Ружья, микробы и сталь. Судьбы человеческих обществ. - Джаред Даймонд

Очевидным образом, у протоиндоевропейцев 6 тысяч лет назад уже были овцы, это вполне сходится с данными археологии. Аналогичной реконструкции поддаются почти 2000 слов их лексикона, в том числе с такими значениями, как «коза», «лошадь», «брат» и «глаз». Однако слова со значением «ружье» мы не восстановим, поскольку в разных индоевропейских языках у таких слов разные корни: ган в английском, фюзиль во французском, ружье в русском и т.д. Удивляться нечему: 6 тысяч лет назад у людей никак не могло быть слова для огнестрельного оружия, которое было изобретено не раньше, чем тысячу лет назад. Поскольку унаследованного общего корня со значением «ружье» не существовало, каждому индоевропейскому языку после изобретения ружей пришлось выдумывать свое собственное или заимствовать у других.

Сходным образом мы можем сравнить современные тайваньские, филиппинские, индонезийские и полинезийские языки, чтобы на их основе реконструировать древний протоавстронезийский. В том, что лексикон реконструированного протоавстронезийского языка содержит слова со значением «два», «птица», «ухо» и «головная вошь», нет ничего неожиданного — разумеется, протоавстронезийцы умели считать до двух, знали о птицах, имели уши и вшей. Куда интересней то, что в реконструированном языке есть слова со значением «свинья», «собака» и «рис», — отсюда мы делаем вывод, что соответствующие предметы были элементами протоавстронезийской культуры. Также в нем присутствует множество слов, свидетельствующих о ведении морского хозяйства: «каноэ с противовесом», «парус», «гигантский моллюск» (Tridacna gigas), «осьминог», «ставной невод», «морская черепаха» и т.д. Лингвистические данные, относящиеся к культуре протоавстронезийцев, где бы и когда бы они ни жили, хорошо согласуются с археологическими данными о гончарах, мореходах и производителях продовольствия, которые жили на Тайване около 6 тысяч лет назад.

Ту же самую процедуру можно применить и для реконструкции протомалайско-полинезийского — языка-предка, на котором австронезийцы говорили после эмиграции с Тайваня. Протомалайско-полинезийский содержит слова для многих тропических культур — таро, хлебного дерева, бананов, ямса, кокосовых пальм, — названия которых в протоавстронезийском не восстанавливаются. Таким образом, лингвистические данные заставляют предположить, что многие тропические культуры вошли в хозяйственный обиход австронезийцев, когда они уже оказались вдалеке от Тайваня. Этот вывод согласуется с данными археологии: по мере продвижения колонистов-земледельцев на юг от Тайваня (лежащего на двадцать третьем градусе северной широты) и углубления их в экваториальные тропики, они все больше полагались на тропические корнеплодные и древесные культуры, которые позже взяли с собой на тропические острова Тихого океана.

Почему эти земледельцы, говорящие на австронезийских языках и проделавшие путь от Южного Китая через Тайвань, поглотили исконных охотников-собирателей Филиппин и Западной Индонезии настолько основательно, что от последних осталась лишь крупица генетического наследия и совсем не осталось лингвистического? Фактически потому же, почему европейцам за два столетия удалось вытеснить или истребить коренных австралийцев, а южным китайцам ранее — вытеснить первоначальных хозяев тропической Юго-Восточной Азии: из-за большей плотности земледельческих обществ, их более совершенных орудий труда и вооружения, более развитых навыков судостроения и мореплавания, а также эпидемических заболеваний, к которым у земледельцев, в отличие от охотников-собирателей, была наследственная устойчивость. Земледельцы, говорящие на австронезийских языках, также сумели потеснить некоторые общества охотников-собирателей материковой Азии — на Малайском полуострове. Они колонизировали полуостров с юга и востока (с индонезийских островов Суматра и Борнео) примерно в то же время, когда земледельцы, говорящие на австроазиатских языках, занимали его с севера (из Таиланда). Другим австронезийцам удалось обосноваться в некоторых частях Южного Вьетнама и Камбоджи — от них ведет родословную современное тямское меньшинство этих стран.

Тем не менее углубиться еще дальше в материковую часть Юго-Восточной Азии австронезийские земледельцы не смогли: тамошнее охотничье-собирательское население уже было вытеснено австроазиатскими и тай-кайдайскими земледельцами, перед которыми у австронезийцев не было никаких преимуществ. В материковом Китае сегодня тоже никто не говорит на австронезийских языках, несмотря на то что, согласно нашему выводу, их оригинальные носители обитали на южнокитайском побережье, — скорее всего потому, что австронезийская группа вошла в число сотен других древних языков региона, которые были стерты с лица земли южной экспансией носителей языков сино-тибетской семьи. С другой стороны, ближайшими к австронезийской группе считаются австроазиатская, тай-кайдайская и мяо-яо. Стало быть, если она сама и не смогла устоять в Китае под натиском северных династий, то некоторым родственным группам языков это удалось.

До сих пор мы проследили первые этапы австронезийской экспансии, которые привели нас, через Тайвань и Филиппины, за 2500 миль от побережья Южного Китая — в Западную и Центральную Индонезию. В ходе экспансии австронезийцы постепенно заняли все обитаемые части этих островов: прибрежные и центральные, гористые и низменные. К 1500 г. до н.э., судя по узнаваемым ископаемым следам, в частности по свиным костям и неукрашенной, покрытой красным шликером керамике, они достигли индонезийского острова Хальмахера, тем самым оказавшись менее чем в 200 милях от западной оконечности крупного и гористого острова Новая Гвинея. Удалось ли им целиком заселить этот последний, так же как до этого они целиком заселили другие крупные гористые острова: Сулавеси, Борнео, Яву, Суматру?

Нет, не удалось — как становится понятно при взгляде на большинство современных новогвинейцев и как подтверждает детальный анализ их генов. Мой знакомый Вивор и все остальные жители новогвинейского высокогорья резко выделяются на фоне индонезийцев, филиппинцев и южных китайцев своей темной кожей, курчавостью и формой лица. Большинство жителей низменных внутренних районов и южного побережья Новой Гвинеи похожи на горцев почти всем, кроме в среднем более высокого роста. К тому же в крови горцев не было обнаружено никаких характерных для австронезийцев генетических маркеров.

Однако обитатели северного и восточного побережья, а также архипелага Бисмарка и Соломоновых островов, что лежат к северу и востоку от Новой Гвинеи, представляют более сложную картину. Их внешние признаки колеблются в зависимости от конкретного места — в промежутке между горцами вроде Вивора и индонезийцами вроде Ахмада, хотя в среднем все-таки значительно ближе к Вивору. Например, у уже известного вам Сауакари с северного побережья волосы волнистые — что-то среднее между прямыми волосами Ахмада и курчавыми волосами Вивора, — а кожа несколько светлее, чем у Вивора, но все-таки заметно темнее, чем у Ахмада. Генетически люди с архипелага Бисмарка, Соломоновых островов и северного побережья Новой Гвинеи примерно на 15% ближе к австронезийцам, а на 85% — к новогвинейским горцам. Отсюда явно следует, что австронезийцы достигли новогвинейского региона, но вообще не проникли во внутренние районы самой Новой Гвинеи, а на ее северном побережье и более мелких островах перемешались с уже обитавшим здесь населением.

Современные языки, по сути дела, рисуют ту же картину, но чуть более подробно. В главе 15 я рассказал, что большинство новогвинейских языков — так называемые папуасские языки — не имеют родственных отношений ни с одной языковой семьей в мире. Все без исключения языки, на которых говорят в горах Новой Гвинеи, в низменных юго-западной и южно-центральной частях, включая побережье, а также во внутренних северных районах — это папуасские языки. Однако на узкой полоске северного и юго-восточного побережья говорят на австронезийских. Австронезийскими являются и большинство языков архипелага Бисмарка и Соломоновых островов — на папуасских говорят лишь на изолированных прибрежных участках некоторых из них.

Австронезийские языки, чьи носители живут на архипелаге Бисмарка, Соломоновых островах и северном побережье Новой Гвинеи, входят в отдельную подподподсемью (океанийскую) и состоят в родстве с другой подподподсемьей, чьи носители живут на Хальмахере и западной оконечности Новой Гвинеи. Это лингвистическое родство подтверждает, что носители австронезийских языков проникли в новогвинейский регион через Хальмахеру — как мы и должны были бы предположить, глядя на карту. Подробные данные об ареалах австронезийских и папуасских языков на севере Новой Гвинеи свидетельствуют о продолжительных контактах между австронезийскими пришельцами и папуасскими старожилами. И австронезийские, и папуасские языки региона обнаруживают огромное влияние друг на друга и в лексическом, и в грамматическом аспекте, вплоть до того, что о некоторых из них нельзя сказать, были ли это изначально австронезийские языки, изменившиеся в ходе контактов с папуасскими, или наоборот. Когда путешествуешь по деревням, расположившимся вдоль северного побережья Новой Гвинеи и на ближайших островках, из деревни, где говорят на австронезийском, ты попадаешь в деревню, где говорят на папуасском, затем в следующую, где снова говорят на австронезийском, и при этом на границах их ареалов никаких генетических разрывов не наблюдается.