Ближе к истине - Виктор Ротов

Тогда мы обратились в высшую инстанцию. Из высшей инстанции пришло еще более компетентное разъяснение: поскольку наша Инициативная группа не прошла регистрацию в Минюсте, то деятельность ее признана незаконной.

Мы кинулись было писать в высочайшую инстанцию «всенародно избранному». Но вовремя вспомнили, что рыба… плавает головой вперед.

Так и живем: мы страдаем, а пакостники пакостят. На законном основании. Продолжают «минировать» наши подъезды с удвоенной энергией. С некоторым обновлением «репертуара» — там, где пьют, не только льют, но и бутылки бьют. Нам назло. Женщины наши стыдятся смотреть в глаза мужчинам. А мужчины безропотно слепнут от бездны сюжета настенных рисунков.

Апрель, 1994 год.

ПУЛИ ДЛЯ ЦАРЬ — ПУШКИ

(Сон в гостях у мамы)

Раньше мне снились приятные сны: про работу, про друзей, про хорошеньких женщин… А теперь! Возраст, что ли?! Все про выборы, про Чечню и опять про выборы. А то вообще про мировую политику.

Достали нас этой политикой: насмотришься телевизор, наслушаешься радио, начитаешься газет, а потом всю ночь к выборам готовишься. А рядом жена недоумевает…

Но что я?.. Вот мама моя! (Ей девяносто лет). Она вся в политике. Недавно приехал к ней в гости, она на радостях затеяла борщ с фасолью, мой любимый. Приготовила, подала на стол, а фасоли в борще не оказалось. Прости, говорит, сынок, — забыла положить. Все думаю, кого будем выбирать — Ельцина, Зюганова или Явлинского?

Посмеялись, поели борща без фасоли, попили чаю и стали смотреть программу «Воскресенье». А там опять все про Ельцина да про Ельцина: «Наш Президент! Наш Президент!» И туда он поехал, и там побывал. И пенсии пообещал поднять. Одна женщина машину выпросила.

А чего? Не из своего же кармана. Из Президентского фонда. Как будто в том «фонде» свои деньги чеканят. Словом, жуть как активизировался. Весь ушел в народ: то в Русское бистро заглянет, кваску попьет с Лужковым; то к студентам завернет в институт имени Баумана; то вышел на сцену Большого театра поздравлять Моисеева; то на Кубань… А на днях в самую горячую точку мотнулся, в Чечню. Несмотря на предупреждение органов, что там готовится на него покушение. Словом, бурлит. Готовится к выборам. Зондирует почву.

— Что значит зондирует? — спрашивает мама.

— Ну, вроде прощупывает.

— По телевизору прощупывает?

— Не по телевизору. А с живыми людьми. В глаза им смотрит…

— А — а-а! Сегодня соседский кот приходил. Вчера у меня рыбу стащил. На ступеньку крылечка ногу поставил и смотрит мне в глаза — входить, не входить? Это он почву зондировал? То есть, как я отношусь к тому, что вчера он у меня рыбу стебнул?

— Ну, примерно так.

— Нашкодил, а теперь зондирует?

Легли спать. Не спится, все думаю: а в самом деле, за кого голосовать? С тем и заснул. И снится мне, что мы с Борисом Николаевичем идем по Кремлю. Подходим к Царь-Пушке. Я и говорю:

— Вот по телевизору бают, Борис Николаевич, что вы прямо‑таки растворились в народе: и туда, и сюда поехали, и к народу вышли. В Чечню вон даже не побоялись…

— То я пули отливаю, — говорит он, — для Царь — Пушки.

Я напрягся. Недоумеваю. Что такое он говорит? Но потом вспомнил, что это сон, а во сне все может быть.

Идем дальше. Светит полная луна. Смотрим — рельсы лежат. Целая секция. Спрашиваю:

— Не те ли это рельсы?

Он кивает согласно.

— Они сердешные. Тоже пуля для Царь — Пушки. Но это пройденный этап. Пора и забыть. Давай‑ка вот сюда завернем.

И подводит меня к… Висит нечто, наподобие воздухоплавательного шара. Этакий размалеванный пузырь неимоверных размеров.

— Это побежденная инфляция. Гордость моего президентства! — Помолчал и вдруг’ добавил обреченно: — Тоже пуля…

— И стабилизация экономики пуля?! — заволновался я, — Интеграция стран СНГ и Договоры о разграничении и перестановки в правительстве — увольнение Чубайса?!

— Все. Все это пули для Царь — Пушки.

— И светлое будущее России?

— Все.

— И даже телефон доверия?

— Само собой.

— Неужели и сами выборы? — с замиранием сердца выпалил я.

— Выборы? — Он задумался. — Вот уволю всех губернаторов, которые не обеспечили выборы в декабре прошлого года, тогда скажу, пуля это или… Впрочем, могу уже сейчас сказать, шта и это пуля. Хотя не отлитая пока. Отливаю. Вот хожу в народ, зондирую почву…

— Моя мама никак не поймет, что значит зондировать.

— А вы разъясните, мол, прощупывать.

— Разъяснял. Она даже пример из жизни привела, чтоб лучше понять.

— Ну‑ка. Интересно, какой — такой пример?

— Соседский кот пришел, что давеча у нее рыбу спер. Поставил лапу на ступеньку крыльца и смотрит ей в глаза. Зондирует почву про вчерашнюю рыбу.

— Ну и…

— А — а-а! Говорит. Нашкодил, а теперь зондирует?!

Я не стал говорить, что тут мама ввернула про сбережения, которые «ляснули», как она выразилась.

Борис Николаевич сделал вид, что не расслышал моих слов. И в это время мы снова подошли к Царь — Пушке.

Остановились напротив жерла. Борис Николаевич и говорит:

— Зайдем, по кружке пива выпьем.

— Так это же не бистро, это пушка.

— Ну и шта! — И тащит меня. Иду, а сам думаю, и как это мы поместимся в Царь — Пушке? Но потом вспомнил, что это сон, и во сне все может быть. Заходим. А там!.. Кого только нет — и Лужков, и Собчак, и Гайдар, и Филатов, и Явлинский, и Грачев, и Дудаев, и Горбачев, и Шушкевич, и Кравчук, и даже Лех Валенса. Сколько знакомых лиц! И Толик Чубайс… Почему‑то в наручниках. И теснота, духота. Спрашиваю Бориса Николаевича:

— Вам не душно?

— Душно, — говорит, — Но я терпеливый. Если хочешь, выйди, хвати свежего воздуха. Заодно фитиль подожги.

Я вышел. Хватанул свежего воздуха и поджег фитиль. Царь — Пушка бабахнула, и они все полетели. Кричу:

— Куда же вы, Борис Николаевич?!

— На луну. Пули отливать лунатикам!

— Но почему у Толика наручники?!

— Он их приватизировал!..

Вот бы сон в руку…

Май, 1994 г.

ОТРАДА МОЯ — ОТРАДНАЯ

(Отчет о торжествах на хуторе Труболет)

Не думал, что все получится так здорово. Хотя были хорошие предчувствия. Этакий ободряющий шепоток души — вещуньи. Я уже привык к этому голосу, узнаю его. А перед Отрадной, когда оплавленное солнышко село за дальнюю горную гряду и повеяло, наконец, прохладой; когда тихо опустились сумерки, и землю объяла этакая тонкая пронзительная благодать, в душу начал сочиться восторг от картин за окном нашего старенького автобуса с «носом». Сначала растаяла в сумеречной дали ломаная линия горизонта. Потом над распадками зависла тонкая пелена тумана. В этих распадках, под туманами, мнились некие залежи чудных загадок человеческого бытия. Слева, справа, впереди — станицы, хутора светятся мирны

ми, уютными огоньками. Медленно встают дымы над трубами. Они упираются в пелену тумана, растекаются и растворяются в нем, пополняя «пуховик», зависший над поселением. Как‑то в домах этих протекает жизнь селян! Струится неслышно под недремлющим оком Вселенной. Мужчины и женщины, старики и дети; жены и мужья, сыновья и дочери; матери, отцы; семьями, в одиночку; влюбленные и равнодушные, спокойные и беспокойные; красивые и не очень. Уставшие, бодрые, счастливые и несчастные; умирающие и новорожденные. Право! Сколько их там. Со своими страстями и проблемами, радостью и горем. Там. И вот там, за покатым холмом, в широком и долгом распадке. Мерцают огоньками. Они кружат слева, справа; маячат впереди, уплывают назад…

В окно автобуса сочится запах соломы с убранных полей. Он перешибает запахи пробензиненного насквозь салона. Я представляю себе, как млеет душа здешнего станичника или хуторянина, когда он подъезжает к родным своим пенатам после шумного, пыльного и загазованного по ноздри города. Он уже мысленно дома. Мысленно разговаривает со своими. Ходит по комнатам, перебегает взглядом с вещи на вещь, составляющих его быт и уют.: Если он молод и женат, предвкушает ласки любимой жены в постели; если в преклонном возрасте, — думает о сладостном отдыхе. А любящий отец, конечно же, представляет себе, как кинутся к нему детишки в надежде получить гостинец. И он не обманет их надежд — там, в сумке, действительно припасено для них кое‑что. Представляет, как они радостно завизжат и потянутся обнимать его за шею маленькими своими, теплыми ручками.

Я говорю Ждану — Пушкину, сидящему рядом:

— Какая прелесть!

Он философски кратко, но, чувствую, равнодушно отвечает:

— М — да… — И смотрит в окно, мол, где же там прелести?

Мы едем на празднование семидесятилетнего юбилея хутора Новоурупский и шестидесятилетнего юбилея нашего писателя Ивана Бойко. Хотя его уже «отпели», как выразился перед этим его друг, тоже писатель, Иван Зубенко. Восьмого августа, в день рождения, крепенько посидели за столом. Но «отпевание», похоже, имеет честь быть продолженным. Такова воля и желание размашистого юбиляра. Он родился шестьдесят лет тому назад в хуто