Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

Алиса редко бывала в Лос-Анджелесе, как правило осенью, и вовсе не специально для того, чтобы повидать Джека – просто в эти сроки там проходил ежегодный «Чернильный бал», калифорнийский съезд татуировщиков и специалистов по пирсингу. Считалось, что это самый большой тату-съезд в мире, его проводили на бульваре Сансет, в «Палладиуме», знаменитом танцзале времен свинга.

Весной проходила конференция в Нью-Йорке, в зале «Роуз-ленд» на Пятьдесят второй улице; Алиса ездила туда регулярно. Еще весной была конференция в Атланте, а зимой – в Мэне, да-да, в Мэне, в феврале! Несмотря на многочисленные обещания, мама так ни разу и не навестила Джека в Реддинге, но «Безумное чаепитие» в Портленде – извините, туда она обязана наведываться каждый год.

Алиса ездила и на тату-фестиваль Адского Города – в Колумбус, штат Огайо, в отель «Хайатт-ридженси» (кажется, эта тусовка проходит в июне, Джек точно не запомнил). Но любимый мамин маршрут – ежегодный визит в Филадельфию; она даже сфотографировалась с Филадельфийским Психом Эдди, тот всегда ходил в желтом спортивном пиджаке и так много геля заливал себе в волосы, что они торчали у него, как у дикобраза.

В общем, где бы татуировщики ни собирались – в Далласе, Дублине, Питсбурге (так называемый Митинг меченых) или Декейтере, штат Иллинойс, – Дочурка Алиса всегда была в центре событий.

Она ездила и в Бостон, и в Гамбург. К ее разочарованию, Герберт Гофман оставил дела, но она нашла Роберта Горльта.

– В нем два метра шесть сантиметров роста, он играл в Канаде в баскетбол, – рассказывала она Джеку.

На эти съезды собирались тату-художники со всего мира – с Таити, Кипра, Самоа, из Таиланда, Мексики, Парижа, Берлина, Майами, даже из Оклахомы, где татуировки вне закона. Алиса перебывала со своими коллегами везде, и везде это были одни и те же люди.

– Зачем ездить, если везде одни и те же уроды? Зачем все время смотреть на одни и те же рожи?

– Ну, потому что мы такие уроды, Джек. Потому что мы – это то, что мы делаем. Мы не меняемся.

– Ради бога, мам, ты хоть представляешь, в какое дерьмо ты можешь вляпаться в «Хайатт-ридженси» в Колумбусе или в вонючем «Шератоне» в Миннесоте?

– Джек, подумай только, что тебя слышат сейчас мисс Вурц, или бедняжка Лотти, или миссис Уикстид, упокой Господь ее душу! – сказала Алиса. – Господи, что стало с твоей речью. Кто виноват, Калифорния или кино?

– В чем виноват?

– Наверное, это Эмма, – сказала Алиса. – Это потому, что ты живешь с этой дрянной девчонкой, она без гадкого слова секунды прожить не может. У нее все время на языке «дерьмо» и «вонючий». Тебя послушать, «дерьмо» – это не слово, а местоимение или междометие! А ведь когда-то ты говорил так изысканно. Ты когда-то умел говорить. Ты даже не говорил, а вещал.

В ее словах была доля правды, только вот в чем дело – Алису хлебом не корми, дай свернуть с неприятной ей темы, уйти от ответа. Вот перед ней Джек пытается убедить ее, женщину в годах, что все эти «конференции» – сборища умственно отсталых, уродов, извращенцев, а она пеняет ему на какое-то «дерьмо»! Там бог знает что творилось, на этих конференциях, везде ходили люди, полностью покрытые татуировками, там даже конкурсы среди них устраивались! Там татуировали бывших зэков, даже целый жанр был – тюремные татуировки, такие же своеобразные, как байкерские. Там татуировали стриптизерш и порнозвезд – Джек это хорошо знал, отсмотрев немало фильмов с Длинным Хэнком.

Что вообще себе думает Дочурка Алиса? Для кого, полагает она, эти конференции? Джек видел, что там татуируют – злобных кукол для ритуалов вуду, сердца, прошитые насквозь кинжалами, с подписью «Ни о чем не жалею». В западном Лос-Анджелесе имелся салон «Табуированные татуировки», держал его Райли Бакстер – так у него на визитке красовалась как раз такая вуду-кукла с подписью «одноразовые иголки».

Алиса немного растолстела, но не разучилась улыбаться; ее волосы, некогда янтарные, покрылись сединой. Кожа, однако, не знала морщин, одежду она носила такую, чтобы ее великолепные груди можно было видеть во всей красе, платья с завышенной талией и круглым либо квадратным воротником. В своем возрасте она носила жесткий, поднимающий груди лифчик, обычно красный или даже алый. В тот день Дочурка Алиса надела платье в деревенском стиле, с круглым воротником, начинающимся прямо от плеч; лифчик было хорошо видно, но это у Алисы обычное дело. Джек подумал, наверное, ей нравится показывать белье, правда, глубокого декольте она никогда не носила.

– Заглядывать мне между грудей никому не полагается, – любила говорить Алиса.

Странно, думал Джек, с одной стороны, мама хочет, чтобы все знали, какие шикарные у нее груди, с другой стороны, никогда не обнажала ни квадратного сантиметра.

И что, скажите на милость, забыла на съездах татуировщиков женщина, которая не намерена показывать грудь?

– Мам, – начал было Джек, но она уже принялась колдовать над заварочным чайником и повернулась к нему спиной.

– Да и женщины твои, Джек, среди них есть нормальные? Или я просто с ними не знакома?

– Нормальные?

– Ну, как Клаудия. Она была нормальная. Что с ней сталось?

– Я не знаю, мам.

– А с той несчастной юной леди из агентства Уильяма Морриса? Как она странно шепелявила, ты не помнишь?

– Гвен, кажется, фамилию забыл, – сказал Джек. Он и правда помнил о Гвен только одно – ее шепелявую речь. Может, она и правда работала у Уильяма Морриса, а может, и нет.

– Гвен давно уже нет, не так ли? – спросила Алиса. – Ты до сих пор пьешь чай с медом, милый?

– Да, Гвен давно уже нет. Нет, я не пью чай с медом и никогда не пил.

– Актрисы, официантки, секретарши, наследницы мясных империй и еще эти, ну, которые просто вокруг вертятся.

– О чем ты?

– Ну, их еще зовут поклонницами или как там.

– Я не знаю, как их зовут, у меня никаких поклонниц нет. Вот в твоем мире такого добра навалом – какие-то невнятные девицы, шляются везде, вертятся вокруг, и все такое прочее. У нас такого нет.

– О чем ты, Джек?

– О том, что творится на этих твоих конференциях.

– Тебе надо хоть на одну конференцию съездить, Джек, ты перестанешь нас бояться.

– Я тебя отвозил на «Чернильный бал».

– Но ты же не зашел внутрь «Палладиума».

– Перед входом тусовалась целая банда байкеров!

– Ты сказал, что тебе отвратителен уже один вид людей с накладными сиськами и глядеть на них ты не намерен. Боже мой, Джек, ну что у тебя за язык…

– Мам…

– А эта британка в Лондоне! Она же моего возраста! – завопила Алиса и положила Джеку в чай мед.

Звякнул маленький колокольчик (можно подумать, здесь продают ангелочков для новогодних елок!), открылась дверь в салон, и вошла девушка; было заметно, что у нее воспаление после очередного пирсинга, распухла губа, из которой торчало нечто вроде запонки. А еще с одной брови (волосы сбриты) свисал шар с цепью.

– Чем могу быть полезной, милая? – спросила Алиса. – Я вот чаю только что заварила, не хочешь?

– Может быть, – сказала девушка, – я вообще-то чая не пью, но тут сойдет.

– Джек, налей нашей гостье чаю, будь так добр.

Девушке было лет восемнадцать, максимум двадцать. Волосы темные и грязные, одета в джинсы и футболку с группой Grateful Dead.

– Черт, да ты вылитый Джек Бернс, – сказала она Джеку, – разве что выглядишь по-нормальному.

Алиса поставила музыку – Боба, разумеется.

– Это самый настоящий Джек Бернс, и он мой сын, – сообщила Алиса.

– Ни фига себе! – сказала девушка. – Готова спорить, у тебя было столько женщин, что не пересчитать.

– Полная ерунда, – ответил Джек. – Ты пьешь чай с медом?

– Разумеется, – сказала девушка, не переставая теребить языком распухшую нижнюю губу.

– Ну, какую татуировку ты хочешь, милая? – спросила Алиса. Она знала, что девушка зашла за татуировкой – у входа в салон большими буквами значилось: «ПИРСИНГ ЗДЕСЬ НЕ ДЕЛАЮТ».

Девушка расстегнула джинсы, приспустила их, засунула пальцы под резинку трусиков и перевернула ее; из-под нее торчали лобковые волосы, над которыми парила пчела размером не больше Джекова мизинца, крылышки прозрачные, отливают желтым, а тело темно-золотистое.

– О, золото, изобразить этот цвет не так просто, – сказала Алиса с почтением в голосе, но, скорее всего, Джеку так показалось. – Я беру ярко-желтую краску и смешиваю ее с кирпично-красной, иные пользуются сульфидом мышьяка, а я еще добавляю патоку.

Джек был готов спорить, что Алиса выдумала эту белиберду из головы вот прямо сейчас – она никогда и никому не рассказывала, как готовит краски, особенно непрофессионалам.

– Патоку? – спросила девушка.

– И еще лещину, – добавила Алиса. – Получить цвет, как у золота, сложно, я же говорю.

Джек почему-то решил, что про лещину Алиса не наврала. Девушка взглянула на свою пчелу новыми глазами.

– Я сделала ее в Виннипеге, – сообщила она Алисе и Джеку.