Две твердыни - Джон Толкиен

— Интересно, — согласился Фродо. — Вот уж не знаю. В настоящей сказке этого и знать нельзя. Возьми любое сказание из тех, какие ты любишь. Ты-то знаешь или хоть догадываешься, что это за сказка — с хорошим или печальным концом, а герою это невдомек. И тебе ни к чему, чтобы он догадался.

— Конечно, сударь, ни к чему. Тот же Верен — он и думать не думал добывать Сильмарилл из железной короны, а пришлось ему топать в Тонгородрим, местечко почище этого. Но про него сказка длинная-длинная, там тебе и радость, и горе под конец, а конец вовсе и не конец — Сильмарилл-то, если разобраться, потом попал к Эарендилу. Ух ты, сударь, да я же ни сном ни духом! Да у нас же — да у вас же отсвет этого Сильмарилла в той хрусталине, что вам подарила Владычица! Вот тебе на — мы, оказывается, в той же сказке! Никуда она не делась, а я-то думал! Неужто такие сказки — или, может, сказания — никогда не кончаются?

— Нет, они не кончаются, — сказал Фродо. — Они меняют героев — те приходят и уходят, совершив свое. И мы тоже раньше или позже уйдем — похоже, что раньше.

— Уйдем, отдохнем и отоспимся, — сказал Сэм и невесело рассмеялся. — А я ведь серьезно, сударь. Не как-нибудь там, а обыкновенно отдохнем, выспимся толком, с утра я в сад пойду работать. Мне ведь на самом-то деле только этого и надо, а геройствовать да богатырствовать — это пусть другие, куда мне. А вообще-то интересно, попадем мы в сказку или песню? Ну да, конечно, мы и сейчас, но я не о том, а знаете: все чтоб словами рассказано, вечерком у камина, или еще лучше — прочитано вслух из большой такой книжищи с красными и черными буквицами, через много-много лет. Отец рассядется и скажет: «А ну-ка, почитаем про Фродо и про Кольцо!» А сын ему: «Ой, давай, папа, это же моя любимая история! А Фродо был какой храбрый, правда, папа?» — «Да, малыш, он самый знаменитый на свете хоббит, а это тебе не баран чихнул!»

— Это точно, что не баран, — сказал Фродо и звонко, от всей души рассмеялся. С тех пор как Саурон явился в Средиземье, здесь такого не слыхивали. И Сэму показалось, будто слушают все камни и все высокие скалы. Но Фродо было не до них: он рассмеялся еще раз. — Ну Сэм, — сказал он, — развеселил ты меня так, точно я эту историю сам прочел. Но что же ты ни словом не обмолвился про чуть не самого главного героя, про Сэммиума Неустрашимого? «Пап, я хочу еще про Сэма. Пап, а почему он так мало разговаривает? Я хочу, чтоб еще разговаривал, он смешно говорит! А ведь Фродо без Сэма никуда бы не добрался, правда, папа?»

— Ну вот, сударь, — протянул Сэм. — Я серьезно, а вы насмешки строите.

— Я тоже серьезно, — возразил Фродо, — серьезней некуда. Только мы с тобой оба проскочили через конец: а по правде-то застряли мы на самом страшном месте, и, наверное, найдется такой, кто скажет: «Папа, закрой книжку, не надо, не читай дальше».

— Ну, не знаю, — сказал Сэм, — мои бы дети такого не сказали. А потом, коли все прополоть да обтяпать, как оно в сказке и полагается, так это хоть Горлума туда вставляй: там-то он не то, что под боком. Да он же вроде любил двести лет назад сказки послушать. Вот как он сам думает — герой он или злодей?

Эй, Горлум! — позвал он. — Хотишь быть героем… да куда же он опять подевался?

Его не оказалось ни на прежнем месте, ни поблизости. Их снеди он есть не стал; как повелось, глотнул водички, а потом вроде бы свернулся калачиком. Прежде хоть было понятно, куда он пропадает — ходит на добычу, кушенькать-то ему надо; но вот и сейчас умотал, пока они разговаривали. Здесь-то какая добыча?

— Чего-то он тишком мухлюет, — сказал Сэм, — не разбери-поймешь. Кого ему здесь ловить, чего копать? Камень, что ли, вкусный нашел? Мха и того с фонарем не сыщешь!

— Да оставь ты его в покое, — сказал Фродо. — Без него мы бы в жизни и близко не добрались. Каков есть, таков есть, ловчит — значит ловчит.

— Все равно, мне спокойнее, когда он вертится на глазах, — сказал Сэм. — А коль он ловчит, так тем более. Помните, как он тень на плетень наводил: не знаю, мол, не то стерегут, не то нет. А башня вот она — либо она пустая, либо там полным-полно орков или кто у них здесь в сторожах. Может, он за ними и отправился?

— Да нет, не думаю, — сказал Фродо. — Если даже он что и затевает — а похоже на то, — ни орки, ни другие рабы Врага тут ни при чем. Зачем бы он столько дожидался, суетился, волок нас сюда? Он и сам этого края смертельно боится. Сто раз мог он нас выдать с тех пор, как мы встретились. Нет, уж ежели он что выкинет, то выкинет на свой манер, тихохонько.

— Как есть вы правы, сударь, — сказал Сэм. — Ну, прыгать от радости я пока погожу — меня-то он хоть сейчас продаст с потрохами, да еще приплатит, чтоб купили. Но я и забыл — а Прелесть-то! Нет, с самого начала у него на лбу было написано: «Отдайте Прелесть бедненькому Смеагорлу!» И коли он что замышляет, так только в этих видах. Но зачем он сюда нас приволок — нет, спросите что-нибудь попроще.

— Да он, поди, и сам не знает зачем, — сказал Фродо. — Вряд ли какой-нибудь замысел удержится в его худой голове. Я думаю, он просто бережет, как может, свою Прелесть от Врага: ведь если Тот ее заполучит, то и Горлуму крышка. Ну а уж заодно выжидает удобного случая.

— Ну да, как я и говорил — Липучка и Вонючка, — сказал Сэм. — Но чем ближе к вражеской земле, тем больше вони от Липучки. Вот помяните мое слово — если дойдет до дела, до его хваленого перехода, он свою Прелесть так, за здорово живешь, не отпустит.

— Это еще дожить надо, — сказал Фродо.

— Вот чтоб дожить, и надо ушами не хлопать, — сказал Сэм. — Прохлопаем, засопим в две дырочки, а Вонючка уж тут как тут. Это я себе говорю, а вы-то, хозяин, как раз вздремните, порадуйте меня, только ляжьте поближе. Я вас буду стеречь: вот давайте я вас обниму, и спите себе — кто к вам протянет лапы, тому ваш Сэм живо голову откусит.

— Спать! — сказал Фродо и вздохнул, точно странник в пустыне при виде прохладно-зеленого миража. — Смотри-ка, а я ведь и вправду даже здесь смогу заснуть.

— Вот и спите, хозяин! Положите голову ко мне на колени и спите!

Так и нашел их Горлум через несколько часов, когда он вернулся по тропке из мрака ползком да трусливой побежкой. Сэм полусидел, прислонившись щекой к плечу и глубоко, ровно дышал. Погруженный в сон Фродо лежал головой у него на коленях, его бледный лоб прикрывала смуглая Сэмова рука, другая покоилась на груди хозяина. Лица у обоих были ясные.

Горлум поглядел на них, и его голодное, изможденное лицо вдруг озарилось странным выражением. Хищный блеск в глазах погас; они сделались тусклыми и блеклыми, старыми и усталыми. Его передернуло, точно от боли, и он отвернулся, глянул в сторону перевала и покачал головой едва ли не укоризненно. Потом подошел, протянул дрожащую руку и бережно коснулся колена Фродо — так бережно, словно погладил. Если бы спящие могли его видеть, в этот миг он показался бы им старым-престарым хоббитом, который заждался смерти, потерял всех друзей и близких и едва-едва помнил свежие луга и звонкие ручьи своей юности, — измученным, жалким, несчастным старцем.