Чудесное лето - Саша Чёрный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Какое, Дарья Ивановна, ружье? – шепнул мальчик.
– Какое? Это я так, для острастки… Слышь ты, бандитская душа! Переведи ему, Игорь…
Нелегко было Игорю переводить: «шаромыжник», «кутузка», «бандитская душа»… Слова такие все трудные. Однако кое-как перевел.
И в ответ хриплый голос, как и в первый раз, снова коротко и отчетливо отрезал:
– Пошел вон!
Кто первый добежал до усадебных ворот – Дарья Ивановна или Игорь, – трудно сказать. До этого случая Игорь бы и не поверил ни за что, что экономка так здорово рысью бегать может.
Пришло целое войско. Садовник из соседней усадьбы с вилами, живший на перекрестке дорог кузнец с молотом, косивший траву рабочий с косой, хозяин бистро со штопором, прачка с утюгом, дети садовника с садовыми ножницами. Впереди всех Игорь с рапирой, позади всех Дарья Ивановна со своими спицами.
Лестница застонала под грузными шагами. Стучали, словно копыта, сабо, скрипели толстые подметки.
– Вы, мадам, звонили в жандармерию? – спросил солидный садовник у Дарьи Ивановны.
– Звонили… Игорь, переведи. Ох, Господи! Игруша звонил. Сейчас, говорят, лошадей оседлаем и выедем.
– Хорошо, мадам. Дети, отойдите в сторону… Дело может быть нешуточное… Придется взять этого господина медленной осадой. Вы – слева, вы – справа, кто-нибудь пусть станет с оружием на дороге под окном, чтоб он от нас не сбежал…
– Там на дороге уже целая толпа собралась! – закричал Игорь, высунувшись за раму. – Жандармы подъехали! Ура! Два. На гнедых лошадях… Идут сюда.
Садовник приосанился и грозно постучал рукояткою вил в дверь кладовой.
– Эй, вы! Дорожных дел мастер. Назовите ваше имя и сдавайтесь, пока не поздно. Слышите?
– Пошел вон!
– О! Ты так? Ворвался в чужой дом и гонишь вон честных соседей, которые пришли на защиту бедной женщины и ребенка… А вот мы сейчас увидим, кто пойдет вон!
Плотные бравые жандармы попросили всех успокоиться. Отодвинули от двери любопытных детей, отстегнули кобуры, вытащили два увесистых револьвера.
Старший жандарм вежливо обратился к Дарье Ивановне:
– У вас, мадам, ключ от кладовой?
– Затеряла, батюшка, со страху-то затеряла…
Игорь перевел. Жандарм попросил кузнеца сломать замок, но перед тем, обратившись к невидимому разбойнику через дверь, сказал ему несколько внушительных слов:
– Сейчас дверь будет взломана. Если вы, друг мой, сделаете только одно движение по направлению к нам, я прострелю вашу дурацкую голову, как пустой орех. Вы меня понимаете?
– Пошел вон! – равнодушно и нагло ответил за дверью разбойник.
– Ломайте дверь!.. Мы сейчас вам покажем, как надо обращаться с…
Замок звякнул и упал на пол. Дверь распахнулась. Толпа боязливо отхлынула… Жандармы, вытянув перед собой револьверы, бесстрашно шагнули вперед. Где разбойник?
Он сидел на верхней полке и, задрав кверху ногу, не обращая никакого внимания на столпившуюся у дверей толпу, сердито мотал взъерошенной головой и искал блох.
– Да это Жак!! – закричала дочка кузнеца.
– Ну, конечно… – рассмеялась чья-то голова, перегнувшись с приставленной с улицы лестницы в кладовую. – Это Жак, попугай полковника Марьена. Птица улетела еще позавчера, и полковник будет очень доволен, что она жива и невредима. Правда, Жак?
– Пошел вон… – хрипло пробормотал попугай, задирая еще выше ногу.
И рассмеялись все: жандармы с револьверами, садовник с вилами, кузнец с долотом, хозяин бистро со штопором, прачка с утюгом, Дарья Ивановна со спицами. А больше всех смеялся сам виновник тревоги, маленький Игорь.
Глава VII
Когда я буду большой
Бывают такие дни, когда мальчик не знает, что с собой делать. Пошел было Игорь на птичий двор, но у самой проволочной сетки остановился: думал, думал, так и не мог вспомнить, зачем он сюда пришел… Посмотрел на толстую утку, сидевшую в сухом корыте, утка посмотрела на него, и поплелся мальчик в парк через колючую чащу сухих, не пробившихся к свету, сосенок. Продираясь локтями и пыхтя, Игорь вообразил себя паровозом и все не мог решить, куда ему повернуть, когда докатит до широкой аллеи, – направо или налево? Чах-тах-тах! У-у-у…
У аллеи остановился… И направо скучно, и налево не лучше. Перевернул кверху львиными лапами старую скамью – так ведь сидеть удобнее – и «завел машинку». «Завести машинку» – это значит думать о чем попало… Сам вот не знаешь, о чем сейчас думать будешь: о персидском шахе, о Ниагаре или о варениках с вишнями. Ветер шелестит на беседке ржавыми хмелевыми листьями и перелистывает в голове пестрые смешные мысли…
Почему корове никогда не дают молока? Пила бы она свое молоко, ела свой творог и свою сметану, и никакого сена, никаких отрубей ей не надо было бы давать. Очень удобно для хозяйства! И кур бы так кормить… Снесла яйцо, сейчас же яйцо сварить вкрутую, посолить, искрошить помельче и курице на обед. Сама снесла, сама и съешь! Очень выгодно… Жаль вот, что человек сам себя так питать не может.
Шишка сосновая над головой качается… Глупо! Такая большая – и никакой пользы. А кофейное зернышко маленькое и в сто раз полезнее. Почему не растет на сосне кофе? Снял одну кофейную шишку, смолол – вот тебе и кофе. И бесплатно, и в лавочку бегать не надо, пей целый день, пока не лопнешь… Все кухарки, наверное, тогда бы коричневого цвета стали… И пахло бы от них, как от старой кофейной мельницы…
Хлоп! Ветер качнул сосну, сосна нервно вздрогнула и уронила Игорю на голое колено шишку. Ах, Боже мой, о чем это он только что думал?
– Ага! Вот ты куда, мечтатель, забрался…
Из чащи, с дыней в руках, выполз бородатый дядя Вася. Игорь его называл «новорожденный дядя», потому что до того, как он приехал к ним из Чехии в усадьбу под Парижем погостить, Игорь этого дядю, маминого брата, никогда в глаза не видал.
– Ты что же, султан турецкий, баклуши бьешь?
– А что такое «баклуши»? – спросил Игорь.
– Да вот, когда мальчик целый день по парку слоняется, комаров пасет, не знает, что с собой делать, это и называется «бить баклуши».
– Скучно мне. Вы взрослый, с бородой. Вам даже садовник позволяет самому артишоки с огорода брать… Вы и придумайте, что мне делать. Только поинтереснее, пожалуйста.
Дядя понюхал дыню, подбросил ее, поймал и сказал:
– Придумал! Возьми-ка ты тетрадку, карандаш, и напиши-ка ты мне сочиненьице – «Кем я, Игорь, хотел бы быть, когда буду взрослым». Согласен?
– Всё писать можно? Вы не будете смеяться?
– Вот те на! Чего ж я над тобой смеяться буду? Я, дружок, когда маленьким был, сам такое сочинение сочинил: «Почему у курицы перья, а у мальчиков волосы». Жаль только, тетрадку мою мыши потом в чулане съели. Напиши, а потом приходи к гамаку, будем вместе дыню есть.
– А вы без меня не съедите?
– Гиппопотам твой дядя, что ли? Тоже, выдумает…
Игорь сорвался с места. «Кем я буду? Кем я буду? А вот увидите, кем я буду!..»
Поворот направо мимо грота, по дорожке мимо сарайчика со старыми бутылками, всё прямо-прямо, до самой стены. Там против наглухо закрытых сквозных ворот стояла пустая каменная сторожка, двухэтажный, заросший плющом домишко. В первом этаже жили пискливые мыши и молчаливые пауки, во втором был кабинет Игоря.
Как бравый матрос, быстро перебирая руками и ногами, мальчик влез по наружной железной лесенке на балкончик, шагнул в прохладную комнатушку и осмотрелся. Все в порядке. На полу в углу старые высохшие гиацинтовые луковицы. Перед оконцем письменный стол из макаронного ящика. На столе испорченный автомобильный гудок, сломанная подкова и прочие письменные принадлежности. У стола – кресло, то есть ящик поменьше, а на ящике дамское седло… За окном мохнатое клеверное поле. Перелесок. Пшеница наливается… По шоссе, склонив голову, во весь дух мчится велосипедист, рубашка у него на спине пузырем вздулась. Почему не приделывают к велосипеду парусов? Ногами тогда перебирать не надо было бы. А сзади можно бы прицепить легкую повозочку: вези за собой хоть целое семейство…
Игорь достал с полочки тетрадку, старательно очинил карандаш и задумался.
Над головой из оконца в дверь пролетел знакомый воробей; в липовой аллее, тянувшейся темно-зеленым коридором до самого дома, заныла-застонала горлинка; толстый бронзовый жук шлепнулся о стол и растерянно заполз в автомобильный гудок, – Игорь не видел, не слышал. Сосал карандаш, это ведь очень помогает, когда думаешь, и морщил брови…
Кем он будет?.. Еще недавно, вспомнил Игорь, когда он под стол пешком ходил и все его принимали за девочку, у него были разные планы. Вырастет и станет трубочистом. Подумаешь, счастье какое… Хлеб с маслом в руку взять нельзя, – в саже перемажешь, вот и ешь потом! Слюна черная, слезы черные и, когда в летнюю жару пот с трубочиста градом капает, пот тоже, должно быть, черный. А главное, трубочисты теперь на крыши почти не лазят и вычищают трубы через камины в комнатах. Что тут интересного?