Только правда и ничего кроме вымысла - Джим Керри

Прохладная ночь, дороги поблескивают в моросящем дожде. Джим и Джорджи нарядились, как на церемонию «Золотой глобус», и сели в Escalade. Стереосистема проигрывала Sketches of Spain[18], когда они проезжали Лафайет; уличные фонари отражались в мокром асфальте. Керри шептал Джорджи, что слушать Майлза Дэвиса на Манхэттене под дождем, рядом с ней, – самое прекрасное, что может быть. На аукционе они сидели рядом с Кархариасом и его второй женой Зандорой, наблюдая, как богатые собирают сокровища. «Монро» Уорхола ушла за пятьдесят миллионов долларов. «Зебра» великого бальзамировщика Дэмиена Херста – за двадцать пять. Хокни и Раушенберг застряли между пятью и пятнадцатью. Джорджи с трудом скрывала восторг, наблюдая, как российский олигарх тягался с саудовскими близнецами за Баскию, которого продали за восемь миллионов долларов. У Керри тоже слегка перехватило дыхание, когда Джерри Кархариас выложил за Хоппера двенадцать миллионов долларов. Такое впечатление, что у агента больше наличных денег, чем у любого знакомого Керри актера.

И в какой мрак уходили корни благосостояния участников?

Джорджи затаила дыхание, услышав следующий лот – автопортрет Фриды Кало.

– Тебе нравится? – повернулся к ней Керри.

Она давно восхищалась работами Кало, феминистки, которая бесстрашно исследовала свою боль, героически пытаясь выбраться из тени Диего Риверы. Джорджи кивнула.

– Хочешь?

– Стой!

– Но я же вижу.

– Джим!

Керри, нефтяник из Далласа, японский миллиардер-ретейлер и агент шейха из Эмиратов бросились в погоню за бедной Фридой. Керри игриво подмигивал Джорджи после каждой ставки. Миллион, миллион двести, два миллиона – техасец выпал, два двести – японский магнат сдался. Теперь султанскому лакею бросал вызов только Керри, а это не какой-нибудь Керри, а Джим Керри – он не позволит обойти себя какому-то деспоту, отрубающему руки налево-направо.

– Два миллиона восемьсот, – произнес аукционист.

Оба приняли вызов.

– Два миллиона девятьсот.

Керри замахнулся своей карточкой как топором:

– Три миллиона. Три миллиона сто.

Ставка выиграла.

Журналисты запечатлели этот момент в двадцати разных ракурсах, и на каждом без исключения снимке Керри метал на побежденного врага до неприличия злые взгляды. Джорджи растаяла от подарка, стоимость которого превышала все накопления ее семьи за несколько поколений. Они занимались любовью у окна гостиничного номера, оба смотрели сквозь стекло, и все окна города смотрели на них. Пусть видят, мысленно говорили Джим и Джорджи, пусть разделяют с нами это мгновение, наш оргазм, пусть чувствуют восторг духовной связи и победы на аукционе. Каждый верил в жаркие обещания партнера: «Я люблю тебя», «Я всегда буду любить тебя», «Я любил только тебя» – или, по крайней мере, в то, что эти слова произносятся безо всякой задней мысли. Происходящее выходило за пределы мечтаний, и у Джорджи закружилась голова и от Джима, и от предвкушения жизни, наполненной множеством таких моментов. Когда две недели спустя Фрида Кало приехала в деревянном ящике на виллу «Колибри» и курьеры распаковали посылку, Джорджи сочла канцелярской ошибкой запись в сертификате продажи: «Владелец Джеймс Юджин Керри».

Глава 4

Осенью умер Митчелл Сильверс.

В четвертом и последнем сезоне «Оксаны» появилась внеземная сюжетная линия. Героиня Джорджи, Надя Перманова, обнаружила на поле сахарной свеклы под Киевом пространственно-временной туннель. Надя пошла навстречу зовущим ее голосам и на другом конце туннеля встретилась с гибкими прозрачными существами, которые показали Наде ее прошлое. Надя увидела, как пятилетним ребенком убивает своего идентичного близнеца, как тренирует выносливость, бегая по сугробам, и, наконец, как в свой четырнадцатый день рождения подвергается операции в военном госпитале и хирург проводит скальпелем под пупком.

От болезненных воспоминаний жизненные показатели дестабилизировались, и похитители, прервав сеанс, вернули Надю на землю. Эта сцена взбесила руководителей TNT, которые уже вели переговоры по инопланетной франшизе с племянником Ридли Скотта. Они устроили Сильверсу головомойку, пообещав, что отправят его снимать ролики о дорожном движении, даже если дочери Сталина купят воздушный шарик.

В тот же вечер Сильверса дома навестила еще более важная персона – продюсер межгалактической реальности Тэн Кельвин. Люди Кельвина, как узнал Митч, страдали от ужасного бодишейминга. Вселенная щедро одарила их уютным местечком в тихом уголке Галактики и высокоразвитым мозгом, благодаря которому они перескочили от колеса к квантовой физике за одно столетие. Но вот красотой они не отличались. В ответ на эту несправедливость они научились перевоплощаться.

Они могли принять любой облик, чтобы потешить себя эскапистскими фантазиями и не травмировать колонизированные народы. Ради Сильверса Кельвин перевоплотился в гребца-чемпиона из Оксфордской команды 1913 года. Современники посвящали стихи этому человеку с густыми вьющимися волосами и алебастровой кожей, пока крупповский снаряд не разнес его в клочья на Сомме.

Кельвин опустил тяжелую руку на плечо Сильверса:

– Ты, как никто другой, понимаешь, что на первом месте всегда успех проекта. Нам нужны новые идеи.

На столе лежала черная беретта.

– Дай мне немного времени, – молил Сильверс. – Мне нужен хотя бы один сезон.

Кельвин изобразил звук пердежа.

– Пожалуйста, – упрашивал Сильверс, бросившись к своему обеденному столу из секвойи, еще юного деревца в те времена, когда Кельвин создал миф о Христе – компиляцию из языческих верований.

– У меня есть идеи, – уверял Митч. – Много идей!

Он развернул на столе свое последнее творение: визуальную диаграмму на двух метрах оберточной бумаги, тысячи сюжетных линий, которые спрячут дочерей Иосифа Сталина от всех врагов в далеких галактиках, а высокие рейтинги Нильсена сделают Митча великим.

– Дело не только в тебе, Митч. Мы сворачиваем земное производство. Мы переключаемся на внутренних триангуланцев.

– Кто это?

– Неважно. Земляне давно уже исчерпали себя. Вымирание – это судьба, это ни для кого не секрет. Я желаю тебе добра, Митч. Грядут темные дни. Крах всего, геенна огненная. Детский каннибализм.

– Детский?

– Как только прорежутся зубы. Межзвездный рынок развлечений переполнен. Чтобы пробиться, нужно очень постараться.

– Кельвин.

– Да?

– Покажи, какой ты на самом деле.

– Думаю, не стоит.

– Пожалуйста!

– Когда-то очень давно я показался девушке. До сих пор жалею и до сих пор помню эту клевету. У вас такой узкий взгляд на прекрасное!

– Кельвин, ну прошу тебя.

В глазах Кельвина мелькнули искры, и Сильверс вдруг обмяк и утратил всякий интерес. Из стереосистемы послышались славянские завывания, унылей которых может быть только снег в пятнах мочи. Громкость нарастала, пока Кельвин не сказал:

– Возьми гребаный пистолет, Митчелл.

Сильверс сжал оружие в ладони, на лбу проступил пот; Кельвин облизал свои ровные зубы и бесстрастно произнес:

– Встань со стула, отбрось страх и медленно подойди к окну.

Сильверс повиновался и шагнул в яркий свет, внезапно заливший комнату, – золотой, расслабляющий, освобождающий от непосильного бремени. Что бы это ни было – это прекрасно. Так предначертано. Такой момент не может таить в себе угрозу.

– Митчелл Сильверс. Ты готов к прощальному подарку?

– Да, – срывающимся голосом ответил Сильверс. –