Нашествие чужих: ззаговор против Империи - Валерий Шамбаров

Но все, что творилось до сих пор, перехлестнули зверства после взятия Крыма. Кстати, Фрунзе точно так же, как на Урале и в Семиречье, хотел здесь окончить гражданскую войну сочетанием военных побед и амнистии. Уже после взятия Перекопа он послал Врангелю предложение о сдаче на этих условиях. Всем, кто сложит оружие, обещалась жизнь, а для тех, кто пожелает — свободный выезд за рубеж под честное слово прекратить борьбу. Но 12 ноября 1920 г. Фрунзе строго одернул Ленин:

«Только что узнал о Вашем предложении Врангелю сдаться. Удивлен уступчивостью условий. Если враг примет их, надо приложить все силы к реальному захвату флота, т. е. невыходу из Крыма ни одного судна. Если же не примет, нельзя ни в коем случае повторять и расправиться беспощадно»[425].

Таким образом расправа готовилась заранее. Но при этом предпринимались и усилия, чтобы поменьше белогвардейцев и гражданских лиц эвакуировалось за рубеж. Заместитель Троцкого Склянский обманом сумел получить подпись Брусилова под призывом с обещанием амнистии, листовку с этим воззванием раскидывали с аэропланов. И многие поверили, решили остаться на родине. А другие просто не смогли сесть на корабли… На собрании московского партактива 6.12.1920 г. Ленин заявлял:

«В Крыму сейчас 300 тысяч буржуазии. Это — источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы их не боимся. Мы говорим, что возьмем их, распределим, подчиним, переварим».

Для «переваривания» вся власть в Крыму была передана «особой тройке»: председатель Крымского ВРК Бела Кун, секретарь обкома партии и его любовница Розалия Землячка и председатель ЧК Михельсон. И Кун заверял, что «Крым — это бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выйдет». Для успокоения населения было объявлено, что победивший пролетариат великодушен и мстить не собирается. Но «горловину бутылки», перешейки полуострова, запечатали кордонами. Выезд разрешался только за личной подписью Белы Куна. А потом вышел приказ об обязательной явке всех офицеров на «перерегистрацию». Пришедших арестовали, и пошла мясорубка. В первую же ночь в Симферополе было расстреляно 1800 человек, в Феодосии — 420, в Керчи — 1300, в Севастополе — 1600…

Дальше террор перекинулся и на мирное население. В Севастополе казнили 500 портовых рабочих, помогавших грузить белые суда, в Алупке — медперсонал санаториев, где лечились белые. По городам проводились облавы с оцеплением и прочесыванием кварталов. Хватали членов семей белогвардейцев, медсестер, врачей, учителей, юристов, священников… Агенты ЧК и особотделов шныряли по улицам, задерживая людей просто по признаку хорошей одежды. Потом пошли аресты по анкетам — всем лицам старше 16 лет предписывалось ответить на 40–50 вопросов, а через 2 недели со своей анкетой явиться в ЧК для «собеседования». Если же вместо собеседования человек сбежит, арестовывали его родных[426].

Тюрьмы были переполнены. А по ночам кипела «работа». Партии по 60–80 человек выводили за город, приказывали раздеваться догола и расстреливали из пулеметов. Потом процедуру «усовершенствовали». Чтобы не возиться в темноте с вещами казненных, стали раздевать людей еще в тюрьме. И очевидцы наблюдали из окон кошмарные картины, как колонны обнаженных мужчин, женщин, стариков и подростков на морозе, под зимним студеным ветром гнали на смерть. Для удобства применяли и другую «рационализацию». Пригнав к заранее вырытым ямам, обреченных заставляли ложиться, «под равнение», слой живых на слой мертвых. После чего полосовали пулеметной очередью. Иногда раненых добивали камнями по голове, иногда закапывали полуживыми. Часто захоронения не зарывали, ленились — пусть местные зарывают, если вони не хотят.

Но не только расстреливали. В Керчи устраивали «десанты на Кубань» — вывозили в море и топили. В Севастополе сотни человек были повешены — по Нахимовскому проспекту, Приморскому бульвару, Екатерининской и Большой Морской в качестве виселиц были использованы все деревья, столбы, даже памятники. При допросах арестованных применялись жуткие пытки. Забивали битое стекло в задний проход, ставили горящие свечи под половые органы… А палачи проводили время в постоянных оргиях. Карателей тут требовалось много, «работа» была напряженной, но их и обеспечивали всем, что пожелают: вином, спиртом, кокаином. Каждый из карателей обзаводился «гаремом» из 4–5 любовниц. Брали их из пленных медсестер, из арестованных «буржуек». Глушили себя алкоголем, наркотиками, групповухами, женщин разыгрывали в карты, а если надоедят — тоже расстреливали и брали других.

По данным генерала Данилова, служившего в штабе 4-й красной армии, с ноября 1920 по апрель 1921 гг. в Крыму было казнено более 80 тыс. человек[427]. И. С. Шмелев в показаниях Лозаннскому суду называл цифру 120 тыс.[428] Но противоречия тут нет, потому что люди погибали не только от рук палачей. Свирепствовали эпидемии, а медицинское обеспечение отсутствовало. А уж в тюрьмах и бараках арестованных тиф гулял вовсю, многие не доживали до расстрела. Кроме того, Крым был беден продуктами питания. Что имелось — подъели белые, а потом красные войска. Что осталось — вывезли большевики. Подвоза извне не было, а выезд из Крыма был запрещен! Начался голод. Стало умирать и местное татарское население, в городах доходили до людоедства. Ну а бесприютные беженцы гибли в первую очередь[429].

Но и не всех арестованных казнили именно в Крыму. Сперва-то под расстрелы отправляли всех подряд. А позже, пресытясь кровью, стали взвешивать «виновность». Одних определяли «в расход». Других, чья «вина» выглядела меньше — отправляли на Север в лагеря. А самым «легким» наказанием считалась отправка в лагерь, специально созданный в Рязани. Хотя итог получался одинаковым. В северные лагеря осужденных везли железной дорогой неделями, а то и месяцами, многие погибали в пути. А тех, кто все-таки добрался, ждал… расстрел. В 1920–21 гг. в Холмогорах истребляли всех прибывших[430]. Ну а лагерь под Рязанью считался «близко», этапы туда гнали пешком. И они вообще не доходили до места. Едой осужденных не обеспечивали, они быстро выбивались из сил, да и конвоирам не улыбалось топать тысячу километров. И весь этап расстреливали где-нибудь в степи, списав трагедию на тиф.

46. Россия оптом и в розницу

Нашу страну «умиротворяла» ужасом, кровью, обманами и интригами. И по мере «умиротворения» она становилась… товаром, привлекательным для покупателей. Главным продавцом стал Троцкий. Он вообще находился в этот период на вершине своей славы и карьеры. Красовался на плакатах, воспевался в песнях, превозносился в газетах. Даже город Гатчину переименовали в Троцк. Причем официальные посты не всегда соответствовали реальной власти. Нарком по военным и морским делам, нарком путей сообщения… Ну какое отношение могли иметь эти должности к глобальным экономическим проектам? Нет, оказывается, имели. Все такие проекты с участием зарубежного капитала осуществлялись только через Льва Давидовича. А покупатели не замедлили появиться. Одним из них стал В. Вандерлип. Он был в общем-то всего лишь посредником. Но представлял финансовые, деловые круги Америки — и политические тоже. В 1920 г. в США готовились президентские выборы, и уже было ясно, что песенка парализованного Вильсона спета. Крупный капитал делал ставку на кандидата от республиканцев Гардинга. От его имени и выступал Вандерлип, для начала предложивший Советскому правительству уступить американцам… Камчатку[431].

Он без обиняков, по-наглому, писал в Совнарком:

«Наши американские интересы приводят нас к столкновению с Японией, с Японией мы будем воевать. Чтобы воевать, нам надо иметь в своих руках нефть… Не только надо иметь нефть, но надо принять меры, чтобы противник не имел нефти. Япония в этом отношении находится в плохих условиях. Под боком около Камчатки находится какая-то губа (я забыл ее название), где есть источники нефти, и мы хотим, чтобы у японцев этой нефти не было. Если вы продадите нам эту землю, то я гарантирую, что в народе нашем будет такой энтузиазм, что ваше правительство мы сейчас же признаем. Если не продадите, а дадите только концессии, я не могу сказать, чтобы мы отказались рассматривать этот проект, но такого энтузиазма, который гарантировал бы признание Советского правительства, я обещать не могу…»[432]

Через Троцкого Вандерлип вышел непосредственно на Ленина, и Владимир Ильич… согласился. После переговоров было подготовлено тайное соглашение отдать Америке всю Камчатку в концессию «для экономической утилизации». А чтобы иметь юридическое право предоставлять иностранцам эти и другие концессии, были даже подрегулированы границы Дальневосточной республики. Сперва-то она провозглашалась от Байкала до Тихого океана. Но потом уточнили, что Якутия, Колыма, Чукотка, Камчатка входят не в ДВР, а в Российскую Федерацию, и распоряжается ими Москва.