Золотой дождь - Джон Гришем

— Вы и в самом деле занимаете пост вице-президента по заявлениям? — поддразниваю я.

— Да! — рычит Лафкин.

— Тогда позвольте мне спросить у вас вот что. Насколько вы можете судить, затребованные мной сведения в этих распечатках имеются. Да?

— Да.

— Так что вопрос только в том, чтобы их отыскать.

— Если вы заткнетесь хотя бы на минуту, то я их найду! — огрызается он. Словно загнанный в угол зверь.

— Мне не положено затыкаться, мистер Лафкин.

Драммонд встает со своего места и в знак протеста выразительно воздымает руки.

— Ваша честь, свидетель делает все возможное, чтобы отыскать нужные цифры.

— Мистер Драммонд, в распоряжении свидетеля было целых два месяца на то, чтобы их отыскать. Вдобавок он вице-президент по заявлениям, и должен разбираться в собственных статистических выкладках. Протест отклонен.

— Мистер Лафкин, давайте на минуту оставим эту распечатку в покое, — предлагаю я. — Скажите, каково в среднем бывает отношение числа страховых полисов к количеству заявлений о выплате страховки? В процентах.

— В среднем, количество заявлений составляет восемь-десять процентов от общего числа выданных полисов.

— А в скольких случаях вы отказываете в выплате страховой премии? Примерно.

— Приблизительно в десяти процентах, — отвечает Лафкин. Ответы он почему-то знает, но особенно счастливым от этого не выглядит.

— А какова средняя сумма, указанная в заявлении, независимо от того, удовлетворено или нет?

Долгое молчание, Лафкин напряженно думает. Похоже, он уже готов сдаться на милость победителя. Ему хочется, чтобы кошмар этот закончился побыстрее, и он мог унести из Мемфиса ноги.

— В среднем, около пяти тысяч долларов, — мычит он.

— Но ведь встречаются и заявления о выплате всего нескольких сот долларов, верно?

— Да.

— Тогда как некоторые заявления стоят сотни тысяч, да?

— Да.

— Так что среднюю цифру определить довольно сложно, не правда ли?

— Да.

— Тогда скажите, те средние показатели, которые вы только что привели — они типичны для страховой отрасли или уникальны для «Прекрасного дара жизни»?

— Мне трудно судить обо всей страховой отрасли.

— То есть, вы не знаете точного ответа?

— Этого я не говорил.

— Значит ответ вам известен? Тогда отвечайте.

Лафкин сутулится и вжимает голову в плечи. Вице-президент мечтает лишь об одном: раствориться в воздухе.

— Да, это средние показатели для всех.

— Спасибо. — Я многозначительно умолкаю, несколько секунд изучаю свои записи, подмигиваю Деку, который бочком выползает из зала и меняю тактику. — Еще несколько вопросов, мистер Лафкин. Не говорили ли вы Джеки Леманчик, что ей следует уволиться?

— Нет.

— А как вы оцениваете её профессиональный уровень?

— Как очень средний.

— Известно ли вам, по какой причине её понизили в должности?

— Насколько я могу вспомнить, это имело какое-то отношение к её работе с клиентами.

— Ей было выплачено выходное пособие?

— Нет. Она уволилась по собственному желанию.

— И никакую денежную компенсацию она не получила?

— Нет.

— Спасибо. У меня все, ваша честь.

Драммонд поставлен перед выбором. Он может допросить Лафкина сейчас, не задавая наводящих вопросов, либо может приберечь его на потом. Спасти положение и поддержать моральный дух этого свидетеля сейчас немыслимо, и я уверен, что Драммонд постарается избавиться от него как можно быстрее.

— Ваша честь, мы откладываем допрос мистера Лафкина на более позднее время, — говорит Драммонд. Все правильно. Голову на отсечение даю: присяжные видят Лафкина в последний раз.

— Хорошо. Мистер Бейлор, пригласите своего следующего свидетеля.

Я оглушительно ору:

— Пристав, вызовите Джеки Леманчик!

И быстро поворачиваюсь — поглазеть на Андерхолла с Олди. Они перешептываются, склонившись друг к другу, но, услышав её имя, застывают как каменные изваяния. Глаза вылезают из орбит, а челюсти дружно отвисают.

Бедняга Лафкин слышит это кошмарное имя уже на полпути к двустворчатым дверям. Он замирает как вкопанный, смотрит, дико вращая глазами, на стол защиты, и вдруг быстро-быстро перебирая ногами, семенит вон.

Драммондовцы, охваченные смятением, жмутся к своему предводителю. Драммонд встает.

— Ваша честь, мне необходимо проконсультироваться с вами и с господином Бейлором.

Киплер жестом подзывает нас зайти сбоку, чтобы быть подальше от микрофона. Мой оппонент прикидывается разгневанным. Я не сомневаюсь, что он ошеломлен, но упрекнуть меня не в чем. Грудь Драммонда судорожно вздымается. — Ваша честь, для нас это полная неожиданность! — шипит он еле слышно. Нельзя, чтобы присяжные слышали его слова и видели, насколько он ошеломлен.

— Почему? — с невинным видом осведомляюсь я. — Она внесена в список свидетелей, которых я могу вызвать.

— Вы должны были предупредить нас. Когда вы её нашли?

— А я вовсе не подозревал, что она пропала.

— Защита имеет право это знать, мистер Бейлор, — произносит судья, сдвинув брови и — впервые! — сурово взирая на меня.

Я недоуменно улыбаюсь и развожу руками. Мол, что вы от меня хотите — я ведь ещё мальчишка, и в этих интригах ни уха, ни рыла не смыслю.

— Она числится в списке возможных свидетелей, — настаиваю я. Мне терять нечего — мы все трое прекрасно понимаем, что Джеки Леманчик сейчас даст свои показания. Возможно, мне и в самом деле следовало накануне известить судью, что она уже в Мемфисе, но чего от меня ждать — это мой первый процесс.

Джеки Леманчик входит в зал вместе с Деком. Андерхолл с Олди отводят взгляды. Пятеро соляных столбов из «Трень-Брень», напротив, пожирают её глазами. Джеки выглядит куда лучше, чем вчера. Просторное синее платье, чуть выше колена, висит, подчеркивая худобу женщины. Лицо Джеки накрашено и смотрится приятнее, нежели накануне. Она приносит присягу, усаживается в свидетельское кресло, выстреливает ненавидящим взглядом в сторону бывших боссов из «Прекрасного дара жизни» и готовится дать показания.

Интересно, входят ли Андерхолл или Олди в число её любовников? Вчера вечером она упомянула, что кроме Лафкина, ею пользовался кто-то еще, но я не уверен, что круг её партнеров ограничен только двумя фамилиями.

Мы быстро справляемся с обязательной частью и переходим к разоблачениям.

— Сколько времени вы проработали в компании «Прекрасный дар жизни»?

— Шесть лет.

— А когда оставили службу?

— Третьего октября.

— Как это случилось?

— Меня уволили.

— Вы не сами об этом просили?

— Нет. Меня уволили.

— Кто?

— Это был целый заговор. Его участники — Эверетт Лафкин, Кермит Олди, Джек Андерхолл и ещё несколько человек. — Она кивает на виновников, и головы присяжных, как по команде, поворачиваются в сторону представителей «Прекрасного дара жизни».

Я приближаюсь к свидетельнице и вручаю ей копию подписанного ею заявления на увольнение. — Вы это узнаете?

— Да, это заявление которое я сама отпечатала и собственноручно подписала.

— Здесь сказано, что вы просите уволить вас по собственному желанию.

— Все здесь — полная ложь, от начала и до конца. Меня уволили, потому что через меня проходило дело Донни Рэя Блейка, по которому пятого октября меня должны были допросить. И меня уволили, чтобы к тому времени я больше не работала в этой страховой компании.

— Кто заставил вас подать на увольнение?

— Те, кого я только что назвала. Это был настоящий преступный сговор.

— Объясните, пожалуйста, что вы под этим подразумеваете?

Джеки Леманчик впервые смотрит на присяжных, а те в свою очередь глазеют на нее. Она проглатывает комок в горле и начинает рассказывать:

— Меня вызвали к начальнику в субботу, за несколько дней до назначенного допроса. Там уже сидел Джек Андерхолл — вон тот, в сером костюме. Он — один из юрисконсультов компании. Он заявил, что я должна немедленно уволиться, но у меня есть право выбора. Либо меня увольняет администрация — и тогда я ухожу с пустыми руками. Либо я прошу уволить меня по собственному желанию, и тогда руководство выделит мне десять тысяч долларов наличными, чтобы я держала язык на привязи. Но решение я должна принять сию же минуту, в его присутствии.

Накануне вечером она рассказывала мне об этом сухо и без эмоций, но выступление перед судом — совсем иное дело. Джеки закусывает губу, почти с минуту борется с собой, потом наконец продолжает: — Я мать-одиночка, воспитываю двоих детей, и долгов у меня тьма-тьмущая. Выбора у меня не было. В одночасье я лишилась работы. Я подписала заявление, взяла деньги и подписала обязательство о неразглашении любых сведений, касающихся каких-либо страховых дел.