Пережитое. Воспоминания эсера-боевика, члена Петросовета и комиссара Временного правительства - Владимир Михайлович Зензинов

я на свободе». Это была шутка. Присутствовавший при нашем свидании жандармский офицер тоже, вероятно, так к этому отнесся, потому что в наш разговор не вмешался. Мы расстались с отцом в слезах, крепко на прощание обнявшись.

Кто мог предположить, что моя шутка превратится в действительность? Всего лишь через семь месяцев отец и в самом деле получил от меня из Японии телеграмму с одним лишь словом: «Б а н з а й».

13

По этапу. Александровская тюрьма

В апреле 1907 года мне в тюрьме официально объявили, что я высылаюсь этапом в Восточную Сибирь сроком на пять лет в административном порядке, то есть без суда. Бумагу об этом я подписать, как обычно я поступал по отношению ко всем официальным бумагам, отказался, но принять к сведению это постановление Особого совещания четырех министров, конечно, был вынужден.

Надо знать, что представляло тогда из себя это передвижение по этапу. Время от времени по так называемым пересыльным тюрьмам собирали партии арестантов, предназначенных к пересылке из одного города в другой, и особенно к пересылке в Сибирь. Здесь были самые разнообразные люди. Каторжане в цепях, назначенные для отбывания каторги в одной из страшных сибирских тюрем Забайкалья, бродяги, не помнящие родства (среди них большинство состояло из беглых каторжан, личность которых не могли установить, – им обычно давали четыре года каторжных работ), подследственные, которые шли на суд в одну из провинциальных тюрем – по месту совершения преступления, сосланные, как я, в административном порядке в Сибирь – уголовные и политические, мужчины и женщины и даже дети, вплоть до грудных, родившихся уже в тюрьме.

Сборище людей – по своей судьбе, характеру, классу – необычайной пестроты. Нигде, конечно, нельзя познакомиться с таким богатством человеческих типов и характеров, как в пересыльной тюрьме и на этапе – наблюдая окружающих, слушая их рассказы. Здесь можно встретить самые последние низы, человеческих подонков, героев горьковского «На дне», но здесь же вы могли найти и бывших представителей аристократии, бывших князей и графов, которых превратности судьбы привели в тюрьму, на каторгу.

Крестьяне, рабочие, ремесленники, купцы, интеллигенты, чиновники, дворяне. С другой стороны – мелкие мошенники и воры разных категорий, поджигатели, насильники, отравители, страшные убийцы – и люди, попавшие в тюрьму по недоразумению, по несчастью, совершенно невинные во взведенных на них преступлениях. Каждая партия состояла из 100–150 человек, и в каждой партии в те годы обязательно были политические – подследственные, административно высылаемые, каторжане. В пересыльных тюрьмах такие партии накапливались и обычно каждую неделю отправлялись дальше.

То был 1907 год, значит, среди пересыльных было много людей, захваченных бурными событиями 1904, 1905 и 1906 годов. Были партийные революционеры, как я, были рабочие, участники крестьянского движения – среди них как сознательные революционеры, так и простые «аграрники», отбиравшие земли у помещиков и сжигавшие их поместья, солдаты и матросы (Балтийского и Черноморского флота), участники военных восстаний. Немало было также и просто так называемых экспроприаторов, свидетельствовавших уже о вырождении революционного движения; так назывались люди, которые часто под видом «революционных экспроприаций» отбирали деньги в винных казенных лавках, в банках и лавках – в свою собственную пользу.

Среди них были просто налетчики, грабители, рядившиеся в революционные одежды. Некоторые из них называли себя «анархистами-коммунистами» (им в тюрьме дали прозвище – акакии, то есть а.-к.). Почему-то это были люди по большей части с Юга, главным образом из Одессы. Там прославился в то время своими революционно-разбойными подвигами один анархист, называвший себя Черным Вороном, поэтому этих маленьких экспроприаторов дразнили «черными галками».

В пути все мы были в полной и бесконтрольной власти конвойной команды, в которой царила суровая дисциплина. Конвойных за побег арестантов приговаривали к каторге. Обычно принимавший партию начальник конвоя объявлял арестантам: «Один шаг от конвоя в сторону – штык, два шага – пуля».

Путешествие по этапу – одно из самых мучительных наказаний. Я считаю его даже страшнее каторги того времени, но вместе с тем – для познания жизни, для изучения людей и знакомства с богатством и пестротой человеческой жизни, нахождение в пересыльной тюрьме и на этапе ни с чем несравнимо.

От Петербурга до Иркутска или, вернее, до Александровской пересыльной тюрьмы, которая находилась в 60 верстах от Иркутска и куда всех ссылаемых в Сибирь направляли, можно доехать по железной дороге в одну неделю (5000 верст), но мы ехали целый месяц.

Дорога наша шла через Вологду, Вятку, Екатеринбург, Красноярск, и нас почему-то неделю держали в Вятской тюрьме и неделю в Красноярской. Везли нас в специальных арестантских вагонах, на окнах которых были железные решетки, а входы крепко запирались двумя железными дверями. Нас то и дело обгоняли другие поезда, даже товарные, и мы иногда по несколько дней почему-то стояли на станциях на запасных путях. На станциях наши арестантские вагоны вызывали всеобщее внимание, около них останавливалась публика. Чем ближе к Уралу и Сибири, тем чаще встречались поезда с крестьянами-переселенцами, ехавшими из России на новые земли.

Арестанты иронически называли их «самоходами». Еще бы: их, арестантов, силой и под конвоем ссылают в Сибирь, а эти чудаки – «самоходы» – сами добровольно в Сибирь едут!.. Между этими переселенцами и арестантами скоро устанавливалась связь. Обычно разговор начинался с расспросов: «Есть ли из такой-то губернии?» Почти всегда земляки находились – и начиналась дружеская беседа с расспросами, кто из какого уезда, какой волости, какой деревни… Относились к нам добродушно, с интересом. Некоторые из наших товарищей, политические, незаметно переводили разговор на политическую тему (от вопросов о земле так легко перейти к политике!) – и, как ни покажется это странным, иногда из окон арестантских вагонов часами лилась страстная революционная пропаганда, которую внимательно слушали крестьяне-переселенцы. Конвойная команда редко вмешивалась. И удивительно, что так продолжалось все время нашего пути – не только по России, но и по Сибири. Это была настоящая революция на колесах!

Что же касается нашей конвойной команды, то сначала каждая команда обращалась с арестантами очень строго и нас заставляли сидеть в вагоне каждого на своем месте, но постепенно становилось свободнее – мы могли переходить с места на место, вместе