Тринадцатая стихия - Анджей Ваевский

«Вам там не скучно?» – мысленно спросил своих «зверушек» эльф, гадая, имеет ли он право до сих пор называть себя эльфом. Сможет ли контролировать этих тварей: молодого, чересчур порывистого волка; безвозрастного ифирина, который суть вечность; безумного кровопийцу дампира. Сумеет ли всегда держать их в узде сознания друида, сына леса? И сколько осталось от настоящего Аша под влиянием этих троих?

– Кого ты видишь, когда сжимаешь меня в объятьях? Не лучше ли мне уйти? Тебе нужен не я. В какие игры ты играешь? – слова Рована резанули по живому, вскрывая совсем свежие раны, заставляя кровоточить и жечься что-то в груди. Сумеречник застыл, отказываясь верить в то, что вампир хочет уйти. Всего лишь несколько часов зыбкого тревожного счастья, в которое хотелось верить, хотелось ощущать… еще чуть-чуть… еще мгновение… еще вечность. И растерялся, услышав, что Рован понимает больше, чем сам друид.

– Хочешь уйти так скоро? Столь мало тебе от меня нужно? – злость в голосе. Но почему он так предательски дрожит? Почему вместо сказанных слов хочется надрывно закричать «Не уходи!!!»? Почему? Аш знал, почему, и от этого становилось тошно. Он не хотел терять Рована. Не так. Не сейчас. Что же ты творишь, кровосос проклятый, разве можно вот так? Да что же ты такое, шим бы тебя побрал?!

– Да мне вообще ничего не нужно от тебя. Вот только ты придумал себе что-то и меня впутал в эту свою игру, – зашипел вампир.

– Это я играю?! Совсем сбрендил, кровопийца? – в мгновение ока Рован оказался подмят под Аша и вдавлен в постель. Сумеречник завис над вампиром, в янтарных глазах полыхала ярость, пряча в своем огне вертикальный зрачок. Нет, друид был вовсе не настроен на продолжение ритуала, скорее уж хотел прибить нахального Рована, приведя пророчество о «скорой и скучной кончине» в исполнение. Эльф разозлился. Сказать, что он играет, когда он душу наизнанку вывернул? «Душа? А есть ли она у меня? Что нужно тебе в моей душе?» – и ответом:

«Размечтался. Нет у тебя ее, не нужен ты ему. Разве сам этого не видишь?»

Аш вдруг остыл так же мгновенно, как и вспыхнул, уловив в васильковом взгляде невысказанную горечь. Отчего-то такую понятную, что зубы свело оскоминой. Отпустило, отступило наваждение. Крик-шепот вампира на миг сбил его с толку. Разве он считал, что у Рована нет души? И замер, внезапно осознав, насколько они похожи. Пальцы расцепились, ладони сползли по плечам, неловко сгребая в объятья того, кого мгновение назад готов был убить, лишь бы не мучаться больше, не страдать. А сейчас в странном порыве хотел успокоить, уберечь от чего-то, над чем не имел власти.

– Есть она у тебя. Есть, – прошептал он едва слышно. И осторожно поцеловал в висок. Впервые за безумный вечер – осторожно.

– Тебе тоже не бывает скучно, всегда есть с кем поговорить? – не вопрос, утверждение. Слишком узнаваем другой отголосок мыслей, не Рована. Того, кто забрался внутрь его и теперь отравляет существование. – Не говори с ним. Говори со мной. Так легче, так проще.

– С тобой? И ждать, когда ты опять уйдешь, оставив меня лишь догадываться о причинах, зачем я тебе нужен? – Рован злился, выплевывая обиду.

Нехотя разомкнув объятья, Аш уселся на постели. Момент, когда нужно остановиться, привести мысли в порядок и дать возможность отдохнуть обоим. Чтобы окончательно остудить чересчур горячую голову, Аш поднялся и вышел из комнаты. Вернулся через минуту, неся в руках кувшин и пару кубков.

– Ты же пьешь вино. Знаю. От тебя пахнет вином. И уже не первый раз, – эльф протянул вампиру кубок, наполненный хмельным нектаром дикого винограда. Рован утвердительно кивнул, принимая предложенное:

– Пью, куда ж я денусь. Вино, оно почти как кровь.

– Я не оправдываюсь. Просто отвык объяснять кому-то, куда и зачем я ухожу. Упрекай меня дальше, если хочешь, но подумай, что произошло бы, не вернись я с отчетом о выполненном задании. Вербовщик послал бы отряд охотников на вампиров. Ты не понимаешь, каких охотников. Я ведь лучший, а если я не справился – значит, необходима большая сила. Ну и чем бы это закончилось? Они бы нас нашли. И что тогда? Ты спал, я не хотел будить. И не хотел ничего говорить при тех, что были с нами. Ты волен думать, что захочешь, но я оставил тебе знак, что всё равно найду тебя. И что ты сделал? – Аш натянуто усмехнулся, давая понять, что взаимные обвинения ни к чему не приведут. И вновь наполнил кубки.

– Угу, я сейчас в понятливого сыграю, вдруг получится? – и всё же объяснение явно Рована озадачило.

– А ты забавнее, чем кажешься, – Аш не смог сдержать смешок: это было действительно весело, наблюдать за растерянным вампиром. Эльф расслабился, напряжение схлынуло. Он растянулся на кровати, улегшись на бок и опираясь на локоть, и изучающее-иронично разглядывал Рована. Впервые видел его таким. И было что-то тревожное в том, чтобы вот так разговаривать с ним.

– Забавный? Я тебе не зверушка, – огрызнулся Рован, залпом осушил вино и повертел опустевшим кубком. Аш невольно рассмеялся.

– Зверушка. И я тоже зверушка. Неужели не понимаешь? Только мы действительно не белки безобидные. И нечего здесь корчить оскорбленную невинность. Когда ты в первый раз вцепился в горло жертве, тогда и стал хищным зверем, алчущим чужой крови. Вон клыки какие отрастил, – насмешливо оскалился эльф, демонстрируя собственные, ничуть не меньшие и такие же острые, и указал на кувшин: – Вино там, хочешь – наливай, закончится – принесу еще.

Аш привык, что многим сложно постичь, каково это – прожить полторы тысячи лет. Не только смертным; он насмотрелся и на собратьев-эльфов, которые впадали в ступор, пытаясь осознать, какой громадный опыт взвален на его плечи. Неписаный закон: переступив тысячелетний возраст, его соплеменники становились отшельниками, живыми легендами. Так было принято. Не общиной эльфов – так сами решали для себя те, кто умудрился прожить столько. И выжить. И понимать, что означает выживание. Может, и есть миры, где нет нужды бороться за жизнь, но Аш был из другого мира: с юных лет ему приходилось зубами выгрызать свое место под звездным небом. Опыт сложился в многовековую мудрость, часто скрываемую за насмешкой – над собой. И лишь раз его сердце дрогнуло. И тогда зверь вырвался наружу, ломая оковы и возводя нерушимые стены, не позволяя сумеречнику впасть в тоску и закончить жизнь, угаснув.

Теперь сердце эльфа снова попало в плен. И уже некому было его спасать. Не будет перемен, дарованных рождением волка, никто не сотрет услужливо память. Второго такого подарка быть не могло. Да и не хотел его Аш. Не хотел забывать эти васильковые глаза, эту сжигающую страсть, пусть и настолько неправильную. И лишь где-то в глубине сознания острыми осколками ранили изумрудные блики.