Тайный воин - Мария Семенова

В кипуне со звоном лопнула льдина.

– Учитель, воля твоя… Зачем сам идёшь? Лихаря бы послал, Беримёда…

В глазах Ветра сверкнул грозовой отблеск.

– Будто совладают они! Белозуба я уже посылал… надолго зарёкся! – Он помолчал, содрогнулся, пронзил взглядом ученика. – Белозубу во всех мелочах было сказано, как поступать. А он что учудил? И царят под мою защиту не привёл, и Космохвоста смерти обрёк… Я его самовольство до сих пор толком не расхлебал! Лучше самому гибель принять, чем ещё раз подобной грязью умыться!

Ворону жутко захотелось немедленно вызнать, что именно натворил опалённый, каким образом сгубил царского рынду. Он не посмел открыть рта. С маины тянуло подгнившими водорослями, рыбой, полузабытой жизнью прежде Беды.

Ветер вдруг шагнул к нему, крепко взял за плечи. Пристальный взгляд что-то искал в душе Ворона, в самой её глубине.

– Тебе после меня жить, сын. Мой сын… Я тебе такое скажу, чего даже Лихарь не знает. В покоях у меня, где мотушь лежала, скраден тайник. В нём вся жизнь моя, все сердечные помыслы… Вернёшься один – распорядись честно!

Слушать становилось всё невозможней. Домой без учителя?.. Вовсе ничего не сделав, не защитив? Лучше сразу головой да прямо в кипун!.. От напряжения всех сил Ворона озарила спасительная, счастливая мысль.

– Учитель, воля твоя! А дай вперёд сбегаю, огляжусь! Как есть всё разведаю, вот! Выслушаю, высмотрю, тебе расскажу! Чтобы ты загодя нужное знал, пришёл да ушёл! Я разведаю, а ты разведаешься! Вот!

Ветер отмахнулся. Посмотрел с жалостью, будто ученик сморозил несусветную глупость.

– Ты? Вперёд?.. С тобой, дикомытом, в лесу весело, на то и взял, а в городе какой развед сотворишь? Две улицы пройдёшь, на третьей вовсе потеряешься, сопли развесишь… Сиди уж в зеленце, не срамись.

Ворон упёрся, насупился, глянул исподлобья:

– Отпусти, не потеряюсь. А потеряюсь, людей спрошу, не захнычу. Меня атя на купилище брал, вот. В Торожиху. Самого гулять с братишкой посылал. Вот!

Ветер смотрел на него, по обыкновению не зная, плакать с горя или смеяться такой наглецкой повадке. Дикомыт в отчаянии ждал рокового отказа, но учитель помедлил… задумался… вдруг щёлкнул пальцами, просветлел. Крепче прежнего стиснул плечи ученика.

– А ведь и отпущу, сын! Хватит беречь тебя, что птенца слепыша… Лети, Ворон, пробуй крылья! – И улыбнулся: – Правда хоть людей поглядишь, а то, кроме леса, и не видал ничего.

Дикомыт бросился за лыжами, пока источник не передумал, сделал два шага, на третьем его догнал голос учителя:

– Штаны новые вздень, а то срам!..

В клети Ворон перво-наперво слупил кратополые серые одёжки, к которым привык в крепости, точно к собственной коже. Незачем в городе сразу изобличать себя мораничем и тайным воином! Раздевшись, он вытащил новые штаны, вместо затасканной тельницы натянул Шерёшкину вышиванку. Пригладил ладонями… Не маминого тканья рубаха была, а всё равно – как будто перебрался пером, чужое уронил, сродное на крыльях расправил…

Ветер с усмешкой поглядывал на него:

– Косы дикомытские распустишь или как попало сойдёт?

Ученик смущённо плеснул руками, схватился за гребень. Всё Левобережье убирало волосы по-андархски, он в недосуге чуть не запамятовал.

– А туда же: травка, жаворонки… – поддел котляр. – Ты, небрега, солнце-то помнишь?

– Помню, – кивнул Ворон. Подумал, спросил: – Учитель, как мне сказаться, если спросят там, отколе себя явил?

Ветер кивнул, довольный вопросом:

– Говори, из Нетребкина острожка с дядей пришёл.

У Ворона замерла рука, державшая гребешок, густые тёмные пряди съехали на глаза.

– Из Нетребкина? Так вроде нету такого…

– А кому надо, чтоб был? Это у нас вроде тайного оклика, знающий поймёт, а иным… Иным, коли допытаются, скажешь, дядя со свояком в кружало пошёл, а ты сестре гостинчик присматриваешь.

«Сестре! Надейку порадовать… Как она без меня…»

– Денежек неколико возьми, пригодятся. – Ветер высыпал ему в поясной кошель скупую горсть медяков.

У Ворона не было красивой заколки – связал волосы ремешком. Ощущение сродного пера быстро истаивало. Он вспомнил, вытащил из ворота кармашек с кугиклами:

– Воля твоя, учитель… Побережёшь для меня?

Поклонился, отдал. Ветер не менее торжественно принял снасть, так ладно воспевшую его праотца.

– Ещё вот что… из моего колчана возьми, сын.

Он держал в руке самострельный болт с наконечником, повитым берёстой.

Ворон взял стрелу. Узнал. Сдвинул берёсту. Колючее железко покрывала плёнка. Точно таким болтом котляр некогда уколол его в руку. Таким же, самодурно взятым, Лихарь сокротил опасного пленника.

– Яд, – кивнул Ветер. – Что он делает, ты видал. Такого больше не приготовишь, остались стрелы наперечёт. Зря не трать – на крайность даю.

От неказистого болта веяло тёмной силой, глухим, далёким предостережением… Притихший Ворон убрал его в тул, заправил поглубже, хотя и без особой нужды. Перья отличались на ощупь, он знал, что не выхватит по ошибке.

Ветер улыбнулся:

– Дорога зрячая, небось мимо не пробежишь. Сроку тебе даю день туда, день осмотреться, день назад. И ещё один сверху. Потом сам пойду, бавить не стану.

Ворон заторопился:

– Учитель, так и я тоже не стану… Я прямо сейчас побегу, если позволишь!

Когда они вышли из клети во двор, к ним направился ожидавший большак, но вперёд мужа в ноги Ветру бросилась хозяйка:

– Господин источник высокостепенный! Не откажи… для сынка…

Глаза у неё были наплаканы, руки прижимали к груди спешно собранный свёрток. Из-за угла избы выглядывал меньшой.

– Ты, милостивец, дуру-бабу не слушай, – с напускной досадой перебил большак. – У ней одна стряпня на умишке. Благочестный старец дитя отмаливал ради того, чтобы голодом уморить?

Ветер покачал головой, укорил:

– А ты, добрый друг мой, случаем, не забыл, к кому мы моления обращаем? К Матери, о детях радеющей… Ты встань, статёнушка.

Ворон живо шагнул вперёд, поднял хозяйку. Женщина не сдержалась, снова заплакала, уткнулась в его походный кожух. Опёнок осторожно принял у неё свёрток. Дикомыт не снаряжал саночек, нёс лишь кузов с самым необходимым, но отяготит ли молодецкие плечи гостинчик, собранный матерью ненадёжному и любимому сыну?..

Тремилко, так и не успевший рассказать Ворону о здешних забавах, сорвался с места, подскочил.

– Я тебя, огурника! – рявкнул отец, но опять больше для виду.

Отрок сунул в руку дикомыту припасённое нещечко… И скрылся, пока в самом деле за ухо не схватили. Ворон посмотрел, удивился. Он ждал, что сокровищем, назначенным в подарок старшему брату, окажется выигрышливая бабка. Ошибся. В ладони лежала деревянная ворóба. Разножка, коей выводят круги и шагают по начертаниям земель, отмеряя стезю.

Шегардай

Тропка, бравшая начало близ Кутовой Ворги, не обманула. Всего вёрст через двадцать она влилась в другую, пошире. Здесь холод чуть опустил, самые морозные места остались в стороне, позволили сдвинуть меховую харю с лица. Провожая стужу, понемногу завязалась позёмка, лыжни́цу стало переметать, но это было не страшно. Шегардайскую тропку, не иначе как раз на такой случай, прокладывали с немалым умом. Выскочишь на Орлиный бедовник – и даже ночью, как теперь, не промахнёшься мимо Конь-скалы. От неё в любую погоду виден голец Сухая Кость, дальше – холм Столбунок. И в серебряной дымке, у самого небоската – высоченный Горелый нос, после которого дорога спустится на лёд.

Стали попадаться следы, вчерашние и постарше. Значит, не ошибся добрый хозяин. В городе вправду чаяли большого торгового дня.

Ворон увидел свежую полозновицу, через некоторое время услышал голоса и вскоре догнал целую семью. С гружёными санями и упряжкой в восемь собак. Взрослые шли пешком, из поклажи, закутанные до глаз, выглядывали двое детей.

– Мир по дороге, добрые люди, – весело мотнул андархскими патлами Ворон.

– И тебе путь дорожка, сынок, – отозвались походники.

Можно было немного поговорить, но Ворон побежал дальше. Он приучит Шургý к постромкам и вьючку, чтобы сопровождала его, когда он на орудья будет ходить во имя Владычицы. А после…

Слёзы обидных так и будут литься,Сильные слабых вовсе сокрушат,Если за правду с именем ЦарицыТайные братья в мир не поспешат!

Лыжи напрочь перестали касаться крепкого наста. Ворон ощутил крылья, воспарил к облакам, вдалеко увидел с высоты всю свою жизнь. Она была простой и понятной.

Кто утеснять надумал безответных,Через плечо сначала оглянись:Стайкой теней, во мраке незаметных,Дети Царицы рядом поднялись!Кто нарушает древние законы,Власть обращая подданным во зло,Тот на суде Царицы непреклонномВ грязь обмакнёт надменное чело!

Когда-нибудь Правосудная даст ему время и укажет дорогу. На север. На Коновой Вен. В родные холмы. В Твёржу. Туда, где по сей день гадают об участи первенца и не ведают, какой гордой и строгой доли удостоился их Сквара. Быть оружной десницей Владычицы! Нести Её волю! Волчий зуб, лисий хвост…