Вслед за героем - Мумтоз Мухамедов

— Ну, как чай? — вдруг оборвал он свое повествование.

— Настоящий ташкентский, из чайханы, — похвалил я.

— Пейте еще, — он тем же быстрым манером исчез за дверью и, возвратившись, вновь поставил передо мной дымящуюся ароматом чая пиалу.

Опершись снова о дверной косяк, ординарец собрался продолжать рассказ. Я готов был с интересом слушать его. Он помог бы мне собрать кое-какие важные черточки из жизни своего командира, из быта его славных гвардейцев.

Но в это время я увидел сквозь зелень листвы, как на голубой эмали неба промелькнула какая-то тень, за ней другая, третья. Угрожающий рев моторов повис над нами. Мы молча ожидали, что вот-вот начнут свой разговор зенитки и пулеметы. Если фрицы заметят наши танки, то уж, безусловно, не обойдется без бомбежки.

Вдруг гул моторов стал затихать, а на дворе послышались громкие голоса.

Кто-то продолжал давно начатый разговор и, уже подходя к нашему дому, заканчивал в весьма энергичных выражениях.

— …И передай ему, что если он, чтоб ему лыхо було, ще раз нарушит приказ майора, я с ним сам побалакаю.

Послышались шаги на крыльце, а вслед за ними раздался еще более громкий голос:

— Самсонова пошлите ко мне.

Дверь с шумом открылась и в комнату стремительно вошел высокого роста офицер. Из-под фуражки, сдвинутой на затылок, выбивался светлый льняной чуб, а из-под таких же светлых бровей на меня уставились серо-стальные глаза с пронзительно черными зрачками.

— Эге! — воскликнул он, удивившись, — еще один приятный незнакомец! Давайте скорее знакомиться, чтобы не было больше незнакомцев!

Его большой рот с пухлыми губами раздвинулся в приятнейшей улыбке, показывая ряд крупных белых зубов.

— Старший лейтенант Головня!

Я об этом уже догадался, услышав его украинское произношение. Подробно изложив старшему лейтенанту цель своего прибытия, я тут же осведомился о том, скоро ли смогу увидеть майора Абдурахманова.

Головня стоял передо мной, упершись руками в бока и с откровенным любопытством рассматривал меня.

— А воевать вы не боитесь? — вместо ответа спросил он. Понимая, что этот вопрос может вызвать нежелательную реакцию, он тут же поспешил добавить:

— Только, я прошу вас, не обижайтесь. Я воюю четвертый год и не раз видел военных корреспондентов, но в первый раз вижу военного корреспондента, прибывшего с танковым десантом.

И он с силой еще раз пожал мне руку.

— Ну, сидайте! Вахаб, чаем поил?.. Всем хорош ординарец, вот только галушки и вареники делать не умеет…

Разговаривая, Головня снимал с себя ремни, сумку, пистолет, гимнастерку и, оставшись в одной нижней рубашке, сказал:

— Прошу прощения! Хочу немного отдохнуть. А когда я обвешан всей этой амуницией, чувствую себя, как в упряжке… Да, вы спрашивали, кажется, когда здесь будет майор Абдурахманов. Вы извините, что я не ответил сразу. Выигрывал время, хотел точнее ответить на ваш вопрос. Но как тут умом ни раскидывай, как ни прикидывай, а ничего определенно сказать нельзя.

Дверь открылась, и мощный бас протрубил:

— Разрешите войти.

— Самсонов, не гуди!

— Есть не гудеть! —ив комнату вошел человек огромного роста. Обладатель мощного баса старшина Самсонов был еще совсем молод. Яркий румянец заливал его щеки. Кончик носа, по-мальчишески вздернутый кверху, облупился, как это бывает у ребят в жаркую летнюю пору.

Рукава гимнастерки были ему коротки, а голенища сапог кончались где-то на середине между ступнями и коленями.

Своим телом он совсем загородил дверь. Ординарец Вахаб ворчал за его спиной:

— Ну ты, Собор, подайся в сторону.

Самсонов ответил, добродушно улыбаясь:

— Проходи, чайханщик…

Как я узнал впоследствии, старшину Самсонова товарищи в шутку прозвали за его рост и комплекцию Собором Парижской богоматери. Однако это прозвище его боевые друзья произносили скорее с уважением, чем с насмешкой.

— Связи с ротой капитана Александрова все еще нема? — спросил Головня.

— Никак нет, — ответил Самсонов и опустил голову. Видно было, что это его очень беспокоит.

— Пошли связистов, может быть удастся найти место разрыва. Сам не ходи… Ты здесь нужен будешь. Выполняй!

Самсонов, хоть был он высок и громоздок, к моему удивлению, ловко повернулся и бесшумной походкой скрылся за дверью.

Старший лейтенант Головня перехватил мой взгляд:

— Це он с виду глыба, а ловчее его трудно найти солдата. Одно слово — гвардеец!

Головня отхлебнул горячего чаю из большой эмалированной кружки.

Что же произошло до того, как я попал к старшему лейтенанту Головне?

Ночь, в которую я на броне тяжелого танка сделал прыжок из расположения полка Лебедева через захваченную врагом территорию в расположение Абдурахманова, была по-весеннему темной и теплой. Большие и яркие звезды, пренебрегая всеми правилами светомаскировки, высоко сияли в небе. В листве деревьев, в травах слышалась какая-то возня. Победоносно шествовала весна.

Она шла напролом. Ничто не могло заставить ее отступить. Палили пушки, громыхали бомбы, а весна шла и шла, сопровождаемая теплыми ветрами, душистым запахом первых цветов и армиями пернатых певцов, щебетанье которых можно было услышать даже на ветке тополя, маскировавшей ствол танковой пушки.

Синие сумерки сменились темной ночью, когда Лебедев повел меня к танкистам; они стояли на своих исходных позициях. Судя по некоторым приметам, танки находились севернее того пункта, где залегала рота капитана Александрова.

Патруль остановил нас у въезда в сосновую рощу, смолистый запах которой мы уловили еще издалека.

Между деревьями, как стадо диковинных чудовищ, расположились тяжелые танки. Присутствие здесь людей можно было угадать по редким огонькам цигарок, прикрываемых ладонями, по глухому, еле уловимому гулу человеческой речи.

Между машинами забегал светлый зайчик карманного фонаря. Он скакал то по броне танка, то по траве, выхватывая в причудливом сочетании детали машин, лиц, оружия. Зайчик быстро приблизился к нам, скользнул по фигуре Лебедева, на миг задержался на моем лице и погас.

Не сразу после этого я смог различить в обступившей нас темноте стоящего перед нами низенького, коренастого офицера, затянутого в ремни и кожаный комбинезон.

— Майор Семенов!

— Полковник Лебедев.

Полковник зажег свой фонарик и посмотрел на часы.

— В вашем распоряжении тридцать минут. Артиллерийский налет будет интенсивным и не очень коротким. Вам задача ясна?

— Так точно, товарищ полковник.

— Вот этого лейтенанта, военного корреспондента, — Лебедев тронул меня за рукав, — вы доставите к майору Абдурахманову.

Майор танкист, видимо, решил рассмотреть получше, кого ему придется доставить вместе с десантом. Он снова зажег фонарик и еще раз пристально поглядел на меня.

— Вы извините, лейтенант, что я в довольно нескромной форме проявил свое любопытство, — сказал он, смеясь, и погасил фонарик. — Это я для верности, чтобы не потерять вас в пути, а в случае потери, чтобы поскорее найти… Ехать придется, конечно, без плацкарты…

Лебедев резко перебил его:

— Судя по всему, вы — в неважном настроении. А может быть, у вас были неприятности с газетой?

— Никак нет, товарищ полковник. Просто я хочу предупредить лейтенанта об опасности предстоящего ночного путешествия. К тому же, я немного взволнован: у меня сегодня экипажи всех машин отправили письма на родину.

— А сами-то вы отправили?

— К сожалению, товарищ полковник, мне отправлять некому: остался один… — Майор замолчал. Молчали и мы. Да разве можно в таких случаях найти нужные слова? Да и нужны ли они ему?

— Вот теперь моя семья, товарищ полковник, — продолжал майор, делая широкий жест в сторону людей. — Сегодня я принял еще полсотни ваших автоматчиков, а теперь вот еще и лейтенанта…

Голос его звучал глухо. Теперь мне было понятно, что за внешней грубоватостью этого офицера, за его язвительными замечаниями скрывается душа доброго и много пережившего человека.

Мы стояли молча, и, прислушиваясь к ночной тишине, каждый думал о своем. Где-то вдалеке хлопали одиночные выстрелы, то затихая, то вспыхивая с новой силой, ворчали моторы самолетов. И вдруг мне послышались журавлиные крики, настоящие журавлиные песни, какие я много весен тому назад слушал в родном Ташкенте, гуляя в теплые ночи.

Курлык… курлык… курлык…

— Вы слышите, товарищи? — спросил я.

— Что?

В это время грохнули первые выстрелы нашей артиллерии. Орудия гремели со всех сторон, снаряды с таким треском рассекали воздух, что казалось, будто над нашими головами рвут километры прочнейшей ткани.

Полковник и майор одновременно зажгли свои фонарики и посмотрели на часы.