Красные облака. Шапка, закинутая в небо - Эдишер Лаврентьевич Кипиани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Георгий Ландия замолчал. Чтобы прервать затянувшуюся паузу, я протянул ему протокол.
— Прочтите, пожалуйста, и подпишите.
Георгий Ландия извлек из бумаги свою злополучную ручку прежде, чем я сообразил предложить ему другую, и подписал протокол. Когда он ушел, я еще долго вспоминал его добрую рассеянную улыбку. Она неожиданно напомнила мне наш деревенский родник. В период опрыскивания виноградников воду из него выбирали до последней капли, и казалось, что он иссяк. Но если не спешить, а постоять над ним немного, нетрудно заметить, как увлажнится сухое дно и выбьется из недр земных на поверхность живительная струя, Такой же неиссякаемой была улыбка старого актера. Она была результатом многолетнего общения с детьми. Он просто заразился от них этим умением улыбаться. Ну, скажите мне, пожалуйста, разве так уж часто люди плачут без причины? А улыбаются без причины часто, даже очень часто! Выражаясь языком спорта, радость и улыбка — исходная позиция для человека. Правда, жизнь наносит ему довольно болезненные удары, случается, даже с ног сбивает, но невидимый и могучий вестибулярный аппарат радости неистребимой улыбкой восстанавливает равновесие и увлекает вас вперед, к будущему счастью.
Я собирался к прокурору и приготовил все нужные бумаги, когда в кабинет без стука вошел крупный представительный мужчина и направился прямо к моему столу:
— Разрешите войти?
— Но вы уже вошли…
— Прошу вас без церемоний, я сейчас в таком настроении, что мне не до вежливости.
— А в чем, собственно, дело?
— Вы Заал Анджапаридзе?
— Допустим.
— Это вы мне прислали? — он протянул мне повестку.
— Мы.
— А при чем здесь я?
— Пока мы все «ни при чем». Для того вас и вызывают, чтобы выяснить, кто прав, а кто виноват.
— И все-таки, какое я имею ж этому отношение?
— В ту ночь именно вы кутили с Иродконом Менабде.
— Ну и что? Разве я не имею права выпить со своим начальником, если он мой приятель?
— Почему вы не садитесь?
— Потому что вы мешаете людям работать, вызываете ни в чем не повинного человека да еще угрожаете: в случае неявки вам грозит то-то и то-то.
— В повестке не совсем такая формулировка, — мягко поправил я.
— Не вижу разницы, смысл один и тот же. Знаю я эти судейские фокусы.
— Садитесь. Если вы будете так горячиться, у нас с вами ничего не получится.
Он презрительно поглядел на меня с высоты своего внушительного роста и махнул рукой:
— Эх, разве вам докажешь! Все равно вы думаете, что я… что мы… В общем, скорее допрашивайте, я спешу.
Он сел.
— На работу вы представите справку о том, что были к нам вызваны.
— Работа… меня мало волнует, — он хотел выразиться покрепче, но сдержался.
— В котором часу вы расстались после попойки?
— Может, в три, а может, в четыре. Не помню. Я был пьян.
— Иродион поехал домой?
— Да. Еще меня завез по дороге. Уж не Иродиона ли вы подозреваете? Как будто ему своего горя мало. Вот чудаки!
— Пока что мы никого не подозреваем, а хотим выяснить, как все произошло. Скажите, не вспоминал ли Менабде за столом своего пасынка?
— Как будто вспоминал, а впрочем… — Вдруг он просительно и угрожающе вскинул обе руки вверх. — Ради бога, не делайте из меня доносчика!
— Вы прочли это? — я указал на бумагу под стеклом.
— Да, видел, — он небрежно окинул взглядом выписку.
— Я знаю, что видели. Меня интересует, прочли или нет?
— Вот наказание!.. Ну вот, читаю, прочел… — Мне показалось, что он немного успокоился, но я ошибся: он снова вскинулся: — Послушайте, нельзя же все время угрожать! За неявку — одно, за ложные показания — другое. Что я вам — преступник?
— Никто вам не угрожает, возьмите себя в руки и отвечайте: что говорил Менабде о своем пасынке?
— Да ничего нового, только то говорил, что все и раньше знали.
— А что вы знали раньше?
— Я же просил вас — без фокусов. Не притворяйтесь, что вы ничегошеньки не знаете! У меня своих неприятностей хватает, а тут еще… — Он вскочил и нервно зашагал но комнате.
— Сядьте и успокойтесь. Почему Менабде жаловался на Паату?
— Потому что Паата его осрамил!
— В чем это заключалось?
— Вы хотите, чтобы я поверил, будто вы не знаете, что Паата влюбился в свою одноклассницу?!
— Я не знал, что это позор.
— Девчонке проходу не давал… Что вы, не знаете современную молодежь? Ох, я бы им всем!.. Я сказал Иродиону: зачем ты его дома запер, ведь экзамены на носу. Лучше бы в другую школу перевел. А он говорит мне: все равно Паата побежит туда, лучше я его дома подержу… — Он помолчал и после паузы добавил: — Что поделаешь, Иродион боится.
— Кого?
— Кого-кого! Министра боится.
— Какого министра?
Тут мой свидетель окончательно вышел из себя:
— Перестаньте меня разыгрывать! Если вы ничего не знаете, сначала ознакомьтесь с делом, а потом треплите людям нервы.
— Я прошу вас отвечать на вопросы.
— Нет уж, простите, я пошел. Мне сейчас не до вас и ни до кого на свете, у меня у самого зарез! — ов провел ребром ладони по тучной шее.
— Гражданин, остановитесь, я ведь с вами не в игрушки играю. И здесь не детский сад.
— А по-моему, именно детский сад с игрушками. Я ухожу.
— Вы пожалеете об этом!
— Ну вот, опять угрозы! — Он был уже возле дверей, как вдруг остановился и с горечью бросил: — Вы бы лучше настоящими бандитами занимались, но это дело опасное, трудное, верно?
— Верно, — согласился я. — Тем более, что я не знаю, о чем и о ком вы говорите.
— В том-то и беда, что знаете, но не принимаете никаких мер!
— Откуда у вас такая осведомленность о работе наших органов?
— Работа! — насмешливо протянул мужчина. — Тоже мне, деятели! Даже на след напасть не могут! Попадись только они мне в руки, я им покажу…
— Не выражайтесь! — я встал из-за стола, не на шутку рассерженный.
— А я сына своего ругаю… Мой сын! Хочу —
