Стиль модерн - Ирэн Фрэн

Показалась длинная аллея, в конце которой виднелась ограда виллы. Лили взглянула в зеркало заднего вида: голубая машина исчезла — еще один побежденный ею мужчина. Лили остановила машину и отворила ворота. От земли поднимались любимые ею запахи гладиолусов и маргариток, смешанные с ароматами спеющих груш, что навевало мысли о конфитюре. Они уносили ее в далекое лето Шармаля и еще дальше — в те туманные времена детства, когда она еще не была знакома с Файей…

Этим вечером Белая вилла не принесет успокоения — у нее назначено свидание с Вентру. Он позвонил этим утром в киностудию. Когда ей сказали, кто вызывает ее к телефону, Лили не дрогнула. Прекрасное безразличие так подходило ее образу. Однако она могла ликовать: месяцами она пестовала свою месть, месяцами вынашивала план, которому следовала этап за этапом в ожидании того единственного момента, когда красивый, богатый, могущественный Вентру будет просить встречи с ней. «На Белой вилле, — ответила она, — сегодня вечером. Это в Лувесьене. Вы не заблудитесь». Обращение на «вы», должно быть, обескуражило Вентру, потому что он продолжил: «В котором часу я могу приехать?» — «Не раньше девяти». — «Тогда лучше в Париже?» — «Нет, там. Точно в девять. Ни раньше, ни позже. У меня мало времени».

Она могла бы потянуть со встречей еще несколько дней, недель, почему бы и нет? Но игру нельзя было затягивать. Копировать Файю, проникнуться ее ролью до малейших деталей, ожесточиться в жизни, так же как и в фильмах, создавать образы фатальных и неуловимых созданий — все это уже было невыносимо. Теперь пробил час последнего сражения — Вентру будет здесь через двадцать минут. Ей надо поторопиться.

Перед тем как открыть дверь, Лили долго вдыхала запахи сада, словно прощаясь с ним.

Электричество в доме было проведено таким образом, что стоило повернуть ключ, и сразу зажигался свет в прихожей, в нефритовых вазах, освещавших лестницу, наконец, на втором этаже, в ее комнате, где царил трельяж. Все было на месте: драгоценный карандаш «Гипнотический Кисайель», которым она уточнит разрез своих глаз, — очень легкий зеленый оттенок, которым она пройдется по краю век, чтобы усилить иллюзию взгляда Файи, — и пудра из слоновой кости для кожи.

Лили придирчиво рассматривала себя в зеркале. Вблизи было видно, что она вовсе не Файя. «Однажды утром, — подумала она, — лицо выскользнет из-под слоя косметики, сопротивляясь всей науке макияжа, и проявятся те черты, которые расскажут о всей тяжести восхождения, страданиях содержанки, мучительной работе кинозвезды». Она устала от оранжерейной жизни, от всех своих ролей: Весталка с Ганга, Султанша Любви, Третья дочь раджи, Черная Принцесса, Белая Принцесса, — и так далее, пока не иссякнет ее красота. Ей надоела эта египетская мишура, в которую ее постоянно наряжали: нумидийские, нубийские, помпейские, карфагенские туники. С этой игрой тоже надо было кончать.

Лили окунула нос в пуховку для пудры и тщательно распылила ее, надела бледно-зеленое платье — любимый цвет Файи, задрапировала на бедрах, по моде, длинную полоску кисеи подходящего оттенка. Когда она выбирала жемчужное ожерелье в тон макияжа, Нарцисс начал плеваться.

— Ты не любишь этот дом, — прошептала Лили. — Но еще больше тебе не понравится мой посетитель… Вентру! Ты всегда терпеть его не мог. Как и я. Как и Файя, наверное…

Кот злобно посмотрел на нее и тут же, как обычно, быстро переменив настроение, подошел потереться о вышитый шелк. Она хотела его погладить, но он вдруг выгнулся и его шерсть встала дыбом.

Вдалеке ей послышался звук мотора. Лили замерла на несколько мгновений на верху лестницы — тишина — и вернулась к трельяжу. Ей стало немного страшно. Она открыла сумочку, вынула оттуда маленький револьвер с перламутровым отблеском, с которым никогда не расставалась, и спрятала его под складками пояса, опять вспоминая о Файе. Было бы той страшно? Лили знала ответ. Нет, Файя отважно выходила на битву с мужчинами, понимая, насколько та была неравной. Только десять лет назад враг мог быть нежным и благородным. Вкус к жизни — это настоящее искусство наслаждения и знание, как продлить удовольствие, и это свойство покинуло людей после войны. Лихорадочные метания последних лет всех ожесточили, время настоящих влюбленных прошло. В тех дворцах, где раньше привычно царили кокотки, спали теперь изнуренные жестокостью самцов эксцентричные светские женщины, павшие княгини или актрисы с именами, лживыми, как и у нее, — создания из обычной пленки, дочери тьмы и вранья, которых называли звездами. Будучи такой звездой, Лили Шарми прекрасно понимала, что стала лишь смутным спутником исчезнувшей танцовщицы, бледным напоминанием о ней. Она была подобна тем звездам, которые, как говорят, спустя столетия отсвечивают светом погибших солнц.

Чтобы придать себе бодрости, Лили освежилась духами «Вольт» и вдруг вновь услышала шум мотора. Было ровно девять. Она расправила креповое платье, дотронулась сквозь ткань до маленького револьвера и, как в кино, торжественно ступила на лестницу. Она уже дошла до первого этажа и тут вспомнила, что забыла надеть перчатки. Ее руки! Ее короткие пальцы, в то время как у Файи они были такими длинными…

Но поздно: оставив шофера за рулем своей «Деляж», Вентру приближался к дому.

Разом нахлынули воспоминания, и, не в силах больше сделать ни шагу, Лили сжала руки на стальных перилах. Не время пускать все на самотек. Необходимо было играть, как в кино, импровизировать без режиссера. И надо было говорить.

— Добрый вечер, — сказала она просто.

— Добрый вечер, — ответил Вентру и остановился.

Легким нажатием на кнопку она отвела скользящую панель, открывшую салон. В этот момент, увидев вблизи его лицо, она поняла, как он постарел. Его легендарная выправка осталась в прошлом, он похудел, кожа приняла странный, немного серый оттенок.

С прозорливостью тяжелобольного он угадал ее мысли:

— Мы всегда вначале рассчитываем, что люди остались такими же, не правда ли? И удивляемся, найдя их старыми.

Он говорил с некоторым присвистом, хриплым голосом, костюм обвис на его ослабевших плечах. Лили не ответила и указала на кресло. Некоторое время он наблюдал за ней. Изо всех сил стараясь выглядеть спокойной, она достала из ящика мундштук.

— Не кури, — попросил он, — не кури…

Взмахнув ресницами, она бросила на него взгляд сверху:

— Чего ты от меня хочешь?

Казалось, он ее не слышит, как бы пробуждаясь ото сна:

— Лиана… Я не знал, насколько влюблен в твой голос.

— Раньше ты говорил совсем другое! А кино — немое искусство, мой дорогой.