Война на море 1812 года. Противостояние Соединенных Штатов и Великобритании во времена Наполеоновских войн - Теодор Рузвельт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем временем британцы провели вторую половину дня, неторопливо обустраивая лагерь, расставляя пикеты и реквизируя продовольствие по фермерским домам. Страха перед нападением не было, и к концу дня были зажжены огромные костры, на которых голодные солдаты спокойно готовили себе ужин. Одна дивизия расположилась ночлегом на высокой дамбе, которая не позволяла воде затопить близлежащие земли, и около половины седьмого вечера их внимание привлекла большая шхуна, которая бесшумно спустилась по течению в сгущающихся сумерках и встала на якорь недалеко от берега, сила течения развернула ее бортом к лагерю[151]. Солдаты столпились у кромки воды, и, поскольку шхуна не ответила на их приветствия, по ней произвели пару мушкетных выстрелов. Как будто в ответ на этот вызов люди на берегу ясно услышали резкий голос ее командира, когда он пропел: «Теперь задайте им во славу Америки», и тут же на их ряды обрушилась грозная картечь. Последовала дикая неразбериха. Единственными полевыми орудиями у Кина были две легкие 3-фунтовые пушки, не справившиеся с артиллерией «Каролины». Были подняты ракетные орудия, но их быстро заставили замолчать, их стрельба оказалась столь же неэффективной, и через несколько минут войска были в беспорядке сброшены с дамбы и вынуждены были укрыться за ней не без серьезных потерь[152]. Ночь была теперь черна как смоль, тускло-красным заревом горели угольки покинутых костров, разметанные и разбросанные выстрелами шхуны, и через короткие промежутки темнота на мгновение освещалась вспышками орудий «Каролины». Спрятавшись за дамбой, британские солдаты лежали неподвижно, в мучительном молчании прислушиваясь к стуку картечи среди времянок и к стонам и воплям лежащих рядом с ними раненых. Так продолжалось до девяти часов, когда беспорядочный огонь дозоров предупредил о приближении более грозного врага. Американские сухопутные войска подошли к внешним линиям британского лагеря, и нарастающий грохот мушкетной стрельбы, сопровождаемый резким, как удары бича, треском теннессийских винтовок, вызвал у всей британской армии шок отчаянной и неверной схватки. К этому времени сквозь тучи пробилась молодая луна и бросила на поле битвы тусклый, неземной свет, лишь отчасти рассеявший густую тьму. Весь порядок был быстро нарушен. Каждый офицер, американский или британский, как только удавалось собрать вокруг себя несколько солдат, атаковал ближайшую группу врагов, дым и мрак скоро клали конец борьбе, и, если он оставался невредимым, он собирал всех, кого мог, и снова бросался в бой. Битва вскоре приняла характер множества отдельных схваток, затухающих почти сразу же после их начала из-за трудности отличить друга от врага и начинавшихся с все возрастающей яростью, как только они заканчивались. Грохот стрелкового оружия, лязг стали, воодушевляющие крики и громкие команды офицеров, дерзкие возгласы матросов, соединенные с криками и стонами павших, – все вместе производило такой ужасный шум и суматоху, что это сводило с ума самые невозмутимые головы. С одной или с другой стороны отряды людей проникали в сердцевину вражеских линий и там попадали в плен или пробивали себе путь с взятыми пленными. Никогда не было более справедливого поля для самой яростной личной доблести, потому что в темноте огнестрельное оружие мало помогало, и бой шел врукопашную. Многие шпаги, бывшие до того лишь блестящей игрушкой, в ту ночь были покрыты коркой крови. Британские солдаты и американские регулярные войска яростно работали штыками, а теннессийцы – длинными охотничьими ножами. Мужчина с мужчиной, в самой жестокой ненависти, они сражались и умирали, кто от пули, кто от штыкового удара или удара шпаги. Не один в своей предсмертной агонии убил врага, от руки которого он сам получил смертельную рану, и их тела напряглись, лежа на земле, сжатые мертвой хваткой. Облака снова закрыли луну, от реки полз густой туман, скрывая от глаз ужасное разорение поля боя, и задолго до полуночи бой поневоле прекратился, потому что туман, дым и мрак были таковы, что никто не мог видеть на расстоянии ярда. Постепенно обе стороны отступили[153]. В угрюмом молчании Джексон повел своих людей вверх по реке, а уставшие британцы вернулись в свой лагерь. Первые потеряли более двухсот[154], вторые почти триста[155] человек, ибо темнота и неразбериха, которые добавляли ужаса, уменьшили кровопролитие в битве.
Джексон отступил примерно на три мили, где остановился и соорудил длинную линию брустверов, идущих от реки к болоту, и оставил отряд конных стрелков наблюдать за британцами. На следующий день после боя все английские войска вышли на поле боя, но жесткая встреча, с которой столкнулся авангард, заставила их продвигаться вперед с осторожностью. Кроме того, левое подразделение весь день удерживалось позади дамбы «Каролиной», которая открывала по ним огонь всякий раз, когда они пытались уйти, и, только когда стемнело, им удалось скрыться за пределы досягаемости ее пушек. День Рождества начался для захватчиков достаточно уныло. Хотя они находились далеко в глубине суши, шхуна, сильно подняв свои орудия, могла иногда до них достать, и она досаждала им в течение всего дня[156], и, поскольку американцы снесли дамбу перед собой, одно время казалось возможным, что отступившие англичане будут затоплены. Однако теперь дело пошло на лад. Уровень воды в реке был настолько низкий, что снос дамбы вместо того, чтобы затопить равнину, просто заполнил обмелевшую старицу и облегчил британцам подтягивание тяжелых орудий, и в тот же день прибыл их признанный лидер, сэр Эдвард Пакенхэм, чтобы лично принять командование, и его присутствие вдохнуло во всю армию новую жизнь. В течение двух последующих ночей на берегу реки напротив того места, где стояла «Каролина», разместилась батарея, и на рассвете по шхуне открыли мощный обстрел раскаленными пулями и ядрами из 11 орудий и мортиры[157]. Шхуна ответила живо, но очень скоро загорелась и взорвалась, к мстительной радости войск, бичом которых она была последние несколько дней. Ее
