Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах. - Джон Робинсон

И, подкрепив рать дополнительными силами из Золотой Орды, а также войсками армян и грузин, с радостью отправившихся истреблять мусульман-фундаменталистов. Хулагу выступил в карательную экспедицию. Асасины контролировали обширную горную область с дюжиной могучих твердынь, и все их Хулагу повелел взять. После падения горных городов-крепостей Мазандеран и Меймундия главные силы монгольской армии двинулись на ставку асасинов, располагавшуюся в укрепленном городе Аламуте. Когда же стало ясно, что город продержится самое большее еще несколько дней, верховный владыка асасинов Рукн ад-Дин Хуршах самолично пришел в шатер Хулагу, чтобы сдаться в чаянии спасти свою жизнь. Там он просил позволения отправиться в Каракорум, дабы договориться об условиях непосредственно с ханом Мункэ, и Хулагу согласился. Когда через много дней Хуршах прибыл в стан Мункэ, ему в приеме отказали, велев возвращаться домой, дабы позаботиться о безоговорочной сдаче всех асасинских крепостей, а уж после являться пред очи кагана. А на обратном пути в Персию верховного владыку асасинов и всю его свиту вырезали.

При том Мункэ отправил брату грамоту с упреками за ведение переговоров с асасинами. Повеление его было предельно ясным: убить всех поголовно. Хулагу дотошно исполнил приказ, лично надзирая за казнью всех без исключения обитателей каждого взятого города асасинов. Многие члены секты проживали за стенами городов в деревнях и на хуторах, и всем им послали наказ собраться для великой переписи. Когда же семьи деревенских асасинов скопились в указанном месте, монгольские всадники, устремившиеся в их гущу с саблями наголо, перебили всех до единого. Единственные из асасинов, кому удалось избежать немедленной смерти, были родные верховного владыки. Всех их связали и отправили к вдове Джагатая, дабы она могла свершить личную месть, предав их смерти любым способом, каким ей заблагорассудится.

Пока монголы истребляли персидских асасинов, а христиане были заняты гражданской войной, у египетских мамелюков хватало собственных проблем. Первый мамелюкский султан Айбек узаконил свое правление женитьбой на вдове султана Шаджар ад-Дурр, ставшей героиней всего Египта, потому что своими действиями она спасла страну от поражения в крестовом походе Людовика Французского. Если она правила страной тогда, то с какой стати должна отказываться от власти теперь? Айбек же полагал, что править должен безраздельно, а Шаджар ад-Дурр надлежит удовольствоваться традиционной ролью почтительной жены -однако Шаджар ад-Дурр, деятельную и предприимчивую по натуре, подобное положение отнюдь не устраивало. Будучи при этом отчаянно ревнивой, она заставила Айбека развестись с первой женой, родившей ему сына и наследника. Их неустанные свары все усиливались, пока в конце концов в пылу ссоры Айбек парировал очередную бранную тираду самоубийственной репликой, заявив, что возьмет еще одну жену – четырнадцатилетнюю дочь эмира Мосула. Шаджар запротестовала. С чего бы это ему занадобилась еще одна жена? «Да с того, – ответствовал Айбек, – что она не только красивее тебя, но и много-много моложе». Не в силах снести такую обиду, Шаджар тщательно подготовила убийство султана Айбека: верные ей евнухи утопили государя в ванне.

Шаджар попыталась было выдать утопление за несчастный случай, но слуги, преданные мучительным пыткам, во всем сознались. Шаджар заточили в Красную башню в Каире, где она развлекалась тем, что крошила свои драгоценности в порошок, чтобы они никогда не достались ни одной другой женщине. По истечении трех дней ее представили пред очи первой жены Айбека, с интересом наблюдавшей, как служанки забивают Шаджар насмерть дубинками. Затем ее полуобнаженный труп выбросили из окна башни в ров, отдав на растерзание псам, и лишь через несколько дней кто-то собрал останки, чтобы похоронить.

Не было злодеяния более страшного, нежели убийство государя, и потому сорок евнухов, причастных к убийству султана Айбека, приговорили к исключительно жестокой каре. Одного за другим на глазах у остальных приговоренных распластывали перед палачами, вооруженными острыми мечами и топорами, а затем одному за другим медленно делали надрез за надрезом в талии, после чего перерубали тело надвое. Пока Хулагу сводил под корень асасинов в Персии, египтяне уже пришли поклониться новому султану – Hyp ад-Дину Али, легкомысленному пятнадцатилетнему сыну убитого султана Айбека.

За считанные недели покончив с истреблением персидских асасинов, Хулагу обратил мысли к покорению Багдада и святейшего халифа. Следуя инструкциям Мункэ, Хулагу сначала предложил халифу возможность избежать войны и погибели, во всем подчинившись Великому хану монголов. И снова – уже в который раз – государь говорил с позиций ложного превосходства. Халиф ответил на требования Хулагу: «О юноша, едва вступивший на свою стезю, упоенный десятидневным успехом и оттого считающий, будто весь мир повергнут к его стопам, неужто неведомо тебе, что от востока до Магриба все верующие в Аллаха, будь то короли или нищие, суть мои слуги, и я могу повелеть им взяться за оружие?»

Только такого ответа Хулагу и было надобно. Скучавшая в ожидании монгольская рать жаждала крови, а не речей. Штурм Багдада начался в ноябре 1257 года. Левым флангом войска Хулагу командовал его любимый полководец Китбуга-нойон – ревностный несторианин, согласно преданию – потомок одного из волхвов, явившихся вслед за звездой в Вифлеем. Атаку с дальней стороны города должны были начать войска Золотой Орды. Халиф же отрядил в поле небольшую армию остановить наступление монголов, но ее без лишних слов разбили в пух и прах. К 18 января монголы замкнули кольцо вокруг города.

Менее трех недель спустя осадные орудия, доставленные из далекого Китая, проломили внешнюю стену. Население города сдалось, но воины гарнизона попытались бежать. Их без труда окружили, взяли в плен и забили в колодки. А дабы было легче делить трофеи, пленных разбили на небольшие группы, раздав их по всему войску, чтобы всякий мог поучаствовать в казни. Горожанам велели выйти за стены города для официальной сдачи. Многие повиновались, но, как только они собрались, всех убили на месте. За городом же их убивали для того, чтобы монголам не пришлось утруждаться, обыскивая дом за домом.

По наущению своей любимой жены, истовой христианки, и из почтения к собственному багатуру – христианину Китбуге – Хулагу позволил несторианам доставить в город послание, призывавшее всех христиан ступать в храмы и оставаться в них, ибо только там он может ручаться за их безопасность. Войску же было приказано не трогать людей в христианских молельных домах.

Все прочие жители, оставшиеся в городе, погибли во время грандиозной оргии грабежей, насилия и убийств, растянувшейся на две с лишним недели, пока поля и улицы не усеяли почти сто тысяч трупов мусульман. Халифа заставили поверить, будто его помилуют, если он укажет тайники, где сокровища копились добрые пять столетий. Когда же невиданные сокровища вывезли из города, Хулагу приказал халифа убить – но, из уважения к сану, бескровно. Решено было зашить его в войлочный мешок, по которому потом проскакала конная рать. Быть может, халифу повезло умереть от удушья до того, как копыта монгольских лошадей превратили его тело в кровавое месиво.

Велев христианам покинуть город, его предали огню, уничтожив святилище, к которому не один век обращались взоры всех суннитов. Столь безоглядное опустошение исторгло у всего мусульманского света стенания и плач, а в душах христиан посеяло зерно надежды. Судя по всему, монголы – заклятые врага ислама, а значит – спасители христианства. Несториане, грузины, армяне и греки возблагодарили Бога, а Хетум Армянский даже начал заговаривать с Хулагу о полной передаче Иерусалима в попечение христиан.

Его просьба подоспела как раз ко времени: теперь Хулагу перешел к исполнению второй части приказаний – завоеванию Сирии и Египта. Начал он с осады города Майяфакин на севере Сирии (в современной Турции), ибо его эмиру аль-Камилу Мухаммеду, внучатому племяннику Саладина, причиталось особое наказание. Преступление же оного заключалось в исключительно жестоком обращении с якобитским священником, посланным Хулагу в качестве эмиссара монголов. На примере представшего перед ним священника юный эмир аль-Камил продемонстрировал всему свету отношение сразу и к монголам, и к христианам, приговорив того к публичной казни через распятие. Хулагу же волновало отнюдь не вероисповедание страстотерпца, а то, что сказанный был монгольским послом.

Осаду монголы повели вместе с силами грузин и армян. Как только город пал, аль-Камила подвергли особой казни: срезая мясо с его живого тела по кусочку, его поджаривали на глазах у самого эмира и впихивали ему в рот. Чтобы не задохнуться, он волей-неволей вынужден был глотать собственную плоть – давясь, истекая кровью и призывая смерть, не замедлившую с приходом.