Мне хорошо, мне так и надо… - Бронислава Бродская

ничего у вас просить», – вот как его прорвало. Нордхайм нехорошо улыбнулся и сказал: «Ах так, ну ладно, молодой человек, в таком случае вы – правы». Дженнифер ругала его, но Оливье упёрся: нам с тобой ничего ни от кого не нужно, будем жить на то, что у нас есть. Она промолчала, у них в семье «мужчина знал лучше», но Оливье казалось, что она всё же на папину помощь рассчитывала. В университет после рождения ребёнка Дженнифер хотела вернуться через год, но вышло по-другому. Тут ещё очень нехорошо вышло со свадьбой. Сначала она ничего родителям не хотела говорить, а когда стал виден живот, то папа Нордхайм счёл пышную свадьбу у себя в синагоге неприличной. К тому же Оливье дал понять, что под купой он стоять не будет, не хочет. Они сходили в сити-холл, и получили свидетельство о браке. Оливье знал, что Дженнифер, как все американские девчонки, свадьбы ждала, считая её самым важным событием своей жизни, а ему было совершенно безразлично. Отсутствие формальной процедуры по еврейскому или католическому обряду было ему приятно. Красоваться в чёрном смокинге среди толпы незнакомых людей ему бы совсем не хотелось. Впрочем, он не мог не понимать, что Дженнифер, хотя и не показывает виду, сильно разочарована. С самого начала, он её уже разочаровал.

Рождение дочки его и радовало и пугало одновременно. Настроение было нестабильным. Небольшая квартирка в Санта-Кларе, подержанная машина, из маленькой спальни они с Дженнифер устраивают детскую: кроватка, манеж, карсит, игрушки, одежда. Деньги текут рекой, от зарплаты ничего не остаётся, тем более, что из каждого чека Оливье взял за правило выплачивать отцу долг. Чем взрослее он делался, тем щепетильнее в деньгах становился. Отец прекрасно видел, что они ждут ребёнка, но ни разу не сказал сыну, что с деньгами он может подождать. А может у взрослых всегда так было, просто Оливье раньше про деньги не думал.

Работа в Эппл ему не нравилась, рутинная, скучная. Его мучала атмосфера большой корпорации со своей этикой коллективизма, разными «тим-билдингами», когда ты работаешь в команде, и твой личный вклад в проект совершенно нивелирован. Оливье надоели совещания, планёрки и безапелляционные нагоняи менеджера, который вовсе инженером не был, и ничего не понимал в сути вопроса, просто пытался угодить начальству. Поначалу он ещё пытался достучаться до этого самого начальства со своими предложениями, он это считалось нарушением субординации, Оливье испортил отношения с менеджером и получал плохие отзывы, так называемые ревью, от которых зависело продвижение карьеры и зарплата. Если бы не семья, он бы давно ушёл. В последнее время ему вообще стало казаться, что инженерное дело не для него. «Может мне другую работу искать, а?» – спрашивал он у Дженнифер, но она только тоскливо на него смотрела. И зачем он ей это говорил, когда у неё совсем другое на уме? Оливье замолкал и только ободряюще ей улыбался. Толстая и неповоротливая она засыпала, уткнувшись ему в плечо.

Роды произошли ночью, Оливье позвонил на работу и оставил на автоответчике сообщение, что он не придёт. Он сидел в палате рядом со своей девочкой, видел, как она мучается и ничем не мог ей помочь. Мысли о том, что «он виноват» снова приходили ему в голову. Наконец всё кончилось и Оливье с изумлением рассматривал крохотное лицо дочки с чёрными прямыми волосиками. «Какая же она маленькая! Какой ужас… какое чудо… как я её возьму на руки?» Девочку назвали Зоэ, это он сам придумал. Выписали на следующий день. Суматоха: родители Дженнифер приехали, его отец с подругой. Цветы расставляли в вазы и кувшины, девочку все держали на руках, сидели долго, пришлось заказывать пиццу, все немного выпили. Когда гости ушли, Дженнифер расплакалась, очень устала, грудь девочка брала неумело, да и молоко ещё не пришло. Замечать неладное они начали только месяца через два. Дочкины расфокусированные зрачки ни на чём не концентрировались, они вообще не переходили с предмета на предмет. Казалось, что ребёнок уставился в одну точку. Реакции на свет у малышки не было, можно было поднести к её глазам яркую лампу, она не зажмуривалась. Пошли к врачу, и доктор их успокоил, сказал, что паниковать пока рано, что надо понаблюдать. Да собственно весь первый год они ходили с Зоэ по врачам. Дочка видела, но только те предметы, которые находились прямо перед ней, стоило чуть отвести их в стороны, как Зоэ их теряла, у неё развивался так называемый тоннельный синдром. Выяснилось, что глазной нерв у неё повреждён сильно. Стало ясно, что у ребёнка полностью нарушено цветовое восприятие. В результате Оливье понял, что сделать с этой врождённой патологией ничего нельзя, но им очень повезло, что ей не сопутствует больше ничего, хотя обычно с атрофией зрительного нерва идёт целый букет ужасных болезней. К тому же у Зоэ не было полной слепоты, она немного видела: да, она видела мир как будто «через трубочку», перед глазами у неё возникали мозаичные пятна, иногда предмет виделся только наполовину, другая половина отсутствовала. Впрочем, Зоэ нисколько не мучилась от своего дефекта, откуда ей было знать, как должно было бы быть, и что видели другие. Она не понимала, что с ней произошло и ни на что не жаловалась. Со стороны было видно, что она часто трёт глаза и как-то странно боком поворачивается к предмету. Врачи говорили, что видит она максимум на 10–15 процентов. С этим надо было как-то жить.

Дженнифер происходящее с Зоэ приняла легче. Внешне девочка выглядела практически нормально, ни прохожие, ни знакомые не замечали в ней ничего необычного. Дочка не отставала в развитии и Дженнифер даже не хотела с Оливье обсуждать патологию. Зоэ следовало считать «девочкой как девочкой». А Оливье не мог без боли смотреть на дочкино слишком спокойное лицо, неподвижные глаза, и извиняющуюся улыбку, которая выглядела немного странно. Когда Зоэ исполнилось пять лет, Дженнифер стала поговаривать о втором ребёнке. Оливье понимал, что как бы жена ни храбрилась, ей надо было иметь ещё одного ребёнка, здорового. Он просто обязан был Дженнифер в этом поддержать.

Ту пятницу весны 2000 года он хорошо запомнил. Дома вечером, когда Дженнифер уложила спать Зоэ, он решительно объявил ей о своём решении уволиться с работы.

– Ты что-нибудь другое нашёл? Хорошо. Это далеко?

– Это в Орегоне.

– А какая позиция? В Интеле?

– Нет, Дженнифер, я не могу и не хочу больше быть инженером.

– Как?

– Так, я не создан для этого. Я меня же ещё есть звание магистра по