На глубоких виражах - Сергей Луганский

Правый ведомый Глухих Володя Козлов бросил машину в пике и "прошелся" из пулеметов по мотоциклистам. Немцы остановились. Следом за Козловым в пике заходили остальные машины.

К счастью, недалеко от вынужденного места посадки оказалась ровная твердая площадка солончака. На нее я и повел свою машину. Самолет тряхнуло, едва он коснулся земли, однако затем машина выровнялась и спокойно стала. Я не выключал мотора.

Иван Глухих, не снимая парашюта, со всех ног бежал ко мне. Здесь, на земле, почему-то показалось удивительно тихо, только в небе, где не переставая кружились наши товарищи, время от времени раздавался треск пулеметных очередей. Это ребята не давали мотоциклистам поднять головы.

Бежать в комбинезоне и с парашютом было трудно. Иван взмок и задыхался.

- Быстрей, быстрей! - торопил я его, беспокойно поглядывая по сторонам.

Отчаянно ругаясь. Глухих полез ко мне.

- Ох, помоги! - взмолился он, взобравшись на плоскость.

Лицо его было красным, как после бани.

- Лезь живее! - крикнул я.

Неуклюже, как медведь, тепло одетый Глухих полез ко мне за спину. Но тут произошла новая беда: забираясь в кабину, Иван случайно зацепил каблуком за лапку зажигания. Мотор заглох.

Машины у нас старые, еще довоенные "И-16". Чтобы запустить мотора нужен амортизатор или стартер. Неприятный холодок отчаяния подкатил к сердцу. Ясно было, что самим нам мотора не запустить. Значит... И мы оба, не сговариваясь, посмотрели в ту сторону, откуда вот-вот могли появиться немецкие мотоциклисты.

Товарищи кружились над нами, не понимая, что могло случиться. Наконец, машина Володи Козлова пошла на посадку, Ребята решили ни в коем случав не оставлять своих в беде.

Мы с Глухих нетерпеливо топтались возле самолета. Оба думали об одном и том же. Ну, хорошо, сядет Володя Козлов, а как мы поместимся в машине сразу двое? Там одному-то места нет,

- Сережа, - проговорил, трогая меня за рукав, Глухих, - лети ты. А я уж... Оставь только мне пистолет.

- Не болтай! Чего ты... Вот подожди, вот сядет тогда и... Тогда и придумаем что-нибудь, А что?

Однако хоть я и старался говорить как можно бодрее, а у самого на душе скребли кошки. Как же все-таки нам разместиться троим?

Володя Козлов мастерски посадил машину на пятачок солончака и на тихом ходу подрулил к нам, Мы бросились навстречу. Из-за рева винта я не сразу разобрал слова Володи, Он кричал и показывал рукой куда-то вниз. Чего он? Я недоуменно опустил глаза.

- На шасси! - наконец разобрали мы оба.

Правильно, на шасси. Как это мы сразу не догадались! И не теряя больше времени, мы с Глухих обрадованно нырнули под самолет Володи Козлова. Кое-как пристроились на тросы шасси, для верности пристегнулись ремнями парашютов.

- Дава-ай! - ликующе заорал Глухих.

Он уж, видимо, совсем потерял надежду выбраться из этой истории.

Самолет тяжело побежал по полю. На неровностях его бросало из стороны в сторону.

- Давай... Давай... Ну же! - шептали мы.

"Неужели не поднимется?!"

Но вот самолет грузно оторвался от земли и, не набирая высоты, потянул к своему аэродрому. Над нами, прикрывая нас от случайного немецкого "охотника", сновали товарищи.

Скоро показался аэродром. Володя Козлов бережно, "на цыпочках", пошел на посадку. Я мельком взглянул на Глухих. У него по лицу гуляла блаженная улыбка...

Что говорить, происшествие было не из обычных...

Страшно смотреть, когда горит подбитая машина.

Только что самолет был ловок, увертлив, чертил в небе замысловатые кривые, нападая и уходя от врага. Казалось, в нем клокочет неиссякаемая сила. Но вот шальная очередь - и силы разом оставляют машину. Она теряет управление и начинает клевать носом. Густой шлейф дыма тянется за ней следом. Сначала робко, а затем все сильнее пробивается огонь. Закон земного притяжения уже целиком завладел самолетом, и он, объятый мощным пламенем, все круче и неудержимее устремляется на смертельную для него землю.

Так, в пламени и дыму, пронесся мимо меня самолет Володи Пешкова, старого боевого друга, великолепного летчика, Героя Советского Союза. Видимо, Володя был ранен, потому что так и не бросился на парашюте...

Мы вели тяжелый и неравный бой. На два наших звена навалилось восемнадцать "мессершмиттов". Бой шел над нашим же аэродромом, который мы только что оставили. Машина Володи Пешкова сгорела на своей земле.

Володю сбил старый, опытный летчик. Я еще с самого начала боя обратил внимание на его машину. Он атаковал умело и остро, его "почерк" отличался точностью и скупостью. Тогда на нашем участке фронта появилось множество немецких асов, получивших немалый боевой опыт в Европе. После Ростова немцам открылась дорога на Кавказ и Сталинград, они бросили на ударные участки свои лучшие силы.

Я стал охотиться за зловещим "мессершмиттом". Выбирать удачный момент пришлось долго. Но вот передо мной хвост вражеской машины. В своем прицеле, как говорят летчики, я вижу даже заклепки "мессершмитта". Пора открывать огонь!.. Но в этот момент ужасный удар потряс мою машину. Раздался резкий треск, как будто чьи-то гигантские руки с чудовищной силой рвали обшивку моего самолета. Я понял: пушечная очередь. Увлекшись охотой я совсем забыл об опасности... Да и как тут за всем уследить, в сумбурной воздушной свалке?

На мой комбинезон брызнула струя горячего масла. Чем-то горячим обожгло ноги. Но самое страшное было то, что в кабину стал пробиваться дым. Загорелся мотор!..

Чтобы не задохнуться, я откинул фонарь и высунул голову. Но дым все гуще. Тогда я закрыл лицо перчаткой. Напрасно. Задыхаясь и чувствуя на лице жар пламени, я неуклюже полез из кабины. Самолет уже валился на землю.

Пока я спускался на парашюте, какой-то "мессершмитт" попытался сделать заход и сразить меня пулеметной очередью. Однако оставшиеся о воздухе друзья отогнали его и проводили меня до самой земли. Но как их мало осталось! Из шести наших машин уцелели лишь три. Кого же еще сбили? Кажется, Володю Козлова. Да, это его машина догорала на земле.

Спускался я удивительно быстро. Поднял голову и увидел: в куполе парашюта светятся несколько дыр. Вот невезение! Однако больше я ничего не успел подумать. Меня ударило о землю с такой силой, что я чуть не потерял сознание.

Под горячую руку вскочил и принялся "тушить" парашют. Болело все тело. Хорошо еще, что не поломал ног.

По инструкции летчик обязан не оставлять парашюта. Отдышавшись, я сбросил перепачканный в масле комбинезон, сгреб в охапку парашют и поплелся к дороге.

Ох, эти дороги военного времени! Сколько горя проковыляло, проехало по ним в незабываемые месяцы всеобщего отступления. День и ночь тянулся по дорогам нескончаемый поток людей, скота, машин. Сколько времени прошло с того дня, как я побывал в Ростове? Немало. А ведь все это время дороги не затихали ни на минуту. Люди шли и шли, унося и увозя с собой все сколько-нибудь ценное. И это не под одним Ростовом.