Карнавальная ночь - Поль Феваль

Человек в куртке шел вверх по улице, что-то философски напевая, человек в драповом пальто выходил из дома Жафрэ, опустив голову и бормоча проклятия.

Встретившись, они – поверите ли! – раскланялись, и человек в черном, оглядев коллегу, сказал:

– Смотри-ка, что-то я не припоминаю. Здорово, приятель.

– Здорово, здорово, – ответил человек в куртке. – Как вас звать, старина?

– Ишь ты! Не старей вашего! – запротестовал Черное Пальто, приосанившись.

– А и впрямь, браток. Вид у вас потасканный, но не сказать, чтоб старик. Меня зовут Туро – тот самый, что раньше был с госпожой Теодорой.

– А меня зовут Дебан, раньше я жил барином.

– Оно сразу видать! – ответил Туро.

– Видно, братец, правда? Потому что я так одет и говорю на господский манер?

– Не потому, – холодно сказал Туро.

– А почему ж тогда?

– Потому что кто родился в нищете, таким чумазым не бывает, – заявил Туро.

Вместо того чтобы рассердиться, Черное Пальто рассмеялся.

– Табаку на трубочку не найдется? – спросил он.

– А то как же, – галантно ответил Туро. – Есть которые не жалуют бывших маркизов, нотариусов и такое прочее, а мне без надобности. Госпожа Теодора тоже раньше была привратницей. Сколько их стало игрой судьбы бедняками, как мы.

Он протянул замызганный кисет с табаком.

Мэтр Дебан, предшественник Леона де Мальвуа, жадно запустил туда пальцы и с наслаждением набил трубку.

– Вы попали в точку, братец, – сказал он. – Уж досталось мне хлебнуть горя. И до чего люди стали бездушны! Зашел попросить десять су у лоботряса, который служил у меня третьим письмоводителем, а он выставил меня за дверь!

– Бывает, – отвечал Туро. – Госпожа Теодора ни разу ничего не попросила у своих бывших жильцов. Никогда не надо обращаться к людям, над которыми раньше начальствовал.

Он оперся на тумбу у двери мастерской. Дебан уселся на вторую. Туро щелкнул кресалом и заговорил снова:

– Не люблю прикуривать от фонаря, маслом разит. Значит, в добрые времена в вашей конторе было трое писарей?

– Восемь! И посмотреть на них – все неплохо устроились. А вы вот честный человек?

В словах его сквозила насмешка.

Туро, уже раскуривший трубку, повернул к нему свое добродушное лицо.

– Закуривайте, да поживее, братец, я спешу, – сказал он. – Нотариусы, конечно, народ нужный… но с ними держи ухо востро!

Как только трубка Дебана тоже задымила, Туро поднялся со своей тумбы, учтиво приподнял драную шляпу и сказал:

– Желаю здравствовать. Да, я честный человек.

Мэтр Дебан пожал плечами.

Туро шел в сторону Сорбонны, бормоча:

– Правильно госпожа Теодора говорила: всякие бывшие маркизы, нотариусы, фанфароны, кто вылетел из общества – все пакости от них, вот уж это точно! Сплошь проходимцы и мошенники.

А Дебан говорил:

– Будь у меня хоть одна серебряная монетка, я бы отправился к Мармела на улицу Ом-Арме и сорвал бы банчок. Сорви я банчок у Мармела, купил бы одежку поприличней и оставил бы шесть франков, чтоб пойти к госпоже Кокард на гору Сен-Женевьев, там бы снова сорвал банк. Тогда бы нарядился барином, купил себе рубашку, башмаки и оставил бы пятьдесят франков сходить в седьмой дом по улице Дофина. Выиграю тысячу франков, отправлюсь в Германию, в Гамбург, и тогда все скажут: «Вот он, Дебан, сын Подлинности! Привет, Дебан! Как дела, Дебан?» – «Помаленьку, а у вас?» – осведомлюсь я учтиво. Сто франков на красное. Выиграл! Удваиваю ставку! Выиграл! «Вечно этому Дебану везет! С тебя причитается, Дебан!» Удваиваю ставку! Опять выиграл! «Четыре раза подряд выпало красное, пора сменить сторону, Дебан!» – «Шалишь, мой фарт!» Удваиваю! Выиграл! «Да поставь же на черное!» Удваиваю ставку! Выиграл! «Ему сегодня везет как висельнику!» Удваиваю ставку! Еще удваиваю! Выиграл две подряд! На красное, на красное, на красное! Люблю красненькое, эх! Моя идея! Мой счет растет, скажите, а? Крупье кучку своей грабелькой поглаживает… «Сколько же там всего, господин Дебан, в этой куче?» – «Вас что, арифметике не учили, господин Тотивэн? Сто франков ставка, десять раз красное, посчитайте: пятьдесят одна тысяча четыреста франков». Они совещаются. У меня ни один мускул не дрогнет. Я поставил. Поехали, снова красное! Итого сто две тысячи восемьсот франков в общей сложности. «Слуга ваш покорный! Я больше не играю. Банк сорван. Как будет угодно! Кто мне продаст кошель? Готов отдать десять луидоров за десятифранковый кошелек! До скорой приятной встречи! Завтра продолжим!»

Он снял старую шляпу и утер рукавом вспотевший лоб.

– Все пойдет как по маслу, лишь бы гривенником разбиться, – вздохнул он. И вдруг, завидя чисто одетого господина, собиравшегося постучать в двери Добряка Жафрэ, закричал: – Эй, эй вы! Муанье, мой писец, одолжите десять су, я вам верну тысячу франков!

Муанье толкнул дверь и юркнул в нее так проворно, будто увидел самого черта.

На улице появились еще двое прохожих.

– Эй! Вы! Младшие мои письмоводители, Ребеф и Нивер! С вас всего по пять су, и у меня будет гривенник!

– Иди своей дорогой, приятель, мы тебя не знаем.

Из-за угла выехала карета. Когда она поравнялась со старым нотариусом, он узнал в окошке цветущую физиономию «короля» Комейроля.

– Так значит, они все тут нынче собираются! – пробормотал он. – Не иначе, что-то затевают!

И Дебан устало повернулся, чтоб уйти, как вдруг по мостовой, звякнув, покатилась монета в сто су.

– Эх, чтоб меня! – сказал Комейроль. – Выпей за наше здоровье, старый болван! Мы сегодня загребем три миллиона на том, что ты нам оставил на донышке стакана!

Наверно, бедняга услышал эти слова. Как бы там ни было, он опустился на колени и стал шарить в грязи, пытаясь отыскать экю. Но, найдя монету, он не отправился пропивать ее. Другое, куда более сильное желание владело им. Он прямиком понесся на улицу Ом-Арме к Мармела, однако не сорвал там банка и не смог пойти к вдове Кокард, которая хоть и содержала рулетку для бедняков на улице Монтань, что на горе Сен-Женевьев, но ставка там была не ниже десяти сантимов.

Он проиграл свои пять франков до последнего су. Ночь он провел в придорожной канаве, ему снилось, как он срывает один за одним банки в самых разных игорных домах Германии.

Между тем у Добряка Жафрэ вокруг стола, накрытого довольно изысканно, собрались его коллеги, в прошлом служившие в конторе Дебана, ныне же состоявшие членами «наблюдательного совета»: экспедиционер Муанье, младшие письмоводители Ребеф и Нивер, и «король» Комейроль. Те же лица были на сборище в кабачке «Нельская башня» в последний день «карнавала Нельской башни»; однако многих из тогда присутствовавших недоставало, причем самых важных. Не было ни господина Бофиса, который в тот день произнес проникновенную речь о фирме господина Лекока и компании; ни Урбама-Огюста Летаннера; ни Жулу по прозвищу «Дурак», ни Маргариты Бургундской. Зато прибавилось новое лицо: достопочтенный Самюэль, доктор медицины, которого мы встречали у ложа несчастной Терезы на первой странице нашего романа и который забрал две сорокафранковые монеты, оставленные его собратом доктором Ленуаром.