Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май

толстяк, несмотря на размеры своего живота, весьма проворен и ловок, даже со связанными руками. Он согнул колени, подтянул ноги к животу и, упершись руками позади себя в землю, резко, как распрямляющаяся пружина, ударил головой в грудь Олд Уоббла. Толчок получился такой мощный, что сам Хаммердал упал на то же место, где лежал до этого броска, а старый ковбой полетел прямо в костер. Уоббл выпрыгнул из него очень быстро, но и этого короткого мгновения оказалось достаточно, чтобы половина его длинной седой гривы и бахромы на куртке опалилась. Раздался дружный хохот. Разъяренный Олд Уоббл обрушился, однако, как ни странно, не на Хаммердала, а на трампов, которые от этого развеселились еще больше!

Пока он посылал на их головы разные проклятья, Дик Хаммердал повернулся к своему приятелю и сказал:

— Ну что, разве не отлично было это сделано, старина Пит?

— Хм, если ты думаешь, что удар был хорош, то ты прав!

— Этот старый проходимец думал, что сможет дать мне пинка! И я ему не помешаю! Что ты скажешь на это?

— Я бы тоже отправил его в огонь!

Олд Уоббл тем временем направился к Дику, чтобы поквитаться. Но Кокс остановил его и сказал:

— Оставьте их в покое. Олд Шеттерхэнд принадлежит тебе, но остальные — нам, и я не хочу, чтобы их мучили без. нужды!

— С чего это вы вдруг стали таким гуманистом? — сказал старик ворчливым тоном.

— Называйте меня, как хотите, но эти люди должны ехать со мной, а я не могу таскаться с калеками! К тому же, кроме ссор с ними, у нас есть дела и поважнее. Мы ведь пока не знаем, где их лошади! Ищите их!

Лошадей мы выпустили пастись, привязав к колышкам, и их скоро нашли.

Пока я лежал без сознания, трампы поели и теперь намеревались поспать до утра. Кокс назначил двоих в караул, и затем все легли в ряд. Вдруг Олд Уобблу пришла в голову идея, весьма для нас неприятная — он лег между мной и Виннету и привязал мою руку к своей ремнем. Сначала эта предосторожность показалась мне напрасной: никаких мыслей о побеге у меня до сих пор даже не возникало. Но теперь я стал о нем думать!

Нет такого положения, как бы плохо оно ни было и какие бы люди ни окружали пленника, чтобы он совсем не имел шансов освободиться. И сейчас я тоже в этом не сомневался! До Беличьего ручья нам добираться еще долго, в пути бывает всякое, в том числе и множество ситуаций, при которых можно совершить побег. Впрочем, я пока совершенно не думал о столь далеком будущем. У меня была надежда, расположенная гораздо ближе к нам, и эта надежда звалась Кольма Пуши.

Если кто-нибудь спросит меня, почему это имя не упоминалось в этом эпизоде моей повести до тех пор, пока все не улеглись спать, я отвечу: просто потому, что Кольма Пуши здесь не было. Первое, что я сделал, когда очнулся от обморока, — это осмотрелся вокруг, и мне сразу же стало совершенно ясно, что загадочного индейца здесь уже нет.

Где же он был? Может быть, где-то рядом? А не связан ли он с трампами? Но это подозрение я сразу же отмел прочь. Репутация Кольма Пуши на Диком Западе не позволяла даже и предполагать такое.

Тогда возник второй вопрос: может быть, он услышал, что трампы приближаются, и поэтому скрылся? Но если это так, то ему тоже нельзя доверять. Ведь ничто не могло помешать ему в этом случае разбудить нас и предупредить об опасности. Нет, нет, его исчезновение должно иметь другое объяснение…

Я припомнил, что Дик Хаммердал спрашивал его о том, поедет ли он с нами, и он ответил, что решит это сам. Его лошади здесь не было, но она, безусловно, была спрятана где-то неподалеку, и он, когда мы все заснули, ушел, чтобы привести ее, а может — кто его знает! — и вообще уехать. Если верно второе, тогда странно, почему его уход не сопровождался прощанием. Возможно, он хотел избежать каких-то назойливых вопросов. За время нашей первой, краткой беседы он ведь дважды подчеркивал, что они ему неприятны! Итак, сделал я вывод, если он ушел совсем, дело наше плохо, но если он отправился за своей лошадью, и это было незадолго до нападения — то он, вероятнее всего, поспешил обратно, услышав шум, который подняли трампы. Затем он, видимо, обнаружил, что ситуация изменилась, и подслушал все, что было здесь сказано. Если слава, которая о нем шла, была верна, то он, несомненно, принял решение действовать на нашей стороне. Тем более, что он не только обрадовался встрече с Виннету, но и — что в данных обстоятельствах даже более важно — проявил какой-то, пока непонятный и необъяснимый, трепетный интерес к Апаначке. А людей, к которым испытывают столь сильное расположение, не оставляют в беде.

Если эти мои предположения верны, Кольма Пуши сейчас находится где-то поблизости, и я смогу, как только трампы заснут, дождаться от него какого-нибудь знака. Но твердой уверенности в этом у меня все же не было, и нервы мои были напряжены до предела. Зная несравненную проницательность Виннету, его умение просчитывать различные варианты предполагаемых ситуаций, я не сомневался, что и он вполне мог надеяться на помощь от Кольма Пуши.

Ожидания оказались не напрасными. Оба караульных сидели по разные стороны костра, чтобы его поддерживать. Сидящий напротив меня вскоре прилег. А тот, что сидел на моей стороне, повернулся ко мне спиной и закрыл меня от глаз другого. Такой момент на месте Кольма Пуши, если он здесь, я бы ни за что не упустил. И только я об этом подумал, как порыв ветра в один миг взъерошил все кусты и деревья в долине. Если Кольма Пуши все-таки здесь, он появится очень скоро: под шелест и шум листвы можно подкрасться совершенно незаметно. Иногда я поднимал голову и озирал круг спящих. Уже через полчаса я убедился, что, кроме караульных, меня и Виннету, все остальные спят. Итак, справа от меня лежал Хаммердал, а слева — Олд Уоббл, за ним — Виннету и Пит Холберс, левее которого расположились трампы.

Едва я подумал, что сейчас самое лучшее время, чтобы подойти Кольма Пуши, как заметил справа и чуть позади от себя легкое, медленное движение. И рядом с моей головой появилась другая…

— Олд Шеттерхэнд не должен двигаться! — зашептал мне знакомый голос Кольма Пуши. — Мой белый брат думал обо