Бунт на «Баунти» - Джон Бойн

Мы посмотрели в указанном направлении и увидели компанию туземцев. Они вынесли на берег несколько каноэ, спустили их на воду и направились к нам.

– Так, – помрачнел капитан. – Этого я и опасался.

– Что это значит, мистер Блай? – воскликнул я. – Нам собираются устроить торжественную встречу?

– Ручаюсь, отнюдь не ту, какая нам понравится. Разворачивайтесь, гребцы, мы продолжаем плавание.

Моряки, которые готовы были рискнуть чем угодно, лишь бы пристать к земле, горестно застонали. А я смотрел, как к нам проворно плывут два каноэ, по четыре человека в каждом, то есть людей в них было меньше, чем нас.

– Там всего девять человек, сэр, – сказал я. – А нас восемнадцать.

– Там восемь, Турнепс, юный ты дурень, – поправил меня мистер Эльфинстоун. – Ты забыл таблицу умножения на два?

– Ну пусть восемь, – ответил я, раздраженный его педантичностью. – Втрое меньше, чем нас!

– Втрое? – воскликнул мистер Эльфинстоун и вознамерился добавить что-то еще, но ему помешал капитан.

– Где восемь, там и восемьдесят, – сказал он. – Гребите усерднее, моряки. Они скоро отстанут от нас.

Вот тут он был прав: через несколько минут каноэ замедлили ход, остановились, покачались на волнах, туземцы вскочили на ноги и погрозили нам копьями, которые вполне могли обратиться в вертела, пригодные для поджаривания нас на костре.

– Не тужите, моряки, – сказал капитан. – Найдем место безопаснее. Пока у нас все получается, верно?

– Но когда же, сэр? – спросил хирург Ледуорд голосом ребенка, у которого отняли любимую погремушку. – Мы даже не знаем, куда направляемся. Ведь карт у нас нет.

– Наши карты здесь, – ответил капитан, постучав себя пальцем по голове. – Все, что нам нужно, это моя память. Вы забыли, с кем разговариваете, хирург.

– Я ничего не забыл, сэр, и вовсе не хотел проявить неуважение к вам. Я говорю лишь, что мы не можем плавать так до бесконечности.

Команда негромко забормотала, капитан оглядел нас с некоторым неудовольствием на лице. Дело было не в том, что он опасался нового бунта, – в конце концов, этот бунт мог свестись лишь к тому, что мы выбросили бы капитана за борт, а это вряд ли послужило бы нашим интересам, – однако сознавал, что худший наш враг – уныние. Дикари, каннибалы, убийцы – это одно. А неверие в то, что мы уцелеем, – совсем другое.

– Мы идем на запад, – сказал капитан. – К архипелагу Новые Гебриды. Я могу мысленно нарисовать его карту, моряки. Он там, впереди. Я знаю это. А от него двинемся к проходу Эндевор у северной оконечности Австралии. Места там пустынные, да, но мы сможем набраться в них сил перед последним переходом к Тимору. На Тиморе мы найдем друзей и сможем спокойно отправиться оттуда домой. Я знаю эти воды так же хорошо, как лица моей жены и детей. И меня ведет вперед мысль, что я снова увижу их. Но для этого мне нужны вы, моряки. Вы со мной?

– Да, капитан, – без особого воодушевления ответили мы.

– Я спрашиваю: вы со мной, моряки?

– Да, капитан! – грянули мы дружно, и, к великому нашему счастью, небеса в тот же миг разверзлись, излившись сильным дождем, который позволил нам наполнить фляги, да и напиться вдоволь, подставляя под струи открытые рты. На какое-то время нам показалось, что сам Спаситель принял нашу сторону.

День 12: 9 мая

Пролившийся вечером дождь осчастливил нас, но проснулись мы совсем никакими. Проспав несколько часов, мы и двигаться-то могли еле-еле, до того одеревенели наши тела. Капитан заверил нас, что так оно дальше и будет. Если человек спит в мокрой одежде, то к утру влага пропитывает его до самых костей. Мне и подумать боязно было, с какими трудностями нам придется столкнуться. В то утро я даже головой-то пошевелить почти не мог, любая попытка повернуть ее порождала такую немыслимую боль, что я решил просто просидеть весь день на месте, позволяя себе лишь слегка шевелить руками-ногами и ожидая, когда в теле моем восстановится нормальное кровообращение.

– Ледуорд, Пекоувер, Перселл и Турнепс, на весла, – громко скомандовал мистер Фрейер после так называемого завтрака – наперстка воды и кусочка кокосовой мякоти. Я съежился, постаравшись стать неприметным, что в двадцатитрехфутовом баркасе было делом отнюдь не простым. Четверо предыдущих гребцов сняли руки с весел, трое моих товарищей расселись по своим местам, я же не шевелился.

– Турнепс! – рявкнул мистер Фрейер. – Ты меня слышал?

– Я не гожусь, – крикнул я в ответ. – Прошу меня простить.

– Не годишься? – Он окинул всех изумленным взглядом. – Этот мальчишка действительно сказал, что он не годится?

Не знаю, к кому он обращался, но ответа на его вопрос не последовало.

– Не годишься для чего? – спросил он у меня.

– Ужасное дело, сэр, – ответил я. – Я проснулся с растянутой шеей и болью во всем теле, и ни то ни другое никак не проходят. Боюсь, если я стану грести, баркас начнет по кругу ходить.

– Не беспокойся, я прослежу, чтобы этого не случилось, – заверил меня мистер Фрейер. – А теперь оторви свою праздную задницу от банки и берись за весло, пока я не задал тебе трепку, которую ты до конца своих дней не забудешь.

Я забурчал, застонал, закряхтел, да что толку? Участь моя была уже решена. Сев рядом с Вильямом Перселлом, я улыбнулся ему, слабо и смиренно, однако судовой плотник почему-то счел это наглостью и ответил мне неприязненным взглядом.

– Грести положено всем, – сказал он. – Ты, знаешь ли, больше не капитанский слуга.

– Конечно, слуга, – ответил я. – Если у меня и есть должность в военно-морском флоте Его Величества, так только эта.

– Никаких поблажек тебе не положено. – И он издевательски ухмыльнулся. – Это дело прошлое. Теперь мы все равны.

Я помрачнел. Вот, значит, кем считали меня моряки все эти шестнадцать месяцев? Малым, который живет в прекрасных условиях по причине его близости к каюте и особе капитана? Знали бы они, сколько мне приходилось трудиться. Я поднимался в раннюю рань, чтобы сготовить капитану завтрак, а потом возился с его одеждой, а потом подавал обед, а… ну, тут-то мне выпадало немного свободного времени, если удавалось укрыться в таком месте, где капитану было меня не найти, но затем все равно был ужин, а уж там, понятное дело, наступало время ложиться спать. С чего же они взяли, что им приходилось туже, чем мне?

– Мне это известно, Вильям Перселл, – обиженно сказал я. – Но я так потянул шею, что…

– Еще раз вякнешь хоть слово о шее, заставлю тебя мою задницу целовать, – пригрозил этот грязный содомит. – Давай-ка греби, глядишь, мы и попадем, куда нам надо, немного быстрее.

Каждый в баркасе поочередно брался за весла, даже сам капитан с офицерами, и это вселяло в нас чувство единения и равенства. Гребли мы по два часа, сменами в четыре человека. В первые дни нашего пути мне казалось, что мои мышцы обращаются от этого упражнения в кисель, и я готов был поклясться: если возьмусь за весла еще раз, у меня просто руки отвалятся, однако по прошествии почти двух недель мышцы окрепли и гребля перестала казаться такой уж мукой. Но в этот раз, когда плоть моя пропиталась водой, а кости недовольно ныли, она была тяжким испытанием.