Солдаты невидимых сражений - Михаил Козаков

— Не спишь? — спросил Надежда.

— Не могу.

Тикали часы. На улице ветер шелестел листвой. Слышно было, как покашливает за стеной хозяин.

— Хотел бы я знать, что с Дембовичем, — сказал Надежда.

— А если забрали?

— Должны были забрать.

— Старик расколется, как орех.

— А может, и не расколется. — Надежда повернулся на другой бок. — Ладно, бог с ним, с Дембовичем. Тут вот что… Завтра подыщешь себе жилье, тут это довольно легко. В одной конуре нам жить нельзя.

«Ну вот, все правильно», подумал Павел. Он не очень-то и рассчитывал, что Курнаков разрешит ему неотлучно находиться рядом с собой, но все-таки это заявление немного огорчило его: при совместном житье было бы намного проще выполнить последнее задание — найти недостающую половину шифра.

Больше они не разговаривали…

Утром Надежда ушел на работу, а Павел, посоветовавшись с его хозяином, отправился искать жилье. Подходящая комната нашлась на параллельной улице, в пяти минутах ходьбы от Надежды. Столковавшись о цене, Павел заплатил за месяц вперед. Прописку решил пока что не оформлять, благо с этим делом тут просто.

Вернувшись часа в три, Павел сообщил хозяевам Надежды, что все в порядке, отказался от предложенного обеда — мол, подожду друга — и пожелал немного отдохнуть.

В комнате Надежды, прибранной после их ухода, царили чистота и порядок. Павел пригляделся, прикидывая, откуда целесообразнее всего начать обыск, но ничего определенного решить не мог. Вещей, нужных и давно отслуживших, было очень много, тайник при необходимости можно устроить в двадцати разных местах. Так что Павел отверг мелькнувшую было мысль приступить к розыскам шифра немедленно. С минуты на минуту должен был прийти с работы ого друг.

Надежда явился бодрый, в приподнятом настроении. Доклад Павла его порадовал.

К обеду он принес бутылку водки, и они сидели за столом часа полтора.

Был выработан, так сказать, кодекс взаимоотношений. Они будут встречаться но вечерам. Павел несколько дней может побездельничать, побродить по городу, осмотреться, почитать объявления о найме рабочей силы, а потом они что-нибудь придумают.

В среду Надежда вышел в эфир, в четверг работал на прием.

Минуло еще три дня, а Павел не сумел найти ни одной подходящей возможности произвести у Надежды обыск. Хозяева сидели дома крепко, как медведи в зимней берлоге, незамеченным в комнату Надежды не проникнуть, да и он сам мог нагрянуть в любую минуту. Рисковать тут Павел не имел права.

Наконец он придумал выход и по телефону, который у него имелся, попросил у лейтенанта Кустова явку.

…Во вторник к хозяевам Надежды пришла из собеса девушка. Поинтересовавшись, как живут старики пенсионеры, не скучают ли, она предложила им две путевки на экскурсию в Москву, на ВДНХ. Завтра за ними заедет автобус, в Москве они будут на полном содержании — трехразовое питание и так далее. Группа их состоит из двадцати пяти человек, все люди пожилые, как они сами… Старики с радостью согласились.

В среду, когда они уехали, в комбинате бытового обслуживания, которому подчинялась радиомастерская Надежды, было созвано совещание с обязательным присутствием заведующих производственными точками. Надежда, разумеется, тоже должен был участвовать в нем, и оно продолжалось три часа.

Павел проник в дом так, что соседи не видели его. Ключи хозяева оставляли под крыльцом.

Не мешкая, начал методично и тщательно осматривать комнату, ища тайник. Долгое время его попытки были тщетными. Потом он обратил внимание на настольную лампу. Это была, так сказать, капитальная конструкция канцелярского типа. Массивная, как пьедестал, круглая мраморная плита, к ней привинчена ребристая ножка-колонна, а над колонной на проволочном каркасе покоится большой матовый плафон. Вдруг Павел вспомнил, что, выпроводив его на улицу, перед тем как сесть за шифровку, Надежда почему-то на несколько минут погасил настольную лампу.

Сняв абажур и отвернув легко завинченную гайку на нижней поверхности мраморного основания, он отделил полую ножку. Хорошенько запомнив расположение витков, размотал изоляцию на проводе, и в руках у него очутился плотно скатанный ролик. Развернул его и увидел три колонки цифр. Это было то, что он искал — ключ к шифру.

В глубине ножки белел кусок ваты. Павел вытянул его, и на ладонь упала автоматическая ручка, размером несколько крупнее принятого стандарта. Это был пистолет. Любопытно, почему Надежда не носит его при себе? Неужели перестал бояться?

Пересняв цифры, Павел снова устроил все, как было.

В тот же день после ужина Надежда завел речь о женщине, которую зовут Мария, — казалось, Надежда угадывал и исполнял желания полковника Маркова. Он говорил, что тоскует по ней, что ему ее страшно не хватает. Эта исповедь завершилась настоятельной просьбой: Павел должен съездить в тот город, негласно разыскать и повидать Марию. И как-то вручить ей деньги. Может быть, заодно удастся что-нибудь узнать о Дембовиче.

Надежда отлично отдавал себе отчет, насколько это небезопасно, — ведь Павла многие знают в городе, контрразведчики, безусловно, не забыли историю с переправой, он может быть опознан, выслежен, может привести «хвоста». Но никакие соображения безопасности не останавливали его.

Павел сначала подумывал, что это просто способ отправить его подальше, а самому скрыться. Но было непохоже, чтобы Надежда хитрил.

Сообщив своим по телефону, что он должен исчезнуть на несколько дней, Павел попросил явку. Он встретился с лейтенантом Кустовым и передал ему добытый у Надежды ключ к шифру.

А потом отправился в город, где жила Мария.

В феврале у Марии родился сын. Она назвала его Александром. Когда была в роддоме, каждый день под окно, возле которого стояла ее кровать, приходили ребята из таксомоторного, передавали через няню апельсины и яблоки, однажды написали записку: «Цветов пока нет. Но как будешь отсюда выходить, найдем вот такой букет». И правда, в день выписки явились с целой охапкой мимозы.

Подруги, которых Мария как-то незаметно растеряла с появлением в ее жизни Михаила, снова были с нею, а Лена Солодовникова буквально не отходила ни на шаг, часто оставалась ночевать. Короче говоря, чувство одиночества, которое Мария так тяжело переживала в первые месяцы после исчезновения Михаила, постепенно развеялось, и от тех времен в душе остался лишь осадок горького недоумения.

О причинах бегства шофера Михаила Зарокова судили и рядили в парке по-всякому. Нашлись и такие, кто объяснял дело, по их мнению, мудро и просто. Мол, чего тут непонятного — все они таковы, холостые мужики: заморочил девке голову, а увидел, что будет ребенок, — удрал.