Штамм. Начало - Гильермо дель Торо

– Я такой же, – кивнул Сетракян. – Возможно, эта общая черта и свела нас вместе. Наши цели на текущий момент полностью совпадают.

– Почти полностью, – поправил его Эф. – Потому что только один из нас фактически убьет этого мерзавца. И это буду я.

Нора с нетерпением дожидалась возможности поговорить с Эфом. Она подскочила к нему, как только Гудвезер отошел от Сетракяна, и увела в выложенную кафелем ванную старика.

– Не делай этого.

– Не делай чего?

– Не проси, о чем собираешься попросить. – В ее карих глазах стояла мольба. – Не проси!

– Но я хочу…

– Я напугана до потери пульса… но я заслужила право быть рядом с тобой. Я тебе понадоблюсь.

– Конечно. Однако ты нужна мне здесь. Чтобы присмотреть за Заком. И, кроме того… один из нас должен остаться. Чтобы продолжать наше дело. На случай… – Он не договорил. – Я знаю, что прошу многого.

– Слишком многого.

Эф посмотрел Норе в глаза:

– Я должен ее найти.

– Понимаю.

– Я просто хочу, чтобы ты знала…

– Можешь не объяснять, – оборвала его Нора. – Но… я рада, что ты этого хочешь.

Он притянул ее к себе, обнял. Нора подняла руку, погладила его по волосам. Она отстранилась, чтобы взглянуть на него, чтобы сказать что-то еще… а потом поцеловала. Прощальным поцелуем, с надеждой на возвращение.

Эф опустил руки и кивнул, как бы говоря, что все понимает.

Он увидел, что Зак наблюдает за ними из коридора.

Гудвезер не стал и пытаться что-либо объяснять сыну. Оставить мальчика одного, уйти из относительной безопасности мира на поверхности в подземелье, чтобы схватиться там с демоном, – все это совершенно не вязалось с прежним Эфом.

– Ты останешься с Норой, хорошо? Мы поговорим, когда я вернусь.

Зак настороженно смотрел на него. Все-таки он был еще ребенок. Он чувствовал, что-то происходит, но до конца не понимал, что именно.

– Вернешься откуда?

Эф крепко обнял сына, словно боялся, что тот рассыплется на миллион фрагментов. Он дал себе слово, что обязательно возьмет верх, потому что в противном случае потеряет слишком уж много.

Они услышали крики, автомобильные гудки и подошли к выходящему на запад окну. В нескольких кварталах от них улицу подсвечивали тормозные огни. Люди выскакивали из автомобилей, выходили из домов, дрались. Горел дом, но никто не собирался тушить пожар.

– Это начало конца, – сказал Сетракян.

Морнингсайд-Хайтс

С прошлой ночи Гус бежал и бежал. Наручники не позволяли ему свободно передвигаться по улицам. Он нашел старую рубашку и мог бы прикрыть сложенные на животе руки, но многих ли этим обманул бы? Через черный ход он прокрался в кинотеатр и поспал в темноте. Он подумал об одной мастерской в Вест-Сайде, где разбирали угнанные автомобили, потратил много времени, чтобы добраться туда, но застал ее пустой. Не запертой, а пустой. Гус покопался в инструментах, попытался распилить цепь наручников. Даже включил электрическую ножовочную пилу и при этом чуть не разрезал себе запястье. Одной рукой ничего не сделаешь. Гус покинул мастерскую.

Он поискал нескольких своих дружков, но не нашел ни одного из тех, кому мог доверять. И улицы выглядели как-то странно. Словно вымерли. Гус знал, что происходит, и, когда солнце скатилось к горизонту, понял, что его время истекает вместе с шансами на спасение.

Конечно, он рисковал, возвращаясь домой, но, с другой стороны, копы в этот день ему практически не попадались, и к тому же он волновался из-за madre. Гус проскользнул в здание, прикрыв скованные руки рубашкой, поднялся по лестнице на шестнадцатый этаж. В коридоре он никого не встретил. Парень прислушался у двери. Как обычно, работал телевизор.

Он знал, что звонок сломан, и постучал. Подождал, постучал вновь, затем пнул дверной косяк – дверь задребезжала, сотрясая тонкие стены.

– Криспин! – прошипел он. – Криспин, сраный говнюк! Открой эту гребаную дверь.

Гус услышал, как скрипнул замок. Подождал, но дверь не открылась, поэтому Гусу пришлось размотать рубашку, которая прикрывала скованные руки, и повернуть ручку.

Криспин стоял в углу, слева от дивана, служившего ему кроватью. Гус увидел, что все шторы задернуты, а на кухне открыта дверца холодильника.

– Где мама? – спросил Гус.

Криспин не ответил.

– Гребаный торчок.

Гус закрыл дверцу холодильника. На пол натекла лужа воды.

– Она спит?

Криспин молчал. Он смотрел на брата.

И Гус начал врубаться. Он присмотрелся к Криспину, которого вообще редко удостаивал взглядом, и увидел черные глаза, осунувшееся лицо.

Гус подошел к окну, отдернул шторы. Наступила ночь. В небо поднимался дым пожара. Он повернулся к Криспину – тот, рыча, уже бежал к нему. Гус выставил вперед руки и успел подсунуть цепь под подбородок, приподнять его, не давая открыться рту, не давая вылезти жалу.

Он схватил в кулак волосы на затылке брата и рванул так сильно, что тот повалился на пол. Гус упал на него, пытаясь удавить его цепью. Черные глаза Криспина вылезли из орбит, шея раздувалась, рот кривился, но Гус держал брата мертвой хваткой. Время шло, Криспин брыкался, не теряя сознания… и тут Гус вспомнил, что дышать вампирам не нужно и таким манером их не убить.

Он поднял Криспина за шею. Тот пытался вырваться, освободиться и от цепи, и от рук младшего брата. Последние несколько лет Криспин был обузой для матери и доставлял Гусу немало хлопот. Теперь вот стал вампиром, и Гус более не видел в нем брата, только говнюка. А потому подтащил Криспина к стене и вбил головой в декоративное зеркало. Потом еще раз. Но толстое стекло не разбилось, пока зеркало не упало. Гус свалил Криспина на пол, схватил самый длинный осколок и обеими руками вогнал острие в шею. Осколок перерубил позвоночник и вышел спереди. Гус повел осколок вбок, разрезая шею, но забыл про острые кромки и порезал ладони. Боль пронзила его, но он не остановился, пока голова брата не отвалилась от тела.

Гус подался назад, глядя на окровавленные руки. Он не хотел, чтобы черви из белой крови Криспина переползли на него. Гус увидел их на ковре и отошел подальше. Он смотрел на брата, его мутило, но ощущения утраты Гус не испытывал. Для него Криспин давно уже умер.

Гус вымыл руки над раковиной. Увидел, что порезы длинные, но неглубокие. Он замотал руки полотенцем, чтобы остановить кровотечение, и прошел в спальню матери:

– Мама?

Он лелеял надежду, что ее нет дома. Увидел, что кровать заправлена и пуста. Гус уже собрался уйти, но опустился на колени и заглянул под кровать. Только коробки и гантели, которые она купила лет десять назад. Возвращаясь на кухню, Гус услышал шорох в стенном шкафу – остановился, прислушался. Подошел к двери, открыл. Все наряды матери, сброшенные с вешалок, грудой лежали на полу.