Молот ведьм - Константин Образцов

В ковене все обращались к ним одинаково: «госпожа», как к двум соосновательницам, но Княгиней, Хозяйкой, настоящей Госпожой всегда была только Виктория. Только она руководила и повелевала; она проводила службы в подвале заброшенной больницы; она, когда наставало время изображать самого Сатану, надевала шелковый красный плащ, рогатую маску и огромный деревянный страпон, которым с удовольствием орудовала на оргиях, следующих за кроваво-черной мессой; и она становилась, нагнувшись и растопырив ноги, чтобы все остальные, включая Валерию, давали ей «поцелуй Сатаны» – всегда Первая, Прима; но никогда Вторая, Альтера, хотя именно она делала всю основную работу: приносила младенцев, следила за обустройством подвала перед шабашем и добавляла в вино эйфоретик, о чем не догадывались прочие сестры, полагающие, что их переживания и видения вызваны потусторонними силами, а вовсе не наркотическим опьянением. И каждый раз, прижимаясь губами к раздвинутой заднице своей детской подруги, касаясь языком ее ануса, Валерия вспоминала, что это она, Первая – Прима – Виктория, девочка Вика, подружка из беззаботного детства, тогда, тридцать пять лет назад, потащила ее за собой в дом последней из длинного ряда наследниц не живой и не мертвой карги, похороненной на дне замурованной речки; она заставила взять этот проклятый жестяной сундучок; она стала ведьмой по собственной воле, а не из страха; и она превратила жизнь Валерии в сумрачное существование на грани сумасшествия и забытья, тянущееся от шабаша к шабашу. В кошмарных снах, тягучих, холодных и липких, Валерия часто видела себя глубокой старухой, умирающей в пустом старом доме, на продавленной койке в комнате на чердаке, заталкивающей ослабевшей, иссохшей рукой чертову жестяную шкатулку в пыльный, заплетенный паутиной тайник – и просыпалась от собственных стонов. Но были сны и похуже: там было солнце и свет, счастливые люди вокруг – ее ныне покойная мама, несостоявшийся муж, нерожденные дети – там была радость подлинной жизни, которую кто-то будто показывал через окно, ведущее в иную реальность, навсегда потерянную и недоступную.

Одно время Валерия хотела сбежать: просто уехать куда-нибудь подальше, не сказав Виктории ни слова, сменить имя, устроиться на новом месте, в другом городе или стране – с ее способностями это было несложно. Но она понимала, что ее просто так никто не отпустит. Дело было даже не в Приме и ее булавке с головкой в виде цветка аконита, которая настигла бы предательницу, где бы та ни скрывалась. Убежать из ковена не значило убежать от проклятия; если бы даже удалось скрыться от Примы и остальных, ее бы рано или поздно нашла Бабушка или какие-нибудь другие, не менее, а то и более кошмарные посланцы того, кому она большую часть своей жизни приносила кровавые жертвы. У Валерии была сила, и этот страшный подарок не подлежал возврату или обмену; он был дан как знак призыва к служению, и дезертирства бы ей не простили.

Можно было попробовать убить Приму: да, порой она думала и об этом. Собраться с силами и заставить ее забить себе в глотку деревянный, отполированный мягкой плотью огромный страпон, а в придачу еще засунуть туда же булавку с цветочной головкой. Или еще проще: удар ножом, битой, накинутая на шею удавка, чтобы не пришлось устраивать нелепых магических поединков и меряться инфернальным могуществом. Это могло бы сработать, но что дальше? Сменить свое имя с Альтеры на Приму, или вовсе на какую-нибудь Экселленту, стать Хозяйкой и Госпожой, раскорячиваться над алтарем, чувствуя, как горячие языки сестер лезут в зад, пока рядом в металлическом баке варится тельце очередного младенца? Никакого стремления к этому она не испытывала. К тому же Валерия сомневалась, что сможет убить подругу, которую ненавидела, но продолжала любить, словно бы вопреки собственной воле.

Сдать весь ковен полиции? Понятно, что рассказам о черной магии никто бы и не подумал поверить, но достаточно было похищений и убийств малолетних детей, чтобы вся их компания, вкупе с Надеждой Петровной и ее людоедской бригадой, отправилась за решетку. Это бы тоже ничего не изменило: Валерия была уверена, что в скором времени Прима снова собрала бы всех на свободе, кроме, разумеется, доносительницы, которая вряд ли протянула бы в камере дольше недели – недавний печальный конец злополучного коммерсанта был лучшей тому иллюстрацией.

Ни бегство, ни смерть злейшей подруги, ни уж тем более, обращение к властям не могли бы освободить Альтеру от власти истинного Господина Шабаша. Самоубийство тоже не было выходом: Валерия никак не являлась верующей в общепринятом смысле этого слова, но уж точно была знающей, и прекрасно осознавала, что за пределами жизни, прожитой так, как прожила она, все самое страшное не закончится, а как раз только начнется. Суицид был просто одним из способов бегства, но все то же проклятие последовало бы за Валерией и по другую сторону жизни.

Конечно, оставался еще один способ спастись и освободиться. Надежный, можно сказать, запатентованный; стопроцентная эффективность подтверждена миллиардами благодарных клиентов. Валерия думала о нем всякий раз, когда ей случалось пройти мимо церкви. Она прочитала достаточно много книг по религии, чтобы понять, как она думала, каким образом работает механизм покаяния, а заодно и заметить, что все их собственные обряды и ритуалы есть ни что иное, как перевернутое с ног на голову и искаженное ненавистью христианское богослужение, вдобавок ко всему еще и пропущенное через несколько испорченных телефонов. Но как, скажите на милость, могло бы на практике выглядеть ее личное обращение к Богу и Церкви? «Батюшка, я согрешила: вот уже тридцать с лишком лет, как я поклоняюсь Сатане и убиваю младенцев, и это не считая десятка – другого случаев доведения до сумасшествия и самоубийства. Вы уж простите». Что за нелепость? Валерия не могла поверить в такого Бога, который по одному только слову легко простил бы все то, что она совершила – в этом ей виделось не милосердие, а какое-то холодное равнодушие: а, пришла? Да ладно, не извиняйся, пустяки. Дверь в Царство Небесное вот тут, заходи, не заперто. Да и в книгах писалось о том, что покаяние должно быть действенным, сопровождаться поступками для исправления совершенного зла, а какими делами она могла подтвердить свое собственное раскаяние? Это был замкнутый круг из вопросов, ответов на которые Валерия не находила до тех пор, пока не появился Инквизитор.

Это было похоже на пришествие ангела смерти, грозного посланника неба, явившегося на ее невысказанный, но отчетливый зов. Валерия с каждой новой смертью, с каждой казнью очередной сестры, она все больше испытывала не ужас, а какое-то странное, необъяснимое чувство зарождающейся надежды, и чем больше размышляла, тем больше находила подтверждений своему невероятному предположению: Инквизитор был не простым человеком, а карающим божественным духом, незримым и непостижимым как для простых смертных, наивно подозревающих в нем бывшего агента спецслужб, так и для ведьм, тщетно пытавшихся найти его с помощью своей темной магии. Это объясняло и неуловимость, и пугающую осведомленность, которую он демонстрировал, настигая одну за одной участниц шабаша. Но если так, то почему он не обрушил свой карающий меч и огонь сразу на Приму с Альтерой, или не уничтожил всю их компанию разом? Валерия долго думала над этой загадкой, и неделю назад, после гибели Белладонны, вдруг поняла, что в действиях неведомого истребителя содержится послание, и адресовано оно ей одной, как ответ на все мучительные вопросы и сомнения. Этот странный выбор жертв: только младшие сестры, либо недавно присоединившиеся к шабашу, либо, как Белладонна, не игравшие большой роли в их тесном сообществе – старая Стефания была исключением, но у ангела-истребителя могли быть свои причины для ее казни; эти паузы между убийствами, словно бы для того, чтобы дать Валерии время для осознания происходящего; эти неудачи последнего времени: от испортившего презентацию книги Виктории неприятного лысого мужика до сорвавшейся инициации новой ведьмы – все это были знаки, которые Валерия, наконец, смогла расшифровать и прочесть. Теперь она понимала, какого покаяния от нее ждут. Все верно: тот Бог, которого она могла признать и в которого было можно поверить, не стал бы распахивать двери своего Царства перед каждым, кому приспичило бы войти, будто швейцар в старомодном отеле. Его милосердие было суровым и требовало силы, отваги, а главное – жертв; Валерия знала, что боги всегда хотят жертв, и чем больше их сила, тем на большее нужно решиться, чтобы заслужить благосклонность. Убить себя? Конечно, бывшая госпожа Альтера должна завершить свою жизнь, чтобы предстать перед Его престолом. Убить Приму? Да, но и этого мало. Она должна уничтожить и всех остальных, весь ковен: ангел в образе Инквизитора давал ей это понять, забирая второстепенных, незначительных членов их мрачного, злого сообщества, словно бы намекая, что основную работу Валерии предстоит сделать самой. Следующий шабаш в священную для всех ведьм ночь накануне Белтайна станет последним, и на нем совершится не жертвоприношение Сатане, а иная, искупительная жертва всесожжения во славу Всевышнего…