Авторы жизнеописаний Августов - Вулкаций Галликан

XVI. (III) (1) В течение шести месяцев своего правления Тацит только один раз произвел раздачу римскому народу. (2) Его изображение было поставлено в доме Квинтилиев. На одной картине он изображен в пяти видах: один раз в тоге, один раз в плаще, один раз вооруженным, один раз в греческой одежде, один раз в одежде охотника. (3) По поводу этой картины один эмиграмматист, между прочим, с насмешкой сказал: «Старца не узнаю ни в оружии, ни в хламиде, но узнаю его в тоге». (4) И у Флориана, и у Тацита было много детей, и есть их потомки, ожидающие, думается мне, тысячного года. На них было написано много эпиграмм, в которых высмеиваются гаруспики, обещавшие им императорскую власть. (5) Вот, насколько я помню, все достойные упоминания сведения, собранные мною о жизни Тацита и Флориана. (6) Теперь нам следует приступить к рассказу о Пробе, человеке, выдающемся в своей домашней и общественной жизни и достойном того, чтобы его поставили выше Аврелиана, Траяна, Адриана, Антонина, Александра и Клавдия; от них он отличался тем, что выдающиеся качества, которые были у каждого из них в отдельности, в нем были соединены вместе. После смерти Тацита он, согласно решению всех хороших людей, стал императором и правил всем кругом усмиренных земель, в полной мере уничтожив варварские племена, уничтожив также множество тиранов, которые появились в его время. О нем было сказано, что он достоин называться Пробом, если бы он даже не носил этого имени. Многие говорят, что о нем было предсказание в Сивиллиных книгах, и, если бы он прожил дольше, на земном круге не было бы варваров. (7) Я счел нужным предварительно сказать все это о Пробе в жизнеописании других императоров, боясь, что в какой-нибудь день, час и мгновение меня настигнет неотвратимый рок и я погибну, ничего не сказав о Пробе. (8) Теперь, удовлетворив свое стремление, я закончу этот том, считая, что я вполне осуществил свое стремление и желание.

XVII. (IV) (1) Знамения ожидавшей Тацита императорской власти были следующие. Один исступленный в храме Сильвана, протянув руки, воскликнул: «Молчаливая порфира, молчаливая порфира!» – и так семь раз. Это впоследствии было истолковано как знамение. (2) Вино, которым Тацит хотел сделать возлияние в храме Геркулеса в Фундах,[1375] внезапно стало пурпурным. (3) Виноградная лоза, приносившая белые аминийские грозди, в том году, когда он удостоился императорской власти, стала пурпурной… по большей части стали пурпурными. (4) Знамения его смерти были следующие. В гробнице его отца сломались двери, и она открылась. При свете дня и Тациту, и Флориану явилась тень матери, как живая (говорили, что они родились от разных отцов). В помещении для ларов все боги от землетрясения или по какой-нибудь другой причине попадали.[1376] (5) Изображение Аполлона, которое они особенно почитали, стоявшее на верхушке кровли, было найдено лежащим на кровати, и это было сделано не рукой человека. Но до каких же пор мы будем распространяться? Есть кому рассказывать о таких вещах. Мы же побережем себя для Проба и замечательных деяний Проба.

XVIII. (V) (1) Так как я обещал привести несколько писем, которые показывают, какую радость обнаружил сенат при избрании Тацита государем, то я добавлю их и этим кончу. (2) Официальные письма: «Блистательный сенат шлет карфагенской курии привет. Да будет это на благо, счастье, благоденствие и спасение государству и всему римскому миру, – к нам возвратилось право давать законы государству, провозглашать государя, нарекать Августом. (3) Поэтому обо всех важных делах докладывайте нам. Всякое обжалование, которое будет возникать по поводу решений проконсулов и обычных судей, будет направляться к префекту Рима.[1377] (4) Мы считаем, что благодаря этому и ваше достоинство восстановлено в его прежнем виде, если наше сословие действительно является первым и, получив обратно свою былую славу, сохранит за остальными их собственные права». (5) Другое письмо: «Блистательный сенат курии тревиров. Мы думаем, что вы, как люди свободные и всегда бывшие свободными, радуетесь. Право избрания государя вернулось к сенату, а вместе с тем и все апелляции постановлено направлять к префекту Рима». (6) Письма такого же содержания были отправлены антиохийцам, аквилейцам, медиоланцам, александрийцам, фессалоникийцам, коринфянам и афинянам.[1378]

XIX. (VI) (1) Частные письма были такие: «Автронию[1379] Юсту, своему отцу, Автроний Тибериан шлет привет. Теперь тебе, безупречнейший отец, подобает участвовать в заседаниях блистательного сената, теперь подобает высказывать свое мнение, потому что авторитет блистательного сословия возрос настолько, что мы даем государей государству, которое вернулось к древнему укладу, мы избираем императоров, мы, наконец, нарекаем Августами. (2) Выздоравливай, чтобы присутствовать в древней курии. Мы вернули себе проконсульские права, и апелляции на решения всех властей и всех сановников снова направляются к префекту Рима». (3) Также другое: «Клавдий Сапилиан[1380] Церею Мециану, своему дяде, привет. Мы получили, безупречный отец, то, чего всегда желали: сенат вернулся в свое прежнее положение. Мы избираем государей; власти – из нашего сословия. (4) Благодарность римскому войску, подлинно римскому: оно вернуло нам власть, которой мы всегда владели. (5) Оставь свое байское и путеольское уединение, верни себя городу, верни себя курии. Процветает Рим, процветает все государство. Мы даем императоров, мы избираем государей. Мы можем и противиться, раз мы начали избирать их. Для того, кто мудр, сказанного достаточно». (6) Было бы долго приводить все письма, которые я нашел, которые я прочел. Скажу только одно: все сенаторы были охвачены такой радостью, что у себя дома приносили в жертву белых животных, часто открывали изображения предков, сидели в белых одеждах, устраивали пиршества пышнее обычного, думая, что к ним вернулись древние времена.

XXVIII

Флавий Вописк Сиракузянин

ПРОБ

I. (1) Совершенно правильно то, что историки Саллюстий Крисп, Марк Катон и Геллий высказали в своих сочинениях в виде общего замечания, что доблести всех великих людей таковы, какими хотело их видеть дарование тех, кто описывал подвиги каждого из них.[1381] (2) Потому и македонянин Александр Великий, посетив могилу Ахилла, тяжко вздохнул и промолвил: «О счастливый юноша, ты нашел себе такого глашатая твоих доблестей!». Он имел в виду Гомера, который наделил Ахилла великой жаждой подвигов, равной его собственному могучему дарованию. (3) Может быть, ты спросишь меня, мой дорогой Цельзин, к чему клонятся эти слова? К тому, что о государе Пробе,[1382] благодаря правлению которого востоку, западу, югу и северу, всем частям мира, была возвращена полная безопасность, мы почти ничего не знаем из-за недостатка писателей. (4) Не существует – о позор! – история этого столь великого и прекрасного мужа, какого не знали ни Пунические войны, ни ужасные галльские нашествия, ни волнения в Понте, ни войны коварных испанцев. (5) Но я этого не допущу. От меня требовали жизнеописания одного только Аврелиана, жизнь которого я и проследил, насколько был в состоянии. Неужели же теперь, уже дав жизнеописание Тацита и Флориана, я не приступлю к описанию деяний Проба, раз я намерен, если только хватит моей жизни, рассказать обо всех императорах, вплоть до Максимиана и Диоклетиана? (6) И теперь я обещаю не цветы красноречия, а только рассказ о деяниях, которые я не позволю предать забвению.

II. (1) Чтобы ни в чем не ввести в заблуждение тебя, моего самого дорогого друга, скажу, что пользовался преимущественно книгами из Ульпиевой библиотеки,[1383] в мое время перенесенной в термы Диоклетиана, а также книгами из дома Тиберия;[1384] пользовался я также регистрационными книгами писцов из порфирового портика, сенатскими протоколами[1385] и народными ведомостями. (2) Так как мне оказал очень большую помощь при собирании сведений о делах столь великого мужа также дневник Турдула Галликана,[1386] человека почтенного и правдивого, то я не должен обойти молчанием такое благодеяние со стороны своего друга-старца. (3) Кто знал бы Гнея Помпея, блиставшего своими тремя триумфами за войну с пиратами, войну с Серторием и войну с Митридатом, и так высоко стоявшего благодаря величию своих деяний, если бы Марк Туллий и Тит Ливий не написали о них в своих произведениях? (4) Разве не были бы покрыты и окутаны мраком Публий Сципион Африканский, да и все Сципионы, Луции[1387] и Назики,[1388] если бы не существовали восхвалявшие их знаменитые и незнаменитые историки? (5) Было бы долго перечислять все те подходящие сюда примеры, которыми следовало бы пользоваться, даже если бы мы молчали. (6) Я хочу заверить лишь в том, что, с одной стороны, я описал факты, которые всякий, кто пожелает, может изложить более возвышенным слогом; (7) с другой стороны, у меня было намерение, рассуждая о жизни государей и времени их правления, подражать не саллюстиям, ливиям, тацитам, трогам[1389] и всем наиболее красноречивым писателям, а Марию Максиму,[1390] Светонию Транквиллу, Фабию Марцеллину,[1391] Гаргилию Марциалу,[1392] Юлию Капитолину, Элию Лампридию и прочим, которые, заботясь не столько о красноречии, сколько об истине, увековечили память обо всем этом. (8) Ведь я принадлежу к любопытствующим[1393] – отрицать этого я не могу; на это воодушевляете меня вы, так как, зная много, хотите знать еще гораздо больше. (9) И чтобы не распространяться дольше о том, что относится к моему замыслу, я приступаю к рассказу о жизни государя, великого и славного, какого еще не знала наша история.