Рыцари былого и грядущего. Том II - Сергей Катканов

Однажды, Зигфрид без задней мысли процитировал одно из самых известных высказываний фюрера. Курт усмехнулся и обронил: «Полная чушь». Зигфрид понял, что Курт не знает наследия фюрера. Тогда он сознательно решил проверить своего наставника, как бы невзначай обронив при нём, что евреям Гейдриху и Кальтенбрунеру лишь случайно удалось избежать концлагеря. Курт тоже как бы невзначай заметил: «Им было бы там самое место». Зигфрид окончательно понял: Курт ничего не знает ни о рейхе, ни о нацизме. Он ушёл из его группы.

Чем был нацизм для Зигфрида? Победой высокого над низменным, торжеством идеалов над повседневностью, героическим прорывом в лучшим мир. Тогда любой мальчишка с улицы мог вступить в СС рядовым и через пару лет уже командовать штандартом — были бы только сила, храбрость, воля и верность. А сейчас всё решают деньги. Рейхом правили герои, современным миром — торгаши. Сейчас и бедняки ни о чём не мечтают, кроме денег. Дай германским рабочим побольше пива и сосисок, и они будут счастливы. Уж Зигфрид-то хорошо знал рабочую среду, в которой вырос. А фюрер подарил простым рабочим мечту о величии нации и указал способы для осуществления этой мечты. Надо взять в руки оружие и, не испытывая страха, подчинить себе трусливых торгашей, ничтожных толстосумов. Так Зигфрид понимал нацизм. И искал единомышленников, чтобы вместе с ними вырваться из тусклого убожества повседневности.

Симпатии к нацизму начали нарастать в нём ещё в средних классах школы под влиянием антинацистской пропаганды. Учителя постоянно внушали им, что все немцы несут коллективную ответственность за зверства нацистов и должны каяться за них перед всем миром. Зигфрид рос мальчонкой простым и бесхитростным, однако, фальшь хорошо чувствовал, а потому вся его натура восставала против этой теории коллективной вины. Почему он должен у кого-то просить прощения, если он не сделал ничего плохого? Он мог бы ещё попросить прощения за своего деда, капитана вермахта, который сражался на Восточном фронте, но и за дедом своим он не знал никаких дурных поступков. С пожелтевшей фотографии на него смотрел бравый офицер с честным открытым лицом. Его улыбка была очень доброй и светлой. Неужели он мог совершить какие-то там военные преступления? Зигфрид хотел гордиться своим добрым и храбрым дедом, хотел быть на него похожим и не имел ни малейшего желания его осуждать. Вот потому-то он так радостно и быстро поверил словам, которые сказал старый рабочий, друг его отца, заглянувший к ним в гости: «Не верь, парень, всей этой брехне про зверства нацистов. Наши сражались честно, а вот англосаксы, действительно, совершили множество военных преступлений, только их почему-то никто не судил, и они ни у кого прощения не просили».

Юный Зигфрид слушал старого рабочего, как заворожённый. Так нежелание просить прощения за чужую вину переросло в стремление доказать, что и вины-то никакой не было, и даже более того — переложить вину на союзников. Но, к сожалению, те, кто так думал, не могли ничего обосновать, имели мало фактов. И тогда Зигфрид набросился на книги, какие только смог найти.

Мемуары полководцев вроде Гудериана и Манштейна мало понравились Зигфриду. Эти вояки пытались доказать, что лично они ни в чём не виноваты, а в зверствах повинны эсэсовцы и лично Гитлер. Когда служили фюреру, он не казался им плохим, а на мёртвого вождя стали валить всю вину. Больше понравились юноше воспоминания таких лихих орлов, как диверсант Отто Скорцени и подводник Гюнтер Прин. Вот это были настоящие герои — ничего не боялись и фюреру не изменили до последнего своего вздоха.

Огромное впечатление на Зигфрида произвело то обстоятельство, что американский суд три года пытался найти в действиях Скорцени какие-то «военные преступления», да только так ничего и не отыскал, потому что Большой Отто был героем, а не палачом. И даже американский полковник в конечном счёте сказал: «Мне остаётся лишь сожалеть, что такой офицер, как мистер Скорцени не служил в моей части». Вот она — правда! Вот оно — оправдание штандартенфюрера СС! А капитан Прин, сражавшийся с англичанами? Он спасал английских моряков, которых свои же командиры-подлецы бросали тонуть в открытом море. Вот они-то и были извергами, эти английские офицеры, относившиеся к своим же матросам хуже, чем немецкий капитан, настоящий рыцарь, великодушно спасавший врагов.

Потом Зигфрид узнал ещё немало подобных фактов. Как, например, англичане сбивали над Ла-Маншем немецкие санитарные самолёты. Вот где настоящие военные преступления. А бомбардировки Дрездена? Эти нелюди англосаксы с непостижимым дьявольским остервенением бомбили город, в котором не было ни одного военного объекта, ни одной воинской части. Они уничтожили 200 тысяч человек мирного населения. Зачем? Во имя чего? Армия должна сражаться с армией, а не с мирными жителями. Это ли не самый вопиющий пример военного преступления, но за него почему-то никто у немцев прощения не просил и никто этих нелюдей не судил. Зигфрид понял: всё, что им рассказывают про войну построено на лжи, а потому, когда ему что-то говорили про зверства СС или про ужасы концлагерей, он автоматически воспринимал это, как очередную ложь. Ну, может быть, что-то такое немцы себе и позволяли, но как можно верить англосаксам — палачам Дрездена и Хиросимы, как можно верить пропаганде большевистских комиссаров — палачей собственного народа? Про ужасы большевизма Зигфрид так же немало читал. Он узнал, что на фронте большевики совершенно не щадили своих солдат, тысячи посылая их на убой безо всякого смысла. И эти-то изверги что-то ещё смеют говорить про ужасы нацизма.

Зигфриду казалось, что он понял наконец правду о нацизме и вообще — правду истории, и вот тогда-то он обострённо ощутил своё одиночество. Большинство немцев, которых он видел вокруг себя, втихаря уважали Гитлера, но о нацизме говорить не любили. Каяться им ни в чём не хотелось, но бороться за правду — тем более, они просто предпочитали уходить от этой темы. Отдельные группы неонацистов выглядели полными придурками и ничтожествами, они только позорили боевую память третьего рейха. И вот теперь оказалось, что военно-спортивная группа Курта — тоже никакие не нацисты, просто спортсмены-коммерсанты и не более того. Тогда Зигфрид сказал себе: «Настоящих немцев больше нет». Он пережил это открытие, как личную трагедию.

Некоторое время он пребывал в прострации отчаяния, но его активная натура требовала действия, не такой это был человек, чтобы вечно лить слёзы по безвозвратному величию минувшего. И вот он узнал про «Одессу» — организацию бывших эсэсовцев, которые после войны создали секретные базы в Латинской Америке и Африке. Там-то и надо искать настоящих ветеранов СС, которые, конечно, уже воспитали настоящую смену. Вот к кому следует примкнуть, да только как их найти? Никто не скажет. Не многие эсэсовцы жили открыто. Отто Скорцени, который никогда ни от кого не прятался, уже умер. И тут Зигфрид узнал про штандартенфюрера СС Леона Дегрелля, командира бельгийского легиона СС «Валлония». Было досадно, что Дегрелль не немец, а бельгиец, но перед немецкими эсэсовцами он имел одно преимущество — был всё ещё жив.

У Зигфрида вновь появилась цель — встретиться с этим славным штандартенфюрером, который, как и его дед, сражался на восточном фронте. Зигфрид накопил денег и отправился к Дегреллю в Испанию. Он чувствовал, что домой уже не вернётся.

Леон Дегрелль возглавлял крупную строительную компанию, и Зигфрид понимал, что ему будет не так просто пробраться к такому большому человеку, но это оказалось на удивление легко.

— Юноша, если вам нужна работа, для этого вовсе не обязательно тревожить шефа. Обратитесь в кадровую службу, — сказала в меру симпатичная строгая секретарша.

— Мне не нужна работа. Во всяком случае — пока. Не об этом я намерен говорить с господином Дегреллем.

— Что же вы хотите?

— Правды.

— Мне так и доложить?

— Так и доложите. Молодой немец ищет правду и надеется на содействие господина Дегрелля.

Через минуту секретарша вернулась от шефа в приёмную и обескураженно сообщила:

— Вам назначено на завтра на 18 часов.

Суровое, почти неподвижное лицо старика тронула едва заметная улыбка, когда он протянул Зигфриду руку:

— Что ты хочешь знать? — его голос прозвучал доброжелательно и устало.

— Я хочу найти настоящих нацистов.

— С тобой говорит штандартенфюрер СС.

— Господин штандартенфюрер, вы не обидитесь, если я выражу сомнение в том, что вы настоящий нацист? — Зигфрид постарался придать своему голосу как можно больше почтительности.

Где-то в самой глубине глаз Дегрелля засветился огонёк настоящей заинтересованности:

— Давай, парень, со мной можно.

— Я прочитал о вас всё, что смог найти. Я восхищаюсь вами. Вы 75 раз ходили в рукопашную. Рыцарский крест с дубовыми листьями вам вручил сам фюрер. И всё-таки я не понимаю. Говорят, вы были христианином.