Страшный суд - Станислав Гагагрин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
11 июня, пятница.
04-00. Еще пару часов — и ровно неделя с того момента, как я ступил на землю Верховины.
Сегодня проснулся дьявольски рано, решил поработать над «Страшным Судом». Вчера звонил Геннадию Ивановичу и Юсовым. Как будто бы все в порядке. Завтра жду — если уедет из Львова Кучма, премьер Украины, который как будто еще и не приезжал — Ивана Мотринца, поедем в Закарпатье.
Во вчерашней «Комсомолке» была сия заметка, которую привожу полностью:
ПОСЛЕДНЯЯ СТАЧКА КРАВЧУКА?Шахтеры, оставив забои, оккупировали площадь перед зданием Донецкой областной администрации. К ним подключились работники других отраслей. Уже остановились 56 шахт Донбасса, и с каждым часом их число увеличивается. Переговоры с представителями украинского правительства ни к чему не привели. Требования забастовщиков уже носят политический характер: провести референдум о доверии президенту Украины и Верховному Совету республики не позднее 1 сентября. Если референдум состоится на самом деле, шансы остаться у власти у Кравчука, да и у Верховного Совета тоже, практически отсутствуют.
Но ведь об этом я написал в романе «Страшный Суд» еще три недели назад, когда Кириллов был у нас в Одинцове! Тогда еще Юрий Владимирович сказал, что реально именно такое развитие событий, ибо именно в Донбассе сосредоточились силы социалистической ориентации.
Я об этом не знал, выбрал Донецк интуитивно и, как говорится, накаркал… Не дай Бог, чтобы свершились и остальные мои пророчества! Жутковатое у меня предвидение.
13 июня, воскресенье.
04-30. Пишу эти строки в Карпатах, в Воловецкой долине, где расположено село Гукливое, в нем родился и вырос генерал Мотринец. Вчера утром он и Лариса, его жена, приехали на черном волво в Трускавец, забрали нас и через горный перевал помчались в Мукачево, потом в Ужгород, посмотрели вскользь Закарпатскую Украину, а затем по той же дороге, но в обратном направлении, вернулись к повороту на Воловец.
Остановились у сестры генерала — Марии. У них с мужем Федором есть дети — пятнадцатилетний Ярослав и девятнадцатилетняя Вика, студентка из Дрогобыча, учит там немецкий и английский языки.
Впечатлений — уйма! Карпатские горы — прелесть… Обидно только, что эта красота плохо служит людям. Туристов нет, инфраструктура для этого абсолютно не развита, да и жизнь ныне мало приспособлена для путешествий.
Описывать то, что видел, пока не буду, хочу поработать над «Страшным Судом». За мною разговор в Яремче со Сталиным, Гитлером и Бжезинским. Наверно, карпатские впечатления каким-то боком войдут в роман.
I вciм намвкупi на землiединомыслiеподайI братолюбiе пошли.
Эти слова Тараса Шевченко написаны на стенде в центре Трускавца. Постоянно читаю их во Львове и в нынешней поездке встречным и поперечным — никто не знает, кому они принадлежат.
Вот вам и хрен с редькой, Панове украинские националисты! Тарас Григорьевич, оказывается, к чему призывал… А вы молитесь ему, как апостолу щирой незалежности и русофобии!
Неправда ваша!
Прочитал письмо Кириллова, которое передал мне Иван Мотринец. Оказывается, Юрий Владимирович звонил Диме Королеву, вернее, Дима звонил Кириллову и объяснил, что с ним за два дня до публикации в «Комсомолке» ее материала «Писатель с приветом от Сталина» разговаривала Ольга Кучкина и спросила: «Гагарин не обидится, если я его покритикую? Иначе материал не пройдет…»
Действительно, стиль и тон публикации типичен для нынешней газеты, которая про все и про всех пишет нынче с подковыркой.
Кириллов пишет также, что сие вызвано еще и желанием притушить пафос интервью со мной в «Советской России» 8 мая. Но два миллиона читателей СНГ правильно прочтут материал и сделают наши выводы. Молодец, Кириллов!
Проснется Вера — покажу письмо ей. Она, как всегда, расстроилась из-за опуса Кучкиной.
Уже шестой час, все спят, я один бодрствую, но «Страшный Суд» не двигается, увы…
Сижу на закрытой веранде, в открытую дверь заглядывает Карпатская гора, заросшая густым лесом.
07-25. Еще пять страниц «Страшного Суда»… Молодец, Станислав Гагарин! Завтрак ты, стало быть, заработал.
Утром, в половине шестого, когда с Иваном поднимались в горы, я увидел волка, утром они спускаются пониже, к жилью.
Потом обнаружили черно-оранжевого тритона, нарвали чабреца.
14 июня, понедельник, Трускавец.
18-10. Вчера вернулись с Карпат в восьмом часу вечера. От Петра Зворецкого записка: «К зубному врачу поедем завтра в 11–00». Молодец, Петро Степанович!
Впечатления от Карпат настолько потрясающи, что попросту нет слов. Когда меня подняли по кресельной канатной дороге на гору, с которой начинается скоростной лыжный спуск, я сказал поднявшемуся следом Ивану Мотринцу: «Увидеть — и умереть!»
Замечательный обед в горном домике в Славском.
Словом, много чего хорошего, запишу, так сказать, в процессе, сейчас хочется написать хоть пару фраз для «Страшного Суда». Кстати, вчера утром я поднялся в четыре двадцать — ночевал у сестры Ивана — и написал аж целых шесть страниц.
Потом поднялся с Иваном в гору над селом, где я увидел волка, а потом черно-оранжевого тритона. Впрочем, сие я уже отметил во вчерашней записи.
Вера приболела. Как всегда — горло. Водил ее к источнику, попила Нафтусю, прополоскались, пошли на процедуры.
В 08–21 пришел Петро Зворецкий.
15-00. Пишу главу о захвате танкера «Блэк голд», вышедшего из Одессы с ворованными нефтепродуктами.
— Русский народ, — сказал Сталин, — народ коллектива… Народ великий по численности, территории, народ, с которым только и можно делать историю.
— Замечательные слова, Иосиф, — вздохнул Адольф Алоисович. — Подписываюсь под ними обеими руками!
В Трускавце наступили прохладные дни. До обеда ремонтировал зубы. Обустраивал их местный маэстро-стоматолог Евгений Николаевич Шайдюк. Организовал сие вездесущий и проворный Петро Зворецкий, дай ему Бог здоровья.
Доктор Василий Степанович Цан с утра пользует Веру, и ей стало получше.
На моем столе — фотография Збигнева Бжезинского и жены его Эмилии. Смотрю на них и вдохновляюсь на дальнейшее строительство романа «Страшный Суд». Надо хорошо продвинуться вперед, нечего терять время! За работу, Папа Стив!
15 июня, вторник.
06-55. Сегодня потеплело, солнышко грозится присутствовать. И Вера поправляется, температура уже только тридцать шесть градусов.
Вчера во время прогулки по Трускавцу вспомнил про увиденного в Карпатах волка и тут же накатал сюжет, следующий После черноморской главы. Вернулся в номер, отставил написанное и стал писать то, что возникло в сознании. Получилось неожиданное. Волк — оберштурмбанфюрер Эрвин Вольф — прибыл для передачи мне срочной информации от Гитлера. Очень даже своеобразно… Сейчас продолжаю описывать предыдущие события.
11-48. Жду Петра Зворецкого и листаю томик Лермонтова. В неоконченном романе «Вадим» я нашел такие слова:
«Люди, когда страдают, обыкновенно покорны; но если раз им удалось сбросить ношу свою, то ягненок превращается в тигра: притесненный делается притеснителем и платит сторицею — и тогда горе побежденным!..»
А далее следуют слова, наполненные таким содержанием, с которым я согласен далеко не полностью, но которые считаю нужным привести здесь.
«Русский народ, этот сторукий исполин, скорее перенесет жестокость и надменность своего — плеоназм, увы, Михаил Юрьевич! — повелителя, чем слабость его; он желает быть наказываем, но справедливо, он согласен служить, но хочет гордиться своим — опять плеоназм! — рабством, хочет поднимать голову, чтобы смотреть на своего — с плеоназмами явный перебор! — господина, и простит в нем скорее излишество пороков, чем недостаток добродетелей».
Интересно, как отнесся бы к этим словам классика товарищ Сталин? Надо будет спросить его об этом. В словах Лермонтова есть нечто.
16-00. Есть время заняться романом. Завтра приезжает спикер израильского парламента. Генерал распорядился свозить меня в Бориславль, это рядом, где глава Верховного Совета Израиля будет разыскивать тех, кто прятал от немцев его, восьмилетнего мальчишку. Использовать сие в романе?
17 июня, четверг.
13-00. Сегодня по дороге к бювету минеральных вод увидел на лотке книгу Адольфа Алоисовича «Моя борьба». Сколько я уже читал об этом сочинении фюрера! Сколько раз сам цитировал эту работу, пользуясь фрагментами из нее в других опусах! А вот сам и в руках «Майн кампф» не держал…
Пятнадцать тысяч купонов запросил за нее лоточник Павел, с его шефом мы уже договорились через Петра Зворецкого встретиться в Москве. Разумеется, это приличные деньги, двухмесячная зарплата в Малороссии, низшая, правда… Но как писать роман о Гитлере, не проштудировав труд моего героя?!
