Роман императрицы. Екатерина II - Казимир Валишевский

Мы должны быть, впрочем, тем снисходительнее к литературным опытам императрицы,что она сама никогда не придавала им значения. Она говорила о них просто, без всякого ложного самолюбия. Ее комедии и драмы казались ей превосходными, как и все, что она делала, — в то время, пока она работала над ними. Но как только они были окончены, и пыл творчества в ней остывал, к ней возвращались обычные для нее справедливость суждения и здравый смысл, и она оценивала свои произведения по заслугам, сознавая, что у нее нет литературного дарования. Она, не обижаясь, выслушивала критические замечания, которые позволял себе делать ей Гримм, и писала ему:

«Итак, вы думаете, что от моих драматических произведений ничего не осталось, не правда ли? Ничуть не бывало. Я утверждаю, что они достаточно хороши! раз, что нет лучших, и так как на них все сбегаются, смеются, и они охладили, по-видимому, сектантскую горячку, то эти пьесы, несмотря на свои недостатки, имели желательный для них успех. Пусть пишет, кто может, лучшие, и когда этот человек найдется, мы писать перестанем, а будем забавляться его комедиями».

По-видимому, — и это предположение имеет за собой довольно веские основания, — Екатерина писала большую часть своих комедий по-немецки. Относительно «Горе-богатыря» это можно сказать почти с полною достоверностью. Найти русского переводчика Екатерине было не трудно. Эту работу часто исполнял для нее даже Державин. Когда же она хотела, чтобы ее пьеса была представлена по-французски на сцене Эрмитажа, то тоже не полагалась обыкновенно на свои познания в этом языке: так, француз Леклерк, домашний доктор гетмана Разумовского, перевел ее комедию «О время!» Этот перевод был издан в 1826 году парижским Обществом библиофилов, в количестве лишь тридцати экземпляров. Затем известный сборник «Theatre de l'Ermitage» содержи! шесть драматических произведений императрицы и большое число других, принадлежащих перу графа Шувалова, графа Кобенцля, принца де-Линь, графа Строганова, фаворита Мамонова и д'Эста, француза, причисленного к кабинету ее величества. В Национальной библиотеке в Париже хранится еще театральный сборник 1772 года, где три пьесы приписываются Екатерине и напечатаны на русском языке.

Екатерина писала, кажется, и романы. В третьем томе своей «Истории немецкой литературы» Курц называет ее в числе немецких писателей восемнадцатого века, как автора восточного романа «Обидаг», написанного ею, по его догадкам, в 1786 году. Он приписывает ей еще другие повести, тоже на ее родном языке, но заглавия их не приводит.

Среди литературного наследства, оставленного Екатериной, есть также несколько побасенок и сказок. Но сказки эти — с первой из них Гримм познакомил в 1790 году читателей своей «Correspondance», — хоть и написаны ею для внуков, не годятся для детей. «Царевич Хлор» так же, как и «Царевич Февсй» — философские сказки вроде вольтеровских, с аллегориями, нравоучениями и научными терминами, совершенно недоступными детскому пониманию. А между тем Екатерина хорошо знала душу ребенка и умела становиться на уровень молодого, свежего и наивного детского ума; к тому же искренне любила детей. Но когда она брала в руки перо, ей случалось забывать даже то, что было ей близко и дорого. С другой стороны, в ее сказках нет ни воображения, ни оригинальности, ни даже самостоятельности замысла. Идея их, как почти всегда у Екатерины, заимствована ею у других, — а именно у Жан-Жака Руссо и Локка.

Наконец, Екатерина бывала изредка даже поэтом. Страсть к стихотворству проявилась в ней, впрочем, очень поздно. «Представьте себе, — писала она в 1787 году Гримму — плавая на моей галере по Борисфену, он (граф Сегюр) хотел научить меня слагать стихи. Я рифмоплетствовала в течение четырех дней, но на это требуется слишком много времени, а я начала слишком поздно». Однако год спустя она просила Храповицкою достать ей словарь русских рифм, если таковой существует.

Не знаем, каким успехом увенчались поиски ее секретаря, но, начиная с 1788 года, императрица рифмоплетствовала довольно часто то на русском, то на французском языке. В августе 1788 года она написала грубоватые стихи на шведского короля и сочинила французскую комедию «Voyages de Mme Bontemps», которую хотела разыграть в виде сюрприза в апартаментах фаворита Мамонова в день его именин. В январе 1789 года она послала Храповицкому два русских четверостишия на взятие Очакова. Одно из них замечательно по силе мысли и некоторых выражений. Что же касается их поэтической формы, то она ускользает от нашей оценки:

О пали, пали с звуком, с треском,Пешец и всадник, конь и флот,И сам, со громким верных плеском,Очаков, силы их оплот.

Расторглись крепи днесь заклепны,Сам Буг и Днестр хвалу рекут,Струи Днепра великолепныШумняе в море потекут.

А вот французское четверостишие, написанное Екатериной в виде эпитафии, по случаю смерти И.И. Шувалова, который с 1777 года имел чин обер-камергера:

SI GITMONSEIGNEUR LE GRAND CHAMBELLANA CENT ANS BLANC COMME MILAN;LE VOILA QUI FAIT LA MOUEVIVANT IL GRATTAIT LA JOUE.

Думаем, что этих примеров достаточно.

Кроме всего перечисленного, Екатерина занималась еще и переводом «Илиады». В государственном архиве сохранились три листа перевода, исполненного ею собственноручно. Несомненно — она бралась за многое.

IV. Екатерина — редактор журнала. — Ее полемика с «Трутнем» Новикова. — Решающий аргумент. — «Трутень» запрещен. — Положение печати в России. — Временное сближение Екатерины с Новиковым. — Журнал княгини Дашковой. — Сотрудничество в нем Екатерины. — Ее полемика с Фонвизиным. — Императрица начинает сердиться. — Покорный противник. — Нападки Екатерины на княгиню Дашкову и Академию Наук. — Гнев княгини Дашковой. — Разрыв. — Екатерина отказывается от работы в журнале. — Конец «Собеседника». — Мысли Екатерины об искусстве писать.

Екатерине трудно было бы не увлечься публицистикой в эпоху, когда периодическая печать начинала играть выдающуюся роль в европейской жизни. Но Екатерина больше, чем увлекалась ею; она отдалась ей всей душой: она ничего не умела делать наполовину. Пекарский доказал, что она не только принимала деятельное участие в журнале «Всякая Всячина», который стал выходить с 1769 года. но состояла его главным редактором. Главною целью этого журнала была борьба с «Трутнем» Новикова. «Трутень» нападал на некоторые стороны русской жизни, бесспорно, достойные осуждения, и скептический и немного мрачный склад ума его издателя отражался на его критических статьях. Особенно Новиков преследовал повальное взяточничество, царившее среди чиновников. Екатерина отвечала ему на это тоном веселой насмешки. Неужели нужно непременно плакать и видеть все в черном свете? Ей хотелось, чтобы все были веселы и смотрели на жизнь легко. Взяточничество, бесспорно, скверная и даже отвратительная вещь, но ведь у несчастных чиновников столько соблазнов! Неужели же осуждать их безжалостно, не допуская даже для них никаких смягчающих обстоятельств? Вообще к чему быть таким непреклонным и требовать от человечества совершенства, которое ему недоступно? «Наш полет по земле, — говорила „Всякая Всячина“: — а не на воздухе, еще же менее до небеси». — «Сверх того, — прибавлял журнал, — мы не любим меланхолических писем». Новикову было, конечно, нетрудно возразить на это. Но у Екатерины был зато против него такой аргумент, с которым он был уже бессилен бороться: в один прекрасный день она заставила его замолчать, закрыв его журнал: «Трутень» был запрещен в 1770 году.

Вследствие странной случайности, в это время между властной императрицей и гонимым публицистом и завязались отношения, которые стали вскоре очень близкими и привели к полной солидарности их идей и усилий, направленных к служению общему блату. Новиков сделался издателем Екатерины: она отдавала ему свои исторические сочинения. Через некоторое время она разрешила ему открыть новый журнал, «Живописец», в котором сама стала принимать участие. Между этими двумя людьми, по-видимому, гак мало сходными, чтобы понимать друг друга, установился обмен взглядов и влияний. Новиков согласился с императрицей, что резкая критика, язвительность и желчность не всегда являются лучшими средствами для исправления людей; что смягчать нравы надо не скучною и строгою моралью, а живым, увлекательным, добрым примером. Он отказался от своей едкой и беспощадной сатиры. Екатерина, в свою очередь, написала в течение 1772 года комедии «Именины г-жи Ворчалкиной» и «О время!», в которых явно отразились любимые идеи Новикова. Она осмеивала французоманию, господствовавшую в то время среди русских, и, хотя и сдержаннее своего нового друга, старалась все-таки пролить свет на горестное положение русского крестьянства.

Но этот неестественный союз не мог просуществовать долго. Императрица начала вскоре находить, что ее сотрудник заходит слишком далеко в борьбе за общечеловеческие права и особенно в горячей защите закрепощенных крестьян. В 1775 году он был обвинен во франкмасонстве, имевшем в России немало приверженцев. Это послужило поводом к его разрыву с Екатериной. «Живописец» был, в свою очередь, запрещен; за этим последовали новые гонения и в конце концов привели несчастного публициста в Шлиссельбургскуго крепость.