Битва близнецов - Маргарет Уэйс

— Слушаюсь, — отозвался Гэрик и пошел прочь, слегка пошатываясь.

Внезапно он остановился и обернулся. Засунув руку под стальную кирасу, он вынул оттуда испачканный в крови пергамент.

— Мы… нашли это у тебя в кулаке. Написано на языке гномов.

Карамон посмотрел на пергамент, развернул, прочел и снова скатал в трубочку, ничего не сказав и не проявив своих чувств каким-либо иным способом.

Свиток он засунул себе под ремень.

Возле каждой палатки теперь стояли часовые. Карамон жестом подозвал одного стражника и велел ему помочь Гэрику добраться до постели. Затем, приготовившись к самому худшему, он вошел в палатку Рейстлина.

На столе, рядом с открытой колдовской книгой, горела свеча. По всему было видно, что маг рассчитывал вернуться к своим занятиям сразу после ужина, который им так и не удалось закончить. В тени рядом с постелью раненого скрючился на стуле гном средних лет, с лицом, покрытым боевыми шрамами. Карамон сразу признал в нем воина из штаба Регара. Внутри у самого входа в палатку стоял часовой, который приветствовал исполина салютом.

— Подожди снаружи, — приказал Карамон, и стражник вышел.

— Он не дал нам заняться своей раной, — кратко сообщил гном, кивком головы указывая на Рейстлина. — Нужно перевязать. Впрочем, большой разницы нет.

Повязка только поможет удержать внутри то, что уже почти целиком снаружи…

— Я займусь им, — хрипло сказал Карамон.

Гном уперся руками в колени и поднялся, но не вышел, а нерешительно откашлялся, словно не зная, говорить или нет. Приняв решение, он метнул на предводителя взгляд своих быстрых светлых глаз.

— Регар просил тебе сказать. Если хочешь, я мог бы сделать это… ну, ты погашаешь. Быстро и без мучений. Мне приходилось делать это и раньше, я умею.

Дело в том, что я по роду занятий — мясник, забойщик. Сам увидишь.

— Убирайся.

— Как скажешь. — Гном пожал плечами. — Но если бы это был мой брат…

— Ты свободен, — негромко повторил Карамон. Он не глядел на гнома и не слышал даже его тяжелых шагов, когда тот уходил. Все его внимание было сосредоточено на брате.

Рейстлин лежал на кровати поверх одеяла, зажимая руками свою страшную рану. Он был одет, и его черные одежды, обильно смоченные кровью, прилипли к телу. Нестерпимая боль мучила его, и маг перекатывался то на один бог, то на другой. Каждый вздох вырывался из его горла с низким и хриплым стоном, а в легких что-то рвалось и клокотало.

Но самым страшным для Карамона был взгляд Рейстлина. Блестящие глаза мага смотрели прямо на него, видели его, следили за ним. Рейстлин был в сознании.

Карамон опустился на колени рядом с койкой брата и положил руку на его пылающий лоб.

— Почему ты не позволил им послать за Крисанией? — спросил он мягко.

Рейстлин ответил ему гримасой боли. Скрипя зубами, он с огромным трупом заставил себя произнести несколько слов; при этом в уголках его тонких губ выступила кровавая пена.

— Паладайн… не станет исцелять.. меня! — Последнее слово прозвучало как сдавленный то ли всхлип, то ли вскрик.

Карамон в смятении уставился на него.

— Но ты умираешь! Ты не можешь умереть! Ты сам говорил…

Глаза Рейстлина закатились, а голова бессильно откинулась. Изо рта вялыми толчками пошла кровь.

— Время… изменилось… Все… изменилось.

— Но…

— Оставь меня! Дай мне умереть! — взвизгнул Рейстлин в гневе, корчась от боли на одеяле.

Карамон содрогнулся. Он с жалостью посмотрел на Рейстлина, но заострившееся, искаженное страданием лицо не принадлежало тому Рейстлину, которого он знал.

Мудрость и разум спали с его лица, будто маска, оставив вместо себя лишь гордость, тщеславие, алчность и жестокость, не знающую сострадания. Глядя на своего брата-близнеца, Карамон даже подумал, что такого Рейстлина он еще никогда не видел. Перед ним был кто-то совсем чужой, незнакомый.

«Возможно, — подумал Карамон, — такое же лицо было у него, когда в Башне Высшего Волшебства он прожигал голыми руками грудь Даламара. Возможно, таким видел Рейстлина перед смертью Фистандантилус».

Содрогнувшись от ужаса и отвращения, Карамон с трудом оторвал взгляд от этого кошмарного, похожего на оскаленный череп лица и, приняв самый суровый вид, на какой только был способен, протянул вперед руку.

— Позволь мне по крайней мере перевязать тебя.

Рейстлин яростно затряс головой. Испачканная кровью рука оторвалась от раны, зажимая которую, он словно бы удерживал внутри себя жизнь, и стиснула ладонь Карамона.

— Нет! Я проиграл. Прикончи меня! Боги смеются, о, как они смеются! Я не могу выдержать…

Карамон уставился на брата, и внезапно им овладел совершенно необъяснимый гнев, который накопился, должно быть, за годы бесконечных ядовитых насмешек Рейстлина в ответ на его безответную заботу о нем. Он видел, как из-за этого человека гибли его друзья. Из-за него он и сам едва не погиб. Это Рейстлин отверг и убил любовь, которая предлагалась ему совершенно бескорыстно.

Карамон протянул руку, схватил брата спереди за черную мантию и приподнял его голову над подушкой.

— Нет, клянусь богами! — проревел Карамон гневно. — Ты не умрешь! Ты слышишь меня?!

Глаза гиганта превратились в две узкие, как бойницы, щелочки.

— Ты не умрешь, брат мой! Всю свою жизнь ты жил только для себя, и даже на пороге смерти ты ищешь самый легкий, самый простой выход — для себя! Ты без колебаний бросаешь меня здесь, ты бросаешь Крисанию! Нет, братец, ты будешь жить! Ты будешь жить, и ты отправишь меня обратно. Что делать потом — это уж твоя забота.

Рейстлин посмотрел на Карамона, и, несмотря на боль, на его губах появилось слабое подобие улыбки. Он почти рассмеялся, однако вместо смеха на его губах вздулся и лопнул кровавый пузырь.

Карамон чуть было не оттолкнул Рейстлина, но опомнился и выпустил черную рясу. Маг снова уронил голову на подушки и пожирал Карамона глазами. В эти минуты в них не было ничего, кроме горькой ненависти и ярости.

— Я скажу Крисании, — мрачно проворчал гигант, поднимаясь на ноги. На яростный взгляд мага он не обратил внимания. — Она должна хотя бы попытаться вылечить тебя. И нечего на меня так смотреть. Я знаю, что, если бы взглядом можно было убить, я бы уже десять раз умер. Выслушай меня, Рейстлин, или Фистандантилус, или кто ты там на самом деле… Если Паладайну будет угодно, чтобы ты отдал концы, прежде чем успеешь натворить еще каких-нибудь страшных дел, пусть так и будет. Но если он пожелает оставить тебя в живых, мы примем его волю как должное, а ты, я думаю, и подавно.

Рейстлин, истративший почти все свои силы, продолжал стискивать ладонь брата своими окровавленными пальцами, которые, казалось, уже окоченели, словно у мертвеца. Карамон сжал губы и решительно освободился от крепкой хватки Рейстлина. Повернувшись, он оставил палатку, все еще слыша за спиной хриплый стон, исполненный муки и страдания. Этот стон проник ему в самое сердце, и на мгновение гигант заколебался, но потом он подумал о доме и о Тике… и пошел дальше.