На прозрачной планете - Георгий Гуревич

Машинку так и не нашли. Впрочем, остался узкопленочный фильм, многочисленные фотографии, свидетели. И директор сразу и решительно признал успех. Он вызвал Ходорова и распорядился делать новую модель, но более крупную.

— Переходите от масштаба лужи к масштабу океана, — сказал он. — Обеспечим. Материалы найдутся. Есть у нас резервы для работы с заглядом. Мы — творческая организация. Не век же сидеть на автоматизации железных дорог, это пройденный этап…

Ходоров рассказывал долго, подробно, с отступлениями и техническими пояснениями. Но никто не ушел из столовой, хотя все мы порядочно устали после шестичасового сидения перед экраном. Когда рассказчик кончил, столик его окружили плотным кругом. Держа изобретателя за пуговицу, толстяк Казаков объяснял, как надо устроить микроэкран для изучения рыбьей икры. У всех были вопросы и предложения, у меня тоже возникло одно… к жизни прудов не относящееся, правда. Но мне не хотелось обсуждать его в толкучке. «В другой раз!» — решил я.

Я ушел в свою комнату, с удовольствием лег в постель. Так приятно было укрыться чистой простыней, расправить напряженную спину, закрыть веки. Но тут же перед глазами замелькали впечатления дня: треугольный нос машины, погружающейся в волны, морская звезда с растопыренными лучами, огненная креветочная вьюга, холодно–жестокие глаза кальмара. Все это было сегодня. И праздничный ужин в столовой, и шумные тосты за машину. А виновница торжества стоит между тем в черной глубине. Вокруг темно, как в погребе, рыбы тычутся в нее глупыми мордами, крабы царапают острыми ногами. И хотя я знал, что машина ничего не понимает, ничего не чувствует, все–таки было немножко жалко ее, даже совестно перед нашей посланницей. Так всаднику совестно оставлять под дождем коня, а шоферу — автомобиль.

13

Человеческий род зародился на поверхности.

Мы и живем на поверхности суши, как бы в двух измерениях. В третье измерение — вверх и вглубь — проникаем с величайшим трудом.

Наше продвижение в глубь моря ограничено объемом легких. Набрав полную грудь воздуха, на тридцать–сорок метров спускались самые опытные ныряльщики. Минута, две, от силы три были в их распоряжении для работы — на поиски жемчуга, собирание губок, спиливание свай…

Как увеличить глубину, как продлить пребывание под водой? Еще две тысячи лет назад древние греки додумались спускать под воду глиняный горшок или кожаный шлем с грузилами. Это были как бы добавочные легкие. Засунув голову в горшок, ныряльщик мог перевести дух.

Затем горшок сделали таким большим, что человек мог залезать в него целиком. Горшок превратился в водолазный колокол. В XVI веке на реке Тахо в Испании два грека сели в колокол с зажженной свечой и спустились на дно. Ко всеобщему удивлению, когда они поднялись, свеча продолжала гореть.

Водолазный костюм изобрели в XIX веке, когда появились нужные материалы, прежде всего резина. Резиновый костюм отделял водолаза от воды, через резиновый Шланг ему подавался воздух. Теперь человек мог, проводить под водой не минуты, а часы.

Итак, запас воздуха водолазный костюм обеспечил, но нужно было еще справиться с давлением. Две атмосферы на глубине десяти метров, десять атмосфер на глубине девяноста метров. Внешнему давлению люди пытались противопоставить внутреннее, накачивая воздух в водолазные костюмы или в подводные колоколы. Но здесь таилась опасность. Обыкновенный азот, инертный, безразличный азот оказался ядовитым газом для водолазов. Он опьянял их на глубине, а при быстром подъеме закипал в крови.

Чтобы возвратить водолаза в нормальные условия, нужно было делать не мягкие, а жесткие костюмы, могущие выдержать внешнее давление. Но в жестких костюмах человек не мог самостоятельно передвигаться, он способен был только наблюдать.

Подводная лодка — это тоже жесткий костюм.

Сто метров в гибких костюмах, метров полтораста в жестких — вот что отвоевал человек у моря. И подводные лодки (доатомные) плавали на таких же примерно глубинах (до ста — двухсот пятидесяти метров).

Рекордный скачок был сделан в 1930–х годах, когда в океан спустилась батисфера.

Батисфера была невелика: стальной шар с толстыми трехсантиметровыми стенками, вес — две с половиной тонны, диаметр — полтора метра. Внутри, скрючившись, сидели два человека — биолог Биб и инженер Бартон.

Девятьсот двадцать три метра — таков был рекорд металлического шара. Глубже его не пускал канат — стальная нить, связывающая батисферу с жизнью. Канат и так весил около трех тонн — больше, чем вся батисфера с грузом. Нельзя было удлинять его, он мог оборваться от собственной тяжести.

Двадцать лет держался рекорд Биба и Бартона. Он был побит батискафом — батисферой без каната.

Батискаф спускался на дно при помощи балласта, а поднимал его бак с бензином. Бензин, как известно, легче воды. Всплывая, бензиновый бак тащил вверх и гондолу. Получился как бы подводный аэростат. Подъемная сила бензина не так уж велика, поэтому важно было сделать бак полегче. Это удалось решить остроумно: снизу в бак поступала вода, она давила на бензин, давление внутри и снаружи уравновешивалось и не требовалось особой прочности, не требовалось толстых стенок. Можно сказать про батискаф так: сами люди спускаются здесь в жестком водолазном костюме, а бензин везут с собой в легководолазном костюме.

Первый батискаф построил Огюст Пикар, тот, который строил первые стратостаты. На высоте пятнадцати километров и на глубине в один километр Пикар был пионером. На четыре километра спустились, тоже в батискафе, французы Уо и Вильм. И наконец 23 января 1960 года Пикар–сын спускается на дно Марианской впадины. Глубина одиннадцать километров! Дно! Дальше идти некуда. Более глубоких впадин не знали тогда…

В первый же день пути машина Ходорова побила все рекорды водолазов и подводных лодок. Теперь предстояло вступить во владения батискафов, в те края, где «дальше некуда».

14

Я проснулся с радостным ощущением — что–то предстоит хорошее. Потом вспомнил: продолжается путешествие. Вскочил быстро, как бывало в экспедиции к концу лета, когда торопишься использовать каждый светлый час, поспешно умылся, перед завтраком забежал в экранную.

В экранной было темно… как на морском дне. Но когда я открыл дверь, из тьмы послышалось рассерженное шипение:

— Ш–ш! Мешаете! Дверь закройте, дверь!

Монотонно гудели телевизоры. Во тьме слышались вздохи, возгласы, латинские названия… Кто–то ойкнул, высвобождая ногу из–под моего ботинка. Комната была набита битком.

На черных экранах метались огоньки. Когда я привык к темноте, выяснилось, что розоватые огоньки эти сидят на юрких рыбках, как бы унизанных бисером. Одна из них ткнулась в экран, я невольно отшатнулся. На нас глядела страшная, облитая пламенем зубастая пасть и черные глазницы черепа, обведенные фосфорическим сиянием.