Осип Мандельштам: ворованный воздух. Биография - Олег Лекманов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Пскове Надежда Яковлевна начала работать над первой книгой своих мемуаров. В 1970 году, в Нью-Йорке, она вышла под заглавием «Воспоминания». В 1972 году, в Париже, была издана «Вторая книга» Надежды Мандельштам, переданная на Запад через Пьетро Сормани, московского корреспондента итальянской газеты «Corriere Della Sera». В 1987 году, уже после смерти Надежды Яковлевны вышла собранная Н.А. Струве из разрозненных очерков «Книга третья».
3Кажется, никому еще не приходило в голову оспаривать решающую и героическую роль Надежды Яковлевны в деле сохранения литературного наследия Осипа Эмильевича Мандельштама. Хотя это, понятно, не означает, что корректному текстологическому и литературоведческому анализу не могут быть подвергнуты предложенные ею варианты отдельных мандельштамовских строк или, скажем, отстаиваемая Надеждой Яковлевной композиция воронежских стихов поэта: уникальность бытования текстов Осипа Эмильевича в последние годы его жизни и особенно – после его гибели – чрезвычайно усложняет проблему адекватного издания собрания сочинений Мандельштама, но отнюдь не отменяет ее.
Значительная роль Надежды Яковлевны как летописца мандельштамовской жизни и советской действительности в целом, безусловно, признанная ее прижизненными читателями, в обход цензуры перепечатывавшими и распространявшими ее книги, время от времени яростно оспаривалась, особенно часто – в последнее десятилетие.
И всегда как-то так незаметно получалось, что роль Надежды Мандельштам-«хранительницы» в итоге заслонялась в глазах негодующих оппонентов ее ролью «сказительницы». Только этим можно объяснить, например, гневную отповедь, которую обратила к вдове Мандельштама Лидия Корнеевна Чуковская: «Достоинство человека измеряется тем, в какой мере он не заразился бесчеловечьем, устоял против него. Надежда Яковлевна ни в какой степени против него не устояла»[1050]. Или следующее категорическое высказывание Эммы Григорьевны Герштейн: «…Если мы будем судить о поэте по книгам его вдовы, вместо того, чтобы судить о его жизни по его книгам и высказываниям, мы никогда не доберемся до истины»[1051].
Действительно, во «Второй книге» и особенно в «Книге третьей» Надежда Мандельштам зло и не всегда справедливо высказалась о некоторых своих современниках. Впрочем, она и сама – «человек донельзя страстный и пристрастный»[1052] – ясно сознавала, что быть всегда объективной и доброжелательной – не ее удел. Вспомним автохарактеристику из последнего письма Надежды Яковлевны к Осипу Эмильевичу («…я – дикая и злая…») или, например, – фрагмент ее покаянного письма к Борису Кузину от 26 апреля 1939 года: «Я, конечно, никогда не скрывала от вас, что я невыносима. Теперь вы окончательно в этом убедились»[1053].
Единственная возможность, которая предоставляется современному читателю и исследователю – это дотошное сопоставление фактов и событий, как они приводятся Надеждой Яковлевной, с версиями ее оппонентов и с подтверждающими или опровергающими эти версии документами эпохи. Возможно, в итоге выяснится, что это – книги не столько мемуарного, сколько художественно-публицистического жанра. Будущему комментатору академического издания мемуарной трилогии Надежды Яковлевны Мандельштам еще предстоит погрузиться «в гущу отношений, сложнейших, часто непонятных, требующих серьезного исторического и нравственного изучения», как писал по сходному поводу несравненный мастер подобного рода реконструкций Натан Эйдельман[1054]. Жаль, конечно, что полемика большинства критиков Надежды Мандельштам с автором «Воспоминаний» и «Второй книги» получилась заочной. Так, талантливый мемуарист и литературовед Эмма Григорьевна Герштейн опубликовала свои инвективы в адрес Надежды Яковлевны много лет спустя после смерти вдовы поэта и рассчитывать на ее ответ не могла.
При этом современному читателю очень важно сознательно удерживаться от соблазнительной идентификации себя с той или иной спорящей стороной. «Вы понимаете – там, в тот час они были вместе; а нас там не было <…>. И я, тогда еще не родившийся, кто я такой, чтобы принимать сторону одной из них против другой? От души прилагаю к себе самому ахматовскую формулу: “Его здесь не стояло”»[1055]. К этим рассуждениям С.С. Аверинцева стоит прислушаться всем нам, читателям и филологам нового поколения.
4В 1964 году, при деятельном участии Анны Ахматовой, Фриды Вигдоровой, Натальи Столяровой и семьи Шкловских, Надежде Яковлевне удалось восстановить свою московскую прописку. В 1965 году у вдовы Мандельштама появилась собственная кооперативная однокомнатная квартира в столице, на первом этаже, по адресу: Большая Черемушкинская улица, д. 14. Здесь вокруг Надежды Мандельштам постепенно сплачивается «свита» ее младших друзей и помощников. Кроме того, «один за другим появляются иностранцы-литературоведы, уже понявшие значение поэзии Мандельштама. В один из вечеров Надежда Яковлевна знакомится со священником Александром Менем, который становится ее духовным отцом» (Ю. Табак)[1056].
5 марта 1966 года умерла Анна Андреевна Ахматова, так и не успевшая, как собиралась, посвятить Надежде Яковлевне отдельный очерк – «Нищенка-подруга» – в своей давно задуманной мемуарной книге «Пестрые заметки»[1057]. «Наде, то есть почти самой себе». Так надписала Ахматова вдове Мандельштама свой поэтический сборник «Бег времени»[1058]. А Надежда Яковлевна писала Ахматовой 8 мая 1963 года из Пскова: «Мне нечего говорить о том, как я Вас люблю, как я счастлива, что у Оси есть такой несравненный друг, и о том, какую жизненную силу я получила от Вас»[1059].
Воспоминаниям об Ахматовой и размышлениям над феноменом ее личности был посвящен первоначальный вариант «Второй книги» Надежды Мандельштам, писавшийся в том же, 1966 году.
Вспоминает Ю.Л. Фрейдин: «Последнее десятилетие Н.Я. жила в ожидании ареста и в надежде, что ее возраст и громкая известность удержат власти от этого шага»[1060].
«Бесконечно работоспособная Надежда Яковлевна, получив напечатанные в Париже воспоминания, легла в постель и заявила, что свой долг выполнила и хочет “к Оське”. С тех пор и до самой смерти она почти не вставала с кровати», – свидетельствует Ю. Табак[1061]. «Помню, что как-то, когда мы приехали к Надежде Яковлевне в гости, она сказала: “Теперь я могу умереть спокойно. Архив Оси далеко и в надежных руках”», – дополняет А. Аренс[1062].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});