Искальщик - Маргарита Хемлин

Шкловский от тычков проснулся.

Докторша и говорит:

– Ничего страшного. Сердцебиение ровное, пульс хорошего наполнения. Думаю, без уколов обойдемся. Хлопчик, завари чай некрепкий! Только сладкий.

Шкловский крикнул:

– Где Рувим? Шо ты мне ведьму притащил? – Докторша повернулась через плечо и посмотрела на меня таким манером, вроде я еще кого-то притащил, кроме нее, и ведьма к ней ни за что не касается.

– Какая вам разница, папа? Вы ж умирали. Вам лишь бы доктор. Это ж доктор? – Я показал пальцем на старуху: – Доктор. И на улице люди мне так сказали. А теперь, раз вы не умерли, я потихоньку до Рувима пойду. Найду – позову сюда. Теперь же ж спешить не надо.

Когда выходил, расслышал следующее и трошки задержался:

– Вы, Перец Залманович, меня десятой дорогой обходили. А в такую решительную минуту я тут. Коло вас. Я лично хотела сказать. Хлопчик ваш, как вы утверждаете всем, сын. Ну ладно. Только сильно он поменялся. Сильно. Совсем на себя стал не похожий. Я Марика личными руками доставала с живота вашей жены, ныне покойной, и потом видела каждый день, пока вы с Киева в Остёр не чкурнули. Ой, чкурнули на всех парах! И жену свою, говорили, прямо похоронили при дороге без знака и без дальнейшего внимания. Люди ж не брешут. Люди ж видят. И я вижу. Но молчу.

Меня удивило, что старуха говорила вроде на разные голоса и роли. То она – докторша с именем Дора – по всем статьям, то хабалка с Пятницкой. И все натурально, чистая и настоящая правда.

– Иди к ч-ч-черту…

Шкловский отозвался на старухины слова слабо, с задержкой. Тяжело отозвался.

Повисла тишина, прямо кромешная ночь.

Я честно ринулся на улицу, за Рувимом, но природная тяга к новым знаниям взяла свое.

Старуха заговорила такое:

– Положение ваше серьезное. Вот и ротик у вас перекосился. Кто и не заметит, а я ж вижу. И ручка левая не двигается. Пальчиками пошевелите. И ножкой тоже попробуйте. Не правой, левой ножкой. Хоть пальчиками. Вот видите… Не шевелятся. Плохо дело… Тут не акушерка нужна, а прямо целый настоящий доктор. Хлопчик ваш быстро бегает? Ну, может, успеет. У меня с собой, конечно, кое-что имеется. Или хай доктор укол делает? А я ж баба полуграмотная. Мне ж только голытьбу нашу пользовать…

Тишина.

Потом Перец прохрипел:

– Д-д-делай. З-з-заплачу́.

Старуха ответила:

– Конечно, сделаю. И не возьму ничего от вас. Я просто шоб вы знали, шо я знаю. И помню все. До самой-самой капельки. – И другим голосом добавила, как видела насквозь через дверь: – Хлопчик, воду кипяти! Трошки, для шприца!

Я бросился исполнять.

Дора сделала укол, села возле больного и с упором глянула мне в лицо:

– Бедовый ты. Тебя этот, – она кивнула в сторону Шкловского, – посылал до Рувима Либина?

– Ну.

– Ну и беги до него. Отойдет Шкловский. Он отходчивый.

Я понял шутку. Игра слов, как говорится.

Спешил к Рувиму не без должного сомнения. Лучше б спрятаться и подслушать старухины разговоры. Но не получится. От нее не прикроешься. Понятно с первого раза. Но и от встречи Рувима с Перецом может выйти польза. А втроем – Перец, старуха и Рувим – ого-го какая свара может произойти. Такие слова могут вылететь!.. Я уже догадался, что они все хорошо знакомы еще с киевских времен и тянут за собой общий хвост.

Но это если Перец в себе будет находиться. А если не в себе – Рувим в таком положении без пользы и мне, и вообще. Только навредит. Без него старуха со мной разболтается. Мне все внимание отдаст. На Рувима уделять силы не придется.

Но долг есть долг. Имелся больной, и надо было достать настоящего хорошего врача. То есть Рувима.

И ноги вели меня по назначению.

Рувима в больнице не оказалось. Знакомая санитарка, не баба Надя, другая, злая, сказала мне на бегу – прогнали Либина. Рано утром съехал пешком с одним узлом. Куда – неизвестно.

Времени искать мою хорошую и добрую знакомую бабу Надю, которая обещала сообщить в случае чего, куда поедет Либин, я не выделил в данной ситуации. Таскаться в поисках нового адреса, даже если б он у меня и был, мне показалось не так выгодно, то есть справедливо, как немедленно возвращаться домой к Шкловскому и пытаться размотать старуху на разговор.

Замечу, что в этот момент весна разыгралась не на шутку. Припекало солнце, вороны каркали весело и даже игриво. У меня в душе наряду с житейскими обстоятельствами вызревала первая юношеская любовь к девушке.

Познакомились на катке. У нее коньков не было по бедности, и я ее катал за собой, соблюдая небольшую скорость, просто на ее ногах, обутых в валенки. Она скользила красиво и плавно, крепко держала меня за руку, а то и за две. Иногда мы вдвоем падали на лед, и я ее настоятельно прижимал к себе. Девушка по имени Зоя.

После того как каток пришел в негодность из-за тепла, я потерял ее из видимости и сильно переживал. И вот она быстро шла мне навстречу и улыбалась. Все мои мысли убежали, осталась лишь одна радость.

– Зойка!

– Марик!

Я ей представился как Марик, Лазарем звал себя уже редко. Не в силу окружающих обстоятельств, а просто по благозвучности.

Зоя приблизилась вплотную:

– Марик, миленький, а я ж скучала… Я на базар, гайда за мной! Скоренько там зробим, шо мне мама загадала, и гулять пойдем! На Валу еще с горки катаются. Ага?

Как во сне я схватил ее за руку, и мы побежали.

На базаре Зоя вела себя настоящей хозяйкой. Среда – день не базарный, торговок мало, некоторые менялы трясли барахлом, только к ним никто не подходил. Раздавался запах пирожков, но я как назло выбежал из дома без копейки денег и на замечание Зои, что очень хочется кушать, ответил сильно уклончиво. Хоть стыд залил мне уши.

В дальнем углу, в самом закутке, Зоя подошла к бабе, пошепталась, видно, баба знакомая. Достала узелок из-под пальтишка, откуда-то из-под груди, передала. Баба отвернулась, развязала, понюхала, ткнула пальцем в небольшую глубину, кивнула, спрятала узелок за пазуху. С своего сидора вытащила шматок желтоватого старого сала, ну, не шматок, шматочек, без завертки, прямо так сунула Зое.

Зоя на секунду растерялась.

– Ну хоч ганчирочку якусь дайтэ! Як я понэсу?

– У кармани. Як люды носять. Ничого. – Баба улыбнулась. – Йому ничого не зробиться. Сало – воно ж сало и е.

– Ай, хай вам грэць! – Зоя подмигнула мне и молниеносно засунула шматочек в карман моего бушлата. – Маричек, хороший, у меня ж одни дырки…

Мы засмеялись молодо, дружно и весело.

Зоя заверила, что если сначала, как планировалось раньше, забежать к ней домой, отдать продукт, то мать на улицу больше не выпустит. А если немножко задержаться – ничего, скажет, что ждала бабу.

Вприпрыжку мы бросились на Вал, съезжать с горки на заду.

Не скрою, с высоты прожитых лет мой поступок кажется проявлением безответственности по отношению к больному человеку.

Но высота появляется позже, а текущий момент всегда и бесповоротно побеждает.

Знаменитая горка оказалась непригодной к использованию. Сквозь прогалины в раскатанном за зиму льду зияла мокрая земля.

Зоя обиделась на такое положение:

– Ну честно, вчера ж еще каталися… Вчера… Правду тебе говорю, Маричек…

Я поддержал разговор в том направлении, что не покатаемся, так хоть пройдемся.

Незаметно мы углубились в голые аллеи, дошли до памятника поэту Пушкину. Совсем рядом с моей школой. Там звенел звонок, и учащиеся выскочили на улицу.

Зоя зачарованно посмотрела на стайку красивых чисто одетых девчат.

– Ой, какие! Это ж твоя школа? А ты прогуливаешься. Не боишься, увидят?

Я даже и не подумал, что пропускаю занятия и как комсомолец особенно поступаю нехорошо.

– Пускай! Скажу, по комсомольским делам прогуливаюсь. Пускай заикнутся! У меня знаешь кто почти родич? Ракло. Сам Ракло. Знаешь такого?

Зоя засмеялась:

– Нашел заступника! Он и за меня никогда не заступится, не то шо за кого… – Смех ее перелился в слезы, не горькие, а такие, с привычкой. – Это ж мой батько! Дал мне фамилию на смех людям – Ракло-брехло. А больше ничего от него и не вижу.

Я всмотрелся в лицо – ни малейшего похожего. Я б сразу сообразил, если б хоть чуточка обнаруживалась.

– Ракло-брехло… А ты сама по себе не брешешь? – Я даже разозлился на Зою за свое незнание.

– Ну как я тебе докажу? Перекреститься? Дывысь!

Зоя перекрестилась.

Я, конечно, поверил.

Неожиданно раздался голос моей учительницы, прямо за ухом:

– Шкловский, на последний урок еще успеешь, если от барышни отлипнешь!

Я независимо от ее должности ответил:

– Не могу никак! У меня отец умирает в данную минуту. Мы за доктором бежим. Сейчас как раз дух перевели.

Мы с Зоей переглянулись и припустили от ненужной встречи.

Я оглянулся. Учительница смотрела нам вслед и что-то кричала в смысле надежды на выздоровление Переца.

Зоя сквозь бег выдохнула: