Азъ есмь Софья. Царевна - Галина Гончарова

А что? Не герой он, вовсе даже не герой. Его дело — телегу вести, а сражаться — дело охранников. Лучшее, что он может сделать — это спрятаться и не мешать.

Бой разворачивался явно не в пользу купца. У разбойников оказалось почти двойное преимущество в численности — и это явно была не обычная банда из голодных мужиков, а крепко спаянная ватага, где каждый знал свое место…

Клинки сверкали, люди падали… и перевес был в пользу татей.

Тимофей уже успел попрощаться с жизнью, когда над лесной дорогой пронесся лихой разбойничий свист.

Только вот свистели не разбойники.

В бой вступила третья сила. Отряд в два десятка конных всадников, с разлету перемахнув бревна, принялся резать, рубить и кромсать татей. Тимофей испуганно крестился под телегой.

Кричали люди, ржали и хрипели кони, звенело железо…

Все было кончено примерно через двадцать минут. Больше двух десятков татей было зарублено, остальные обезоружены, избиты и повязаны веревками.

Тимофей понял, что можно вылезать.

Всадники спешивались, оглядывались по сторонам, двое из них, совсем мальчишки еще, принялись помогать охране. Откуда‑то появились большие берестяные короба, а из них свертки ткани, мази и какие‑то зелья, с помощью которых парнишки и занялись ранами.

— Благодарствую, спасители!

Анфим Севастьянов тоже уцелел в схватке, хотя и получил несколько ударов. Один глаз у него заплыл, из носа явно текла кровь, темной струйкой сбегая по усам к светлой бороде и теряясь в ней, но выглядел мужчина чуть спокойнее, здраво рассудив, что враг татей — его друг.

Ему ответил молодой мужчина, лет двадцати пяти, в простом кафтане зеленого цвета.

— Не нас благодари — государя. Он распорядился.

— А откель вы такие… добры молодцы?

Анфим выспрашивал осторожно, чтобы не нарваться, но командир улыбнулся, разгладил усы….

— Царские мы!

Тимофей облегченно перевел дух.

Слава те, Боженька! Сподобил прислать служивых людей на помощь!

— А как же…

— Царевна повелела ездить по дорогам и чистить их от разбойничьих шаек. Пойманных — на строительство канала али дорог. А вас мы до деревни проводим. Тут она недалеко, к вечеру доберемся…

Тимофей еще раз перекрестился.

Потом уже он расспросит одного из воинов, как царевна их сюда направила. И услышит, что на Москве чуть бунта не случилось. Стрельцов уйму казнили, а они вот, смогли вымолить прощение, но при условии. Были временно расформированы на десятки и отправлены вот так вот, по дорогам, под приглядом. Ловить татей и тем зарабатывать себе прощение.

Выслушав это, Тимофей поставил себе обязательно помолиться вечером за царевну. А еще — сходить и поставить свечку в церкви за ее здоровье, как до Москвы доедут.

Вот ведь как жизнь‑то оборачивается? Не приказала б она, глядишь, и в живых его б не было. Так вот, все, что Бог не делает, все к лучшему… И неисповедим промысел его…

— Государыня! Дозвольте!

Софья поглядела на Василия Голицына. Поговорить?

Конечно, она едва на ногах стояла от усталости, но… благодарной она тоже быть могла. Василий Голицын, получив от нее профилактическую взбучку, преисполнился если и не уважения, то…

Так часто бывает в жизни, но, к сожалению, не все женщины об этом помнят. Тех, кого они подчинили своей воле, мужчины забывают на второй же день после победы. Тех же, кто остался для них загадкой, вещью в себе, или просто повел себя как‑то нелогично, не так, как ожидалось, могут помнить долгие годы. Добейся Голицын своего — мигом бы принялся вертеть Софьей на свой вкус, не слишком заботясь о ее чувствах. Получив резкий отпор — он принялся уважать женщину. И сейчас поддерживал ее, как только мог. Не раз девушки доносили Софье, что Голицын громче всех кричит в ее защиту, а поскольку рода он был не худого, к нему прислушивались.

— Дозволяю.

Софья прошла прямо в кабинет, уселась за стол, кивнула Голицыну.

— Государыня…

Софья молчала. Василия замялся на миг. Почему‑то он чувствовал себя дураком под взглядом этих умных темных глаз. Соблазнить ее пытался… идиот!

— Вы помните, как я…

Софья кивнула.

— Надеюсь, ты не за этим пришел? — вроде бы и чуть шутливый, тон ее сомнений не оставлял. Скажет Василий, что‑то о любви и собирать его будут по частям. Нашел, когда дурью маяться.

— Нет. Но это послужило поводом…

Слово за слово, Василий рассказывал, как к нему пришел человек. И предложил… да, вот именно то самое.

Голицын вроде как должен быть на Софью обижен, но при том от него вреда не ждут…

— Как интересно. И?

— К тому ж для женщин я…

— Как сыр для крысы. И то мне известно, — Софья сопроводила свои слова усмешкой, от которой опытный ловелас вздрогнул всем телом.

Ему предложили соблазнить царевну Софью. Или хотя бы всячески демонстрировать свою любовь и преданность. А потом…

Да, потом именно то самое.

Софья повертела в пальцах нож для бумаги.

— Как мило. Либо я опозорена и неизвестные получают рычаг давления, либо я слушаюсь любовника… я так понимаю, что ты ведь, когда хотел меня соблазнить, похваливался своей удалью?

Василия пристально смотрел на царевну. В женщинах — что есть, то есть, он разбирался отлично, а потому…

— Так ведь удаль молодцу не в укор, государыня?

По губам женщины скользнула улыбка. Мол, принято, ты не враг, но и не зарывайся.

— Так тебя и не укоряют. Ладно же… Пойдешь к этим добрым людям и скажешь им, что…

Софья начинала свою игру. Голицыну она верила, хотя, конечно проверить придется. Но лгать ему сейчас невыгодно и не нужно, поддерживая Софью, он больше получит.

А вот у его покупателей земля под ногами горит, их агентуру она крепенько проредила, а те, что остались, ни влияния, ни даже права голоса не имеют.

Пусть покупают любовника в мешке. Она же посмотрит, что им продать в довесок.

Но хорош, гад! Она могла понять ту царевну Софью, которая влюбилась в мужчину без памяти, могла… Чего одна улыбка стоит — этакий синеглазый очаровашка, пахнущий духами, надо полагать, с приличными способностями по мужской части, а улыбка нежная и почти беспомощная. Сочетание материнского инстинкта и инстинкта размножения — укладывает женщин не хуже пулеметной очереди. Инструктаж продлился недолго. Но уходил Василий вполне окрыленным. Любовь?

Помилуйте! Этим благоволение такой женщины, как Софья не заслужить. А вот правильный подход к делу…

Иван Сирко смотрел на море.

Азовское море. Родное.

Да неужто его мечта при жизни осуществится?!