Сады Луны - Стивен Эриксон

Крокус немного подумал.

— Значит, круссейлы исчезли, яггов победили… Что же тогда случилось с третьим народом? Который победил? Почему здесь живём теперь мы, а не они?

Маммот собрался ответить, но передумал и промолчал.

Крокус подозрительно прищурился. Что же чуть не сказал Маммот, и главное — почему смолчал? Учёный поставил на стол чашку.

— Никто не знает наверняка, что с ними случилось, Крокус, и как они стали тем, чем являются ныне. Они существуют — в некотором смысле, и известны всем, кто сталкивался с Малазанской империей, как т'лан имассы.

Жаль проталкивалась через густую толпу, стараясь не упускать толстого человечка из виду. Уследить за ним было несложно, но девушка пыталась утишить бурю в собственной голове, бурю, вызванную одним-единственным словом, которое произнёс сержант Скворец.

Провидец.

И будто тёмная, сжатая сила в её мозгу развернулась от одного этого слова и теперь воевала со всем вокруг. Хотя сначала сила обрушилась на Жаль с почти необоримым напором, теперь — ослабла и явно проигрывала битву. Однако всё равно, пусть едва слышно, девушка продолжала слышать плач маленькой девочки. Жаль различила собственное бормотание:

— Я — Котильон, Покровитель убийц, известный всем как Узел Тени. — Плач стал тише. — Провидица мертва.

Одна её часть мысленно закричала от отчаянья, а другая спросила: «Какая провидица?»

— Я внутри, но отдельно. Я стою одесную Престола Тени, имя его — Амманас, и он — Владыка Теней. Здесь я — рука смерти. — Жаль улыбнулась и кивнула, она уже овладела собой. Сила, которая пыталась оспорить её власть над телом, снова исчезла, скрылась глубоко внутри. Плакать, злиться, бояться — эту роскошь Жаль не могла себе позволить. Она глубоко вздохнула и сосредоточилась на текущей задаче. Толстый человечек был опасен. Как и почему — ещё неизвестно, но тревога поднималась с новой силой, стоило девушке разглядеть его в толпе. А всё опасное, сказала себе Жаль, должно умереть.

Рынок, раскинувшийся вдоль Солёной аллеи под стеной Второго яруса в Озёрном квартале, кипел обычной безумной активностью. Влажная жара, которая с самого утра набирала силу в узких переулках и на тесных улочках, достигла пика. Потные, одуревшие торговцы выкрикивали проклятья конкурентам через головы покупателей. То тут, то там вспыхивали драки, но толпа разнимала противников задолго до того, как на место успевали прибыть разозлённые стражники.

Рассевшиеся на травяных подстилках местные рхиви распевали свой бесконечный гнусавый речитатив, прославляющий достоинства конины. На перекрёстках гадробийские пастухи стояли у деревянных столбов в окружении блеющих овец и коз, другие толкали перед собой деревянные тачки, гружённые сырами и кувшинами со сквашенным молоком. Даруджийские рыбаки вскидывали над головами копья со связками копчёной рыбы, вокруг которых вились рои мух. Ткачи с Серпа восседали за трёхфутовыми стенами из рулонов ярко раскрашенных тканей. Алчбинские крестьяне стояли в своих телегах и продавали горькие фрукты и сладкие корнеплоды последнего урожая. Дровосеки умудрялись двигаться через толпу на запряжённых волами повозках, чумазые дети, как обезьянки, цеплялись за вязанки хвороста. Облачённые в тёмные балахоны пришельцы из Низин выпевали громогласные хвалы Тысяче сект Д'река, и каждый высоко поднимал символ своей секты.

Крупп шагал по рыночной улице лёгким шагом, беспечно и словно бы не нарочно размахивая руками. Но эти странные движения были отнюдь не случайны: они маскировали жесты, необходимые для заклятий. Вор бы счёл, что Крупп не претендует на многое. Он крал еду — фрукты и сладости по большей части, — и именно для удовлетворения таких слабостей он холил свои магические дарования.

На ходу руки чародея незаметно ловили яблоки, вылетавшие из корзин, пирожные, спрыгивавшие с подносов, вишенки в шоколаде, скатывавшиеся с пирогов, — всё происходило так быстро, что случайному взгляду показалось бы лишь размытым мельтешением в рыночной толпе. Внутри широченных рукавов кафтана у Крупна были нашиты карманы — большие и маленькие. Всё, что попало в руки чародея, исчезало в рукавах и оказывалось в кармашке подходящего размера. Толстяк шагал вперёд — тонкий ценитель питательных деликатесов сотни культур, на его круглом личике застыло выражение полной удовлетворённости.

В конце концов долгим и запутанным маршрутом Крупп всё же добрался до таверны «Феникс». Он задержался на ступеньках и поболтал с одиноким громилой, вытаскивая из кармашка в рукаве медовый пончик. Затем толстяк откусил кусочек от своего лакомства, толкнул дверь и скрылся внутри.

В полуквартале от таверны Жаль прислонилась к потрескавшейся стене жилого дома и скрестила руки. Этот коротышка был просто удивительным! Она достаточно долго следила за его изысканным балетом, чтобы опознать истинного адепта. Но Жаль была сбита с толку — живой ум за маской толстяка подразумевал куда большие возможности, чем всё, им продемонстрированное. Ещё одно подтверждение того, что она столкнулась с крайне опасным созданием.

Из своего укрытия Жаль рассматривала таверну. Здоровяк на крыльце явно проверял всех входящих, но девушка не смогла заметить никакого особого знака или жеста из тайного воровского языка. Разговоры были короткими, чаще всего — просто обмен приветствиями между старыми знакомыми. Тем не менее она была твёрдо настроена войти в таверну. Именно такое место и поручил найти Каламу и Быстрому Бену Скворец — логово воров, наёмных громил и убийц. Зачем сержанту это понадобилось, ей никто не объяснил. Чародей и Калам явно имели свои подозрения, и Жаль чувствовала, что их аргументы уже заставили Скворца сомневаться. Будь их воля, они бы вообще держали её подальше от всех своих тайн, но этого Жаль допускать не собиралась.

Оттолкнувшись от стены, она пересекла улицу и подошла к «Фениксу». На город уже опустились густые, тяжёлые сумерки, в воздухе пахло дождём. Когда девушка оказалась рядом с крыльцом, громила ухмыльнулся.

— За Круппом следишь, да? — Он покачал головой. — Кстати, не стоит девочкам носить мечи. Ты же, надеюсь, внутрь не собираешься? С мечом? Ой нет. Без охраны — точно нет.

Жаль сделала шаг назад. Быстрым взглядом окинула улицу. Ближайший прохожий в полутора кварталах вдали живо трусил прочь от таверны. Девушка прихватила полы своего плаща и сдвинула их на уровне пояса.

— Пропусти, — тихо сказала она. Как же толстяк её заметил?

Громила облокотился на перила.

— Вот это уже начало милой, дружеской беседы, — осклабился он. — А давай-ка мы с тобой заглянем вон в ту подворотню. Ты меч отложишь, я буду очень нежным. Иначе дело может принять грубый оборот, а какое же тогда удоволь…