Моё пост-имаго - Владимир Торин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я солгал вам, доктор, вы понимаете, у меня были причины оставить это при себе, но речь в купе профессора в поезде «Дурбурд» шла не только о сохранности самки Черного Мотылька, которую профессор поймал во время своей экспедиции. Более того, он вовсе не за нее опасался. Он опасался за меня. В джунглях он нашел мистера Робертсона и из разговора с ним все понял – сопоставил факты. Но он не возненавидел меня – напротив! Он понял, что должен меня предупредить… Профессор выяснил, что меня ищут, что кто-то знает, что я в Габене, и то, что меня схватят и в лучшем случае пустят под нож – лишь вопрос времени. Мы были знакомы с Реджинальдом Руффусом почти шестнадцать лет. Он не видел во мне жуткую тварь, прикидывавшуюся человеком, – он видел во мне своего друга и не хотел, чтобы меня убили. Но он так и не успел меня предупредить обо всем. Сказал лишь, что мне угрожает опасность, и тут самка вырвалась на волю. Понимаете ли, она вырвалась именно потому, что я был рядом – она почуяла мое присутствие и обезумела. И она убила профессора. Так я потерял второго близкого человека за какую-то неделю… Ну а все дальнейшее вам известно.
Это моя жизнь, доктор. Не стоит так удивляться, мастер Джаспер. Я не хочу вдаваться в философствование, но кто на самом деле может знать, что делает человека человеком? Его предки, родители, окружение? Или выбор? Или воля добрых людей, которым не наплевать? Профессор Гиблинг вовсе не сделал меня человеком – он дал мне шанс им стать, показал, как это – им быть. А стать человеком захотел я сам. Мое желание сделало меня тем, кого вы знаете. Мистером Келпи из Тремпл-Толл, большим любителем послеобеденного сна, сахарных ватрушек и виолончельной музыки. Я ем, пью, я очень люблю чай, я сплю, сижу, говорю с вами, думаю, работаю на кафедре, преподаю – это моя жизнь. Жизнь куколки. Это все ответ на тот ваш вопрос почему, доктор. Я не хочу это терять – мне нравится быть… являться человеком.
***
Мистер Келпи шел по узенькой улочке Фили в сторону Бремроук. Был ранний вечер. Лаяла дворовая собака, хозяйки переругивались через открытые окна. Где-то готовили ужин – запах печеной рыбы заполонил собой весь квартал, еще где-то звучала нестройная скрипка, ей подыгрывал хор жужжащих швейных машин.
Два подслеповатых механика с ключами и масленками наперевес у входа в мастерскую под вывеской «Чиним все!» пытались совладать с автоматоном, у которого отсутствовала нога. Несчастный механизм опирался на костыль, как самый настоящий калека. Один из мастеров пытался приладить ему ногу от другого автоматона, но ничего не выходило – механику легче было бы прицепить к искусственному человеку свою собственную конечность.
Стали уютно загораться окна. Постоянно грохотали двери лавчонок по левую руку, лавчонки эти напоминали карманы в обветшалой стене-пальто Рынка-в-сером-колодце. В низеньких, проходящих на уровне земли, окошках туда-сюда шныряли головы, принадлежащие приказчикам и покупателям.
По разбитой мостовой Фили, возвышаясь над прочими, на ходулях прошел горбун-фонарщик, опирающийся на шест с фитилем, как на трость. Стайка ребятишек с визгом прошмыгнула мимо, преследуя костлявого полосатого кота, стащившего сосиску.
Навстречу вразвалочку прошла женщина средних лет в потертой шляпке, голубином боа и бордовом, расшитом цветами платье. Она крепко прижимала к себе корзину с шитьем. Мистер Келпи улыбнулся ей и почтительно приподнял котелок – женщина лишь поморщилась. Более благодушно к бабочнику отнеслась девушка в твидовом платье и клетчатом коричневом пальто. Она едва не врезалась в него на своих паровых роликовых коньках, обдала его красноватым дымом из тонких выхлопных труб и хихикая унеслась прочь – судя по всему, доставлять посылку, которую сжимала под мышкой.
Это был суетливый Саквояжный район, негостеприимный к чужакам, со своими странностями, со своими чудаками, с большими бедами и крохами счастья, запертыми в спичечных коробках. И мистер Келпи был некоей его частью – крошечным существом, затерянным среди нависающих над улочкой домишек.
Он попрощался с доктором Доу и Джаспером, взял с собой сверток, в котором были две большие бутылки с «лекарством Гиблинга», и двинулся на улицу Семнадцати Слив, где располагалось Габенское научное общество Пыльного Моря.
На душе у него – странное дело! – было довольно легко. То ли на него так действовал этот уютный вечер, то ли легкий ветерок, мягко гладящий его по лицу, но вероятнее всего, дело было в том огромном камне, который он оставил в гостиной дома № 7 в переулке Трокар. Он знал, что ни доктор, ни его племянник, не выдадут его тайну и, честно говоря, почувствовал несказанное облегчение от того, что смог ее с ними разделить. Все эти годы он и не предполагал, как сильно эта тайна давит на него, а сейчас… что ж, сегодняшний день снова подтвердил то, что есть в этом мире люди, которым не важно твое происхождение, которые судят тебя по тому, какой ты человек.
Доктор поинтересовался о его планах, что он намерен делать дальше. Для начала мистер Келпи собирался принять предложение профессора Гранта и отправиться с ним в экспедицию. А после, по возвращении, принять на себя обязанности главы кафедры Лепидоптерологии. Он был уверен, что после успеха выставки кафедра оживет, выйдет из затянувшейся спячки, словно Сонница Серая.
Мистер Келпи был весьма странным жителем Тремпл-Толл, и основная его странность заключалась в том, что он глядел в будущее воодушевленно. Он был рад, что все закончилось, что завтра утром, как только самка Черного Мотылька покинет Габен, все горести и опасности останутся в прошлом. А эти дни и все, что произошло с момента прибытия поезда «Дурбурд», покажутся просто страшным сном.
Доктор не разделял его восторгов и оптимизма. Он был хмур, задумчив, и, когда мистер Келпи спросил, что его беспокоит, ответил, что до сих пор не понимает некоторых связанных с этим делом вещей. К примеру, того, как мистер Пиммз смог убить профессора Гиблинга, если в это время он все еще был в
