Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков - Георгий Андреевский

Почин о. Сергия в следующем, 1900 году подхватил священник села Куркино, начав обращать алкоголиков в трезвенников. Многие из тех, кто шёл к нему, напивались в Химках, как говорится, напоследок, а потом в тех же Химках гуляли по возвращении, оправдываясь тем, что они зареклись пить в Москве, а не за городом. Пьянство волновало Церковь не только как народный недуг, но и как источник собственных бед. Пьяницы не только нарушали мирно текущую церковную и монастырскую жизнь, о чём будет сказано далее, но и занимались богохульством вне церковных стен. Балбесы из шайки «Червонных валетов» как-то спьяну затеяли похороны.

Заказали в конторе гроб, факельщиков, вызвали певчих. Один из архаровцев, Брюхатов, пьяный до изумления, улёгся в гроб и заснул. Повезли его на катафалке к «Яру». Певчие пели «За духи праведными», «Со святыми упокой», «Вечную память», ну а потом, по требованию заказчиков, исполнили камаринского. У «Яра» певчих отпустили, а мертвецки пьяного Брюхатова вынули из гроба и затащили в ресторан.

Пьянство отравляло людям жизнь, приводило к авариям… да и перед Европой было стыдно. Клоун Танти, представляя людей разных национальностей, когда изображал русского, выводил на арену цирка свинью, подпоясанную кушаком, или выходил в образе безобразнейшего пьяницы с бутылкой в руке.

Нужно было принимать меры. В июле 1901 года на всей территории европейской части России, по инициативе министра финансов Витте, была введена монополия государства на торговлю спиртным. Событие это привело к уничтожению большинства трактиров. Люди теперь пили на улицах, а местами тайной торговли водкой стали чайные. Пить стали политуру и «капли Гофмана». Они были дешёвые. Их покупали в аптеке и мешали с водкой. Появились и так называемые «сотки» — бутылочки по 100 граммов. Их ещё называли «мерзавчиками». Это делалось в целях борьбы с алкоголизмом. С этой же целью стали обыкновенный винный спирт смешивать с дурнопахнущими ядовитыми примесями, то есть денатурировать его, а потом пускать в продажу для технических целей. Русские пили его за милую душу, не обращая внимания на предупреждения о его ядовитости.

В приказе московского обер-полицмейстера, изданном в связи с введением винной монополии, было сказано следующее: «1. Для сокращения пьянства признано необходимым изъять питейную торговлю из рук частных лиц, извлекающих от пьянства огромные — прямые и косвенные — выгоды и потому поощряющих к нему население. 2. Распивочные заведения, торгующие исключительно водкой, совершенно уничтожены по той причине, что они располагают посетителей к чрезмерному употреблению алкоголя, в то время как домашнее распитие вина, происходящее под надзором семьи, ведёт к ослаблению пьянства и к уменьшению вредных его последствий. 3. Для нравственного влияния на простолюдинов признано необходимым создавать особые органы — „Попечительства о народной трезвости“… которые дадут возможность простолюдинам найти разумные развлечения и тем отвлекут их от пьянства. 4. Улучшение качества потребляемого вина, без вредных для здоровья примесей… должно непременно сопровождаться приёмом пищи, с тем чтобы заведения трактирного промысла соответствовали своему назначению, то есть были местом, в котором потребление спиртных напитков сопровождает лишь приём пищи в известную пору дня, и частные заведения, торгующие спиртными напитками, ни в коем случае не могли бы обратиться в притоны пьянства».

Торговать вместо частного казённым вином лавкам разрешалось с двенадцати дня до восьми вечера. Вино и спирт теперь разрешили продавать только навынос и в посуде, опечатанной казённой печатью. Посуда при этом должна была иметь этикетку («этикет», как было написано в приказе) с напечатанной на ней «ценою отпускаемых питей и посуды». Неповреждённая посуда с этикеткой, клеймом и обозначением цены принималась в лавках в обмен на посуду с вином.

Трогательная забота государства о сохранении здоровья своих подданных не может не вызывать восхищения. Подданные, правда, не всегда это оценивают. Так было и тогда. Злые языки стали говорить о том, что винная монополия введена для того, чтобы пополнить разворованную казну, а вовсе не для блага человека. Дать какой-либо вразумительный ответ на этот ехидный и каверзный вопрос государство не умело, как не умело оно заставить или приучить русского человека употреблять спиртные напитки умеренно и вместе с пищей. Пьяницы в нашей стране во все времена любой еде предпочитали выпивку, и не было той силы, которая заставила бы их отказаться от сорокаградусной. Появилась, правда, в те времена ещё и тридцатиградусная водка, которую окрестили «народным одеколоном», но сути дела это не меняло. У русских уже тогда появилось множество слов, связанных с употреблением алкоголя. У слова «выпить» появились близнецы-братья: «хлебнуть», «дёрнуть», «царапнуть», «кувырнуть», «протащить», «дерябнуть», «козырнуть», «нахвататься», «насосаться», «намонополиться», «нализаться», «насандалиться», «налимониться», «нажраться», «налопаться», «дербалызнуть», «насуслиться», «намадериться», «нахлестаться», «дрызнуть», «клюнуть», «наклюкаться», «насадиться», «наспиртоваться», «насвистаться», «намазаться», «натрескаться», «нахвататься», «налакаться», «чебурахнуть», «пропустить сотку», «залить башку», «двинуть по маленькой», «стукнуть по баночке», «трахнуть по единой», «залить за галстук», «раздавить мерзавчика», «поцеловать блондиночку» («Белую головку»), «запить горькую», «поддержать казну» и пр. Что ж, у чукчей есть много слов, связанных с моржами и тюленями, а у арабов — с верблюдом. Каждому своё.

Первая мировая война дала новый толчок борьбе с пьянством. Московская городская дума единодушно признала, что «только при абсолютной трезвости населения возможно для России с честью выйти из тяжёлой борьбы с могущественным врагом и преодолеть вызываемые войной трудности устроения хозяйственной жизни страны». И вот 1 ноября 1914 года продажа водки, пива, портера, виноградных вин была запрещена. Спирт стал отпускаться в аптеках по рецептам врача, а вино в небольших количествах можно было получить в ресторане. Когда Биржа виноторговцев обратилась в думу с просьбой о разрешении свободно торговать хотя бы вином, депутаты единогласно отклонили эту просьбу. Только Н. Н. Шустов — наш коньячно-водочный король, отказался участвовать в голосовании, покрыв себя позором в глазах коллег. Впрочем, депутаты радовались недолго. Шла война, шло время, и стало ясно, что победить пьянство, как и немцев, несмотря на самые лучшие побуждения, не удаётся. В Москве, чуть ли не открыто, в сотнях мест шла торговля спиртным. Водку подавали в некоторых ресторанах, несмотря на то, что за это грозил большой штраф. Запрещённое спиртное при доставке в рестораны похищали возчики и посредники. В любой квартире Хитрова рынка, и не только там, совершенно открыто торговали спиртным. Наниматели ночлежек наживали этой торговлей десятки тысяч рублей. В народе говорили: «У нас пьянство стало гораздо хуже, чем до войны. Народ очумел». Спиртным торговали почти все парфюмерные фабрики, винные склады и заводы. Москательщики торговали политурой и лаком, чайные и кофейни — самогонкой и «ханжой» — денатуратом[71], смешанным с квасом. Пили, конечно, одеколон и «киндер-бальзам», которые с целью экономии и из-за трудностей с добыванием винного спирта парфюмерные фабрики стали делать на спирте древесном. В конце концов пили и сам древесный спирт, от которого дохли и слепли. В общем, обе войны: с немцами и пьянством мы проиграли. Немцы, правда, скоро ушли, а вот пьянство осталось.

Когда узнаёшь об этом страшном и огромном мире — мире пьяниц и алкоголиков, существующем одновременно с жизнью нормальных людей, то невольно думаешь о пресловутых параллельных мирах, живущих самостоятельной жизнью в одном и том же пространстве. Да, так оно и было и есть. Нормальный человек видит мир пьяниц грязным, убогим, распущенным, навязчивым и даже опасным, а пьяницы видят нормальный мир чужим, злым, не дающим им жить так, как они хотят. Только оторвав от этого мира какой-нибудь кусочек и устроившись в нём поуютнее, пьяница ощущает настоящую радость жизни, недоступную для человека трезвого мира.

Находились и оптимисты, которые верили в избавление Руси от пьянства. Сочинитель, скрывавшийся под псевдонимом «Философ из Рогожской», в «Оде на уничтожение кабаков» писал:

Дела неизречённо плохи,Иносказуемо — табак!Для россов будущей эпохиПреданьем явится кабак!

Его бы устами да мёд пить…

Глава тринадцатая

РАБЫ АЗАРТА

Бильярд. — Бега и скачки. — Карты

Сродни пьянице — игрок. Для него мир — это азарт, борьба, удача, способ выжить, наконец. Мир этот можно было бы увидеть, пройдясь в один из последних годов XIX века по бильярдным притонам Москвы. Во многих трактирах стояли по два, три, а то и четыре бильярдных стола. В ресторанах тоже имелись свои бильярды. Эта игра вообще была в большой моде. На углу Тверской и Малой Дмитровки существовало бильярдное заведение Карла Шольца. Столы в нём были заграничные, сделанные, как уверяла реклама, мастером Грошем, с обтянутыми зелёным сукном аспидными и мраморными столешницами. Бильярды в трактирах на рабочих окраинах были попроще.