Сокровенные тайны (За семью печатями) - Сандра Браун

— Или побаиваются.

— Некоторые — вероятно, — пожал он плечами.

— Ранчо — это только часть их предприятий?

— Да это, так сказать, прадедушка нынешней корпорации. Ангус выстроил его на пустом месте: была голая пыльная земля и отчаянная решимость добиться своего.

— Чем именно они там занимаются?

— В основном держат скаковых лошадей. Главным образом чистокровных. Есть и «четвертушки». Иной раз у них скапливается до ста пятидесяти коней, которых они объезжают и потом передают тренерам.

— Вы, я смотрю, хорошо в этом разбираетесь.

— У меня у самого есть парочка скаковых. Держу их у Минтонов, за плату, конечно. — Он указал на ее недопитую чашку кофе. — Если вы закончили, пойдемте, я хочу вам кое-что показать.

— А что именно? — спросила она, удивившись внезапной смене темы.

— Это недалеко, Они вышли из кафе, но прежде он попрощался со всеми, с кем здоровался, когда они пришли. За завтрак он не заплатил, тем не менее повар Пит отдал ему честь, а официантка ласково погладила по спине.

Шерифский автомобиль, джип «Блейзер» с приводом на четыре колеса, стоял у тротуара перед зданием суда. Для него было отведено особое, специально помеченное место. Рид отпер дверцу, помог Алекс сесть в кабину, потом уселся рядом. Они проехали всего несколько кварталов и остановились перед маленьким домом.

— Вот, — сказал он.

— Что это?

— Здесь жила ваша мать. — Алекс навертела головой, оглядывая скромную каркасную постройку. — Когда она здесь жила, район выглядел, совсем иначе. Все пошло прахом. Вон там, где углубление в тротуаре, тогда росло дерево.

— Да. Видела на снимках.

— Несколько лет назад оно погибло, пришлось спилить. Во всяком случае, — сказал он, давая задний ход, — я подумал — вам стоит взглянуть.

— Спасибо.

Пока «Блейзер» отъезжал от тротуара, Алекс, не сводила глаз с домика. Белая краска на стенах потемнела. Золотисто-коричневые тенты над фасадными окнами выцвели под знойным летним солнцем. Ничего привлекательного в доме не было, но она крутила головой, стараясь, покуда возможно, не выпускать его из виду.

Значит, вот где она прожила с матерью недолгих два месяца. Там Седина кормила, купала, качала ее, пела ей колыбельные. Там ночами мать прислушивалась, не заплакала ли малышка. Эти стены слышали, как мать шептала своей дочурке слова любви.

Ничего этого Алекс, конечно, не помнила. Но не сомневалась, что все было именно так.

Подавив волновавшие ее чувства, Алекс продолжила разговор, оборвавшийся, когда они ушли из кафе.

— А почему Минтонам необходимо, построить ипподром? Он глянул на нее так, словно она рехнулась.

— Да ради денег. Почему же еще?

— У них ведь вроде бы денег и так полно.

— Денег всем всегда мало, — он хмуро усмехнулся. — А сказать об этом прямо способен лишь бедняк вроде меня. Поглядите-ка вокруг, — он указал на пустые магазины вдаль главной улицы, по которой они ехали. — Видите, все закрыто или объявлено к продаже. Как только лопнул нефтяной рынок, экономика в городе рухнула. Ведь почти все здесь так или иначе были связаны с нефтепромыслом.

— Это мне понятно.

— Понятно? Что-то я сомневаюсь. — В голосе его слышалось пренебрежение. — Чтобы выжить, городу и нужны бега. А вот чего нам вовсе не нужно, так это синеглазой рыжеволосой соплячки-хористки в меховой шубке, которая явится и все дело изгадит.

— Я сюда явилась для расследования убийства, — отрезала она, уязвленная его внезапной грубостью. — Бега, лицензия на тотализатор и местная экономика к нему касательства не имеют.

— Черта с два не имеют. Разорите Минтонов — разорите и Пурселл.

— Если виновность Минтонов будет доказана, что ж, — они сами навлекли на себя разорение.

— Слушайте, мадам, никаких новых ключиков к разгадке убийства вашей матери вам найти не удастся. Зато удастся заварить здесь кашу. Местные жители вам помогать не станут. Против Минтонов никто слова не скажет, потому что будущее округа зависит от того, построят они бега или нет.

— А вы, конечно, первый в списке преданных молчальников.

— Вот именно, черт побери.

— Но почему? — настойчиво спросила она. — Минтоны что-то про вас прознали? Может, кто-то из них затащил вас в то стойло, где ви потом и «обнаружили» тело моей матери? Что вы там вообще делали в такое время?

— Что и каждый день: выгребал из конюшен навоз. Я тогда работал у Ангуса.

Она опешила.

— Вот как? Я этого не знала.

— Вы еще многого не знаете. Да это и к лучшему. Резко вывернув руль, он завел машину на отведенное ей место у здания суда и затормозил так, что Алекс швырнуло вперед на ремень безопасности.

— Оставили бы вы прошлое в покое, мисс Гейтер.

— Благодарю, шериф. Я без промедления обдумаю ваш совет.

Она выскочила из кабины, хлопнув напоследок дверцей. Выругавшись себе под нос, Рид смотрел, как она шагает по тротуару. Ему хотелось, забыв обо всем, просто разглядывать ее стройные икры, отмечать, как соблазнительно покачиваются бедра, оценивать прочие достоинства ее фигуры, не ускользнувшие от его внимания еще вчера, когда она только вошла в кабинет Пата Частейна. Ее имя, однако, лишило его возможности предаваться этому чисто мужскому удовольствию.

Дочь Седины, думал он, недоверчиво и испуганно качая головой. Что же удивляться, что Алекс показалась ему такой чертовски привлекательной. Ее мать стала его задушевной подругой еще в начальной школе — с того самого дня, когда у нее от сердечного приступа внезапно умер отец и какой-то сопляк начал было ехидно дразнить ее безотцовщиной.

Хорошо зная, как больно ранят насмешки над родителями, Рид бросился на защиту Селины. Он не раз сражался за нее и в последующие годы. А если на ее стороне был Рид, никто не смел ей грубого слова сказать. Так завязалась крепкая дружба, совершенно особая, недоступная для других, — пока не появился Джуниор, которого они допустили в свой союз.

Нечего и удивляться, думал он, что помощник окружного прокурора из Остина разворошила в его душе прежние чувства. Лишь одно, пожалуй, вызывало у него беспокойство: сила этих чувств. Хотя Селина и успела родить ребенка, умерла она совсем юной. Александра же воплощала собою ту женщину, какой Седина могла бы стать.

Он попытался было убедить себя, что его волнение вызвано просто-напросто тоской по молодости, нежными воспоминаниями о детской влюбленности. Но то была бы ложь. Если уж он и вправду затруднялся определить, что его так взбудоражило, то достаточно было вспомнить, как затопило его горячей волной, как тесны вдруг стали джинсы, когда он следил за ее губами и пальцами, а она не торопясь слизывала с них сахарную глазурь.