Державы Российской посол - Владимир Дружинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вымаливая прощение, он поклялся назвать всех сообщников и сделал это. Тотчас начался розыск.
Схватили, вздернули на дыбе Авраама Лопухина. Он с великой охотой потянул бы за собой Куракина, но улик не имел. В показаниях пытаемых имя посла все же появилось, и не раз, – царевич-де и его друзья рассчитывали на Куракина, он неоднократно сочувствовал наследнику, оставшемуся без матери. Кто-то вспомнил оброненное Куракиным шесть лет назад:
– Вот родит сына царица, тебе еще хуже будет.
Вырвалось тогда из сострадания… В письмах Куракина, найденных у обвиняемых, ничего предосудительного не отыскали. Однако подозрения не обошли его.
Борис, не имея из дома вестей, дал голландскому купцу Борсту письмо для Лопухина. Авраам уже сидел в темнице. Купец ходил по Москве, выспрашивал. Его задержали. Письмо касалось дел хозяйственных, но почему Куракин сносится с шурином не по почте, а через частных лиц, да еще иностранцев?
Пришлось объясняться.
«О коришпонденции моей с Авраамом Лопухиным всему двору Вашего Величества известно было понеже оной имел надзирание над детьми моими и всем домом моим. И о тех домовных своих нуждах понужден был с ним коришпонденцию иметь, а не в иных каких бездельных и богомерзких делах, в чем надеюсь я весьма по своей верности быть чист. И от всех дел и с Авраамом Лопухиным и с прочими всеми, которые явилися в тех зломышленных делах противу Вашего Величества. Что ниже с кем коришпонденцию имел, ниже словом с кем сообщился и нималым каким видом причинился, отчего мог бы себе подозрение получить, понеже верность от многих лет прародителей моих дала мне пример служить верно и беспорочно Вашему Величеству».
Деревья на Принсенграхт стоят черные. Словно кресты на кладбище, – мнится Куракину. Из России слышно – царевича не стало, гнева царского не вынес.
Окончилось зряшное житье Авраама Лопухина, сам привел себя на плаху.
Еще много покатится голов…
17
В сентябре 1718 года Сен-Поль сообщил Куракину, что в замке Со пахнет заговором.
Объяснять подробно причину было излишне. Решение «ложи правосудия» уже попало в куранты. Вельможи, созванные Филиппом Орлеанским, исполнили его волю – лишили побочных детей короля Людовика прав и привилегий принцев крови. Герцог де Мэн утратил должность главного воспитателя короля, а вместе с тем и апартаменты во дворце Тюильри.
Анна-Луиза три дня не появлялась в именьи. Лежала в особняке дочери, глотала успокоительное. В Тюильри оставила груды разбитой посуды.
Сен-Поль смотрел на нее с отвращением. Серая, глаза ввалились. Ей нет еще сорока, но как изнуряет болезнь, именуемая тщеславием!
– Узурпатор опозорил нас, – твердила она. – Надругался над завещанием короля.
Перед сном неутомимая Пчела диктует письма. Некоторые фразы зашифрованы и непонятны для камеристки. Малезье тоже строчит послания. Почта переходит в сумки курьеров. Иногда отправляют с поручением камеристку Делонэ. Сен-Поль расспрашивает ее осторожно, в беспечном тоне.
– Я любопытен с детства, – шутит он. – Видите, нос лопаткой. Прищемили дверью.
Ухаживать за девицей Делонэ он не в билах. Чересчур костлява. Но он сумел сделаться ей нужным. Камеристка помышляет уйти из Со, покинуть опасные затеи «второго двора», желающего стать первым. У Сен-Поля обширные знакомства в Париже, он обещает помочь.
«Заговором пахнет еще сильнее», – сообщил он Куракину.
В начале ноября маркиз смог назвать Куракину еще нескольких противников регента, весьма родовитых. Кроме рыцарей Пчелы, есть еще группа заговорщиков. Не связанные между собой, но все состоят в сношениях с послом Испании князем Челламаре. Донесение было в пути, когда в замке Со настал переполох. Герцогиня не показывалась гостям, Малезье не забавлял экспромтами. Старик спал с лица, хватался за сердце. Он и девица Делонэ бегали по комнатам, искали что-то.
Передник камеристки смочен слезами. Сен-Поль вошел за ней в бельевую. Делонэ села на табуретку, подобрала ноги, сгорбилась, – убитая страхом девчонка, воспитанница монастыря святого Людовика в Руане.
– Конец, конец… Нас арестуют…
Пропала важная бумага. В доме шпионы, в этом нет никакого сомнения. Украли…
Что за бумага? Делонэ мялась, отмалчивалась. Сен-Поль все же заставил ее досказать. Письмо… Письмо испанского короля. Из Мадрида сюда? Нет, составил Малезье. Для короля? Да, ушло туда, на подпись, с аббатом Бриго. А Малезье оставил себе черновик. Нет его… Кто мог взять? Конечно, шпионы.
Голова девицы Делонэ опустилась, короткая прическа обнажила уши, очень белые, маленькие, почти детские. Плечи тряслись. Шевалье почувствовал жалость.
– Воображаю… Послание в стихах, наверно.
Она возмущенно выпрямилась.
– Это не смешно. Это ужасно.
Филипп испанский обращается к королю Франции. Требует восстановить завещание Людовика, своего дяди. Вернуть права герцору де Мэн, отстранить регента.
– Малезье рассеян. Обронил, сжег по ошибке…
– Мы везде смотрели. Старик два раза падал в обморок. Он не выдержит.
– Затея опасная, – сказал Сен-Поль. – Подобные эссе ему не по возрасту. Но вы, по-моему, ни при чем.
– Ошибаетесь. Меня видели… Бриго получил письмо из моих рук.
Пропажа не отыскалась.
Прошло еще пять дней. Сен-Поль играл в бильярд. Лакей, приоткрыв дверь, поманил его, подал записку.
«Жду вас у Авроры».
Шевалье положил кий, сославшись на духоту. Павильон Авроры белел в парке, за черными стволами. Роспись под куполом недавно обновили. Богиня парила в небесной синеве, ее круглое, полное лицо крестьянки излучало доброту.
Печь не топили. Но Делонэ, закутанная в пелерину, дрожала не от холода.
– Имейте в виду… Мадам диктовала мне список… Шесть человек, в том числе вы… Послезавтра в Пале-Рояль, на маскарад.
Регента захватят в плен. Утром будет созван парламент. Место Филиппа займет герцог де Мэн. Таков план… Герцогиня уверена в себе как никогда, распевает уличные песенки. Все будто бы подготовлено.
– Если вы… Если вы не участвуете, мосье… Тогда вам нельзя медлить. Отказа она не потерпит, мосье, она ведь бешеная… Вы покинете нас?
– Увидим, – ответил маркиз осторожно. – А вы, насколько я понял, верны вашей благодетельнице.
– Мадам не отпустит меня.
– Положим, зависит от вас…
– Поздно, мосье, поздно! Доверяю себя провидению, – и она подняла глаза к Авроре. – Мадам поклялась, в случае победы у меня будет поместье в Оверни. Поклялась жизнью дочери… Поместье, мосье! Я до конца с мадам, да простит меня бог.
Она говорила без воодушевления, камеристка Делонэ. С ноткой отчаянья… И в то же время с каким-то странным вызовом.
Прощаясь, попросила адрес в Сент-Аятуанском предместье. На случай беды…
Из окон замка неслась музыка. Сен-Поль скакал прочь от нее, с наслаждением пришпоривая коня. Перевел дух, когда всплески менуэта растаяли, замерли за спиной.
На другой день он не явился в Со. Дома сжег бумаги, проводил время, выжидая, в таверне напротив. Утром поехал за новостями к Сен-Симону. Улицы были спокойны, похоже, ничто в столице не изменилось.
Регент простудился и на балу не присутствовал. Дюбуа удержал его в постели.
– Маскарады могут быть опасны, – прибавил всезнающий бонвиван, потирая руки у жаркого камина. – Охрана Пале-Рояла удвоена. Чего ждать? Спросите лучше – чего не может быть в Париже!
Последние слова Сен-Симон произнес с заметной гордостью.
Развязка наступила скоро.
В историю войдет девица Филон, известная куртизанка. Подкупленная Дюбуа, красавица заворожила секретаря испанского посольства. Однажды он простился с ней раньше обычного, – дело не терпит, аббат Портокарреро едет в Мадрид, и надо его снарядить.
Аббата догнали. Дюбуа получил тяжелые улики против Челламаре. Посол заодно с врагами регента. Заговорщики готовят переворот и просят Филиппа испанского помочь войсками. На другой день дом дипломата окружили мушкетеры. Челламаре под конвоем препроводили к границе. В руках Дюбуа оказалась вся переписка посла с Альберони.
Камеристка Делонэ впоследствии напишет о провале с досадой. Самонадеянный Челламаре был предупрежден, но не оторвался от ночного пиршества.
«Как бы то ни было, у посла было шестнадцать часов, чтобы принять меры до своего ареста, и, следовательно, ничем нельзя извинить его небрежность в отношении бумаг, которые уличали связанных с ним лиц».
Небрежность ли? Мемуаристы донесли до нас фигуру самовлюбленного и неумного вельможи, кичившегося своими предками. Видимо, он считал разрыв с Францией в любом случае предрешенным, власть орлеанца – сломленной.
А в Со развлекались. Главный курьер герцогини еще передвигался без помех, в экипаже с тайником или в портшезе с двойным дном.
«Герцогиня де Мэн играла в бириби. Господин де Шатильон, который держал банк, человек холодный, не проронивший до того ни звука, сказал: „Есть забавная новость. Арестован и посажен в Бастилию по делу Челламаре некий аббат Бр… Бри…“ Он искал имя, остальные умолкли. Наконец он вспомнил и прибавил: „Самое забавное то, что он все рассказал и многие особы теперь в очень затруднительной ситуации“. И господин де Шатильон впервые при мне рассмеялся. Мадам де Мэн, сделав над собой усилие, сказала: „Да, это очень забавно“. – „Да, – подхватил он, – можно умереть от смеха“.
