Несвятые святые женщины - Архимандрит Феофан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лежи! – мрачно отмахнулась Ирина. – Я сама управлюсь.
Она сняла со стены двустволку… Небольшой домик лесника словно вздрогнул, когда Ирина ступила за порог. Она пошла к лесу.
Мороз крепчал. Он потрескивал по стволам седых деревьев, сеял блестками в лицо. Под багряным светом утреннего солнца они искрились, как серебряные опилки. Лес застыл. Ресницы Ирины и края ее платка мгновенно заиндевели. Она тихо наступала в оставленные кем-то глубокие следы на снегу. Звуки срубаемого дерева отчетливо донеслись до нее. Неподалеку заржал жеребенок.
«Антон угадал, – подумала она, – это Данчук. Он всегда ездит на пегой кобыле с жеребенком. Совсем совести нет у человека. Он добьется, что моего мужа прогонят за порубки со службы, и мы сядем на паперти собирать милостыню! Еще, не дай Бог, Антон умрет от раны. Ну, если только это Данчук, я ему покажу!».
Злоба и досада против врага не мешали ей, однако, вспомнить о его больной жене Дарье. Сколько раз Ирина украдкой от мужа посылала ей через того же Георгия продукты, случалось, что давала и деньги. Шестеро его ребят три раза в день открывали рты для того, чтобы произнести два слова: «Есть хотим!» Шестеро! Из них пять девочек, а Георгий считался кормильцем: он мог уже гонять деревенских свиней, ходить за гусями.
«Шестеро! – позавидовала Ирина. – Бедняку и так тошно, и за это ему посылаются ребята, как галки зимой. И дурная же баба эта Дарья! Хоть кошки скребут на душе, а она все смеется, уж такой характер скомороший…»
Взвешивая все мелочи своих негласных отношений с семьей Данчука, лесничиха не упустила небольшую подробность. Дело в том, что она, еще до своей свадьбы, нашила заранее много детских сорочек, простынок, кофточек. Терпеливо прождав два года, Ирина отдала этот запас Дарье, когда у той родился Георгий…
Ирина сокрушенно посетовала на людскую неблагодарность. Но чем дальше она углублялась в безрадостное положение порубщика, тем более смягчалось в ней острое чувство мести и вражды к нему.
Тем временем Данчук рассуждал: «Казенные деревья – не человеческие головы, и небольшая беда, если их немного подрубить. Бесполезно меня наказывать, все равно я вернулся бы на это место! Будь хоть тысяча плетей, что же из того? Мне нечем кормить ребят!»
Мороз крепчал, и маленький Георгий сильно озяб. Его дырявый полушубок и поношенные штаны плохо грели. Только шапка, вывернутая овчиной наружу и натянутая до самого носа, немного спасала от мороза.
– Холодно! – уныло сказал мальчик отцу.
– Правда! – согласился порубщик. – В лесу не ставят печей для таких оборванцев, как мы с тобой. Помоги-ка мне уложить елки, и поедем в город. Ну, берись за макушку, учись добывать деньги!
Георгий давно знал, что такое деньги. Этому его научила лесничиха, когда посылала с ним пятачки его больной матери. Но как достать их, он не знал и предполагал, что деньги выкапывают из земли, как картофель или репу. Еще ему предстояло увидеть город, о котором он слышал много рассказов. Для него весь безграничный мир пока заключался в малолюдном поселке Пеньки. Он и не подозревал о существовании больших городов, живущих там богатых господах и их детях.
Георгий представил себе, что он увидит в городе, и хлопнул в ладоши от восторга. Одна из рукавиц сползла с его ручонки и перелетела через плечо. Мальчуган с усердием ухватился за верхушку елки и стал тянуть ее к дровням. Данчук приподнял дерево, делая вид, что ему тяжело. Он поощрял сына:
– Тащи, тащи!
Но эту одобрительную фразу заглушил лай Шулпы и бас лесничихи:
– Бог в помощь!
Из-за высокого сугроба выступила Ирина и отбросила топор порубщика далеко в сторону. Положив обе руки на приклад ружья, перевешенного через ее плечо, она сказала:
– Ну!
Данчук опешил. Он не выпускал елового ствола из рук и смотрел так, как будто все деревья леса прогулялись по его спине. Георгий нерешительно поздоровался с ней. Ирина посмотрела на мальчика и кивнула ему головой. Затем, сдвинув свои густые брови, она хмуро спросила Данчука:
– Какой сегодня день, безбожник?
Порубщик не ответил. Он косился на срубленные елки, как голодный пес на запретную кость. Он даже не помышлял бежать от Медведицы. Он стоял, точно истукан, и, как послушный баран, позволил ей связать себя ремнем. А мальчик вел себя, как скромный наблюдатель. Он захныкал.
– Глупенький, не бойся! – утешила его Ирина. – Я не ведьма, не съем твоего батьку. Мы повезем его к полицейскому Бодуле. Он поговорит по-своему с твоим отцом, и все пойдет по-хорошему, дурачок!
Она весело улыбнулась ребенку и схватила мужика за шиворот. Мальчик замолк. Он решил, что Медведица, вероятно, шутит, и тоже улыбнулся сквозь слезы.
– Мы отлично устроимся здесь! – подводя к саням порубщика, заметила лесничиха. – Славные саночки!
Она толкнула порубщика в спину. Тот повалился на пол саней. Ирина сказала:
– Ты уж не взыщи, Данчук! Когда я правлю лошадью, так уж ничего не вижу, что делается сзади. Поэтому я сяду на твои ноги, чтобы ты не сбежал!
И она, взяв веревочные вожжи, опустилась всей своей тяжестью на ноги пленника.
– Ступай ко мне на колени, деточка! – ласково пригласила она мальчика. – Так мы быстро доедем куда следует!
Георгий смущенно занял предложенное место. Ирина, сидя в конце дровней, размахивала вожжами над лежащим Данчуком, похлестывая лошадку, за которой безмятежно следовали жеребенок и громадный Шулпа.
Лесничиха сказала:
– Видишь ли, Данчук, мне кажется, что тебе тяжело…
– Ох! Твоя правда, – подхватил он. – Пересядь, пожалуйста, а то мои ноги стали как деревяшки. Я все равно не убегу, потому что от тебя не уйти!
– Не о том речь! – сердито перебила Ирина. – Я говорю, что тебе тяжело жить… Мы с мужем всегда жалели твою бабу и детишек и не замышляли против тебя плохого, а ты чуть не убил Антона. Но теперь полицейский научит тебя, если ты не знал, чего стоит человеческая жизнь, а тюрьма покажет тебе, что свой хлеб надо зарабатывать честно. Видишь, я могла бы застрелить тебя, как дрозда, но я не хочу греха – их и так достаточно у каждого из нас, и поэтому говорю с тобой по-доброму. Может быть, сейчас мой Антон умирает…
– Когда я вырасту, то буду всех кормить: и поросят, и мамку, и сестриц: Таньку, Лизу, Феню, Дашу, Катю, всех! А тебе с дядей Антоном я дам много-много денег за то, что вы добрые, вы угощали меня пирогами, яблоками и мамке давали… Я сейчас очень хочу кушать, а у меня нет хлеба! – ребенок всплеснул припухшими от мороза ручонками и печально заключил: – Господи, помилуй, как же тут быть?
Ирина бросила вожжи. Она стала целовать мальчика, прижимая его к себе, вдруг он вскрикнул:
– Ой, что это?
Георгий почувствовал на своих озябших щеках жгучие капли. Они были светлые, как хрусталь. Мальчик не мог понять, почему его отец развалился как пьяный в дровнях, а Медведица так его обнимает, словно хочет раздавить его маленькое, хрупкое тельце!
Едва лишь были брошены вожжи, кобыла встала как вкопанная. К ней подбежали жеребенок и Шулпа, который завилял хвостом и облизал ручонку Георгия. Тот вспомнил, что в лесу осталась его рукавица.
– Вернемся назад, тетя Ирина, я забыл в лесу мою рукавицу, – заплакал мальчик.
Но лесничиха, вытерев глаза, произнесла:
– Данчук!
Порубщик не отозвался. Он сначала засопел, как загнанная лошадь, потом уткнулся лицом в сено, что лежало в санях. Глядя через оголенный кустарник лесной опушки куда-то вдаль, она повторила:
– Данчук!
Мужик вместо ответа только дернулся всем туловищем.
– Слушай, Данчук! – заговорила Ирина, сходя с саней.
Она помолчала в какой-то смутной нерешительности и, дотронувшись рукой до порубщика, тихо добавила:
– Отдай мне Георгия!
Данчук перевернулся и посмотрел на нее. Не поднимая головы, он буркнул:
– Чего придумала!
Ирина быстро, без передышки, заговорила:
– Я знаю, что должна везти тебя в полицию, где ты расскажешь все твои злодейства против моего Антона, потому что мне противно вспоминать о них… Знаю также, что после твоего признания тебя посадят в тюрьму. Все это совсем не праздничное веселье, не так ли? Но слушай еще, Данчук: у меня нет детей, а у тебя их шестеро! Мы с мужем любим твоего мальчика… Отдай нам его! Отдай, Данчук, и тебе будет лучше! Я буду холить его, как барчука… О, я буду ему лучше всякой матери! Послушайся меня: отдай мальчонку мне, тебе же меньше ртов кормить придется…
Ирина любовно погладила мальчугана, который продрог от холода и чувствовал, что Медведица затевает что-то для него и отца. Лесничиха сняла с себя платок и укутала в него ребенка. Он принялся всхлипывать, сам не зная отчего.
– Чего ты плачешь? Дурачок, я же о тебе хлопочу! – снова приласкала его Ирина. – Увидите, какой он будет у меня пригожий и сытый, станет круглый, как наш старшина!
– Так! – уронил Данчук.
– Вот и все, что я хотела сказать. Ему незачем будет тогда таскаться за тобой в казенный лес, учиться воровству и голодать…
