Лжец - Стивен Фрай

– Доктор Уильямс! – Эйдриан помог старику подняться. – Извините…

– О, привет, Эйдриан, – сказал Уильямс, беря его за руку и легко вскакивая на ноги. – Боюсь, мы оба не смотрели куда идем. Мы, Эйдрианы, печально известны своей рассеянностью, не так ли?

Оба заскакали по лужайке, подбирая бумаги.

– Знаете, – сказал Уильяме, – я вчера попробовал один из этих супов, что продаются в пакетиках. «Кнорр», так он зовется, К-Н-О-Р-Р, название, по правде сказать, очень странное, но, господи, до чего же он вкусный. Куриная лапшичка. Никогда не пробовали?

– Э-э, не думаю, – ответил Эйдриан, подбирая последнюю из книг и протягивая ее Уильямсу.

– Так попробуйте, обязательно попробуйте! Чудо что такое! Берете пакетик, не больший чем… погодите-ка, дайте подумать… чего же он не больше?

– Книжки в бумажной обложке? – переминаясь с ноги на ногу, подсказал Эйдриан.

Попавшись Уильямсу в лапы, вырваться было очень непросто.

– Ну, не совсем книжки, этот будет поквадратнее. Я бы сказал, не больше пластинки-сингла. Конечно, по площади он, вероятно, таков же, как книжка, но форма, понимаете ли, другая.

– Замечательно, – сказал Эйдриан. – Знаете, я должен…

– А внутри горстка самого невзрачного, какой только можно представить, порошка. Высушенные составляющие супчика. Кусочки курицы и маленькая такая, жесткая вермишелька. Весьма необычно.

– Надо будет попробовать, – сказал Эйдриан. – Ну, как бы там ни было…

– Высыпаете все это в кастрюльку, добавляете две пинты воды и греете.

– Да, хорошо, пожалуй, я прямо сейчас сбегаю в «Рэт Мэн» и куплю себе такой пакетик, – сказал Эйдриан и тронулся вспять.

– Нет, в «Рэт Мэн» его не продают! – сообщил Уильяме. – Я нынче утром перемолвился насчет этого супа с хозяином, так тот сказал, что к следующей неделе раздобудет его. На испытательный срок – посмотрит, возникнет ли спрос. А вот в «Сейнзбериз», на Сидни-стрит, его навалом.

Эйдриан почти уже добрался до угла дворика.

– «Сейнзбериз»? – переспросил он и взглянул на часы. – Хорошо. Как раз успею.

– Меня осенила счастливая мысль добавить туда яйцо, – кричал ему вслед Уильяме. – Сварил его прямо в супчике. Получилось немного похоже на итальянскую «страчиателлу». Пальчики оближешь.

Да, вы увидите, что в «Сейнзбериз» выставлен на той же полке овощной суп, и тоже Кнорра. Отличить один пакетик от другого очень трудно, но вы уж постарайтесь раздобыть куриную лапшичку…

Эйдриан свернул за угол и припустился к своей квартире. До него еще доносился голос Уильямса, радостно увещевавший его не кипятить суп, потому что это наверняка испортит вкус.

Возможно, вот это и имел в виду Трефузис, говоря, что другие столько не врут. Уильяме нес околесицу по поводу дурацкого супа не для того, чтобы добиться уважения или обожания со стороны другого человека, он искренне желал поделиться своим неподдельным энтузиазмом. Эйдриан сознавал, что никто и никогда не сможет предъявить ему обвинение в подобной неотфильтрованной открытости, по будь он проклят, если позволит осуждать себя за это.

Когда Эйдриан вошел в квартиру, Гэри слушал «Величайшие хиты» «Аббы» и перелистывал книгу о Миро.

– Привет, дорогой, – сказал он. – А я только что воду вскипятил.

Эйдриан подошел к проигрывателю, снял пластинку и запустил ее, точно тарелочку фрисби, в открытое окно. Гэри смотрел, как она порхает над двором.

– Что это с тобой сегодня?

Эйдриан извлек из кармана счета от «Хефферз» и «Баркликард» и расправил их прямо на книге Гэри.

– Известно ли тебе, что воровство, приобретение товаров путем обмана и подделок являются серьезными преступлениями? – поинтересовался он.

– Я тебе все отдам.

Эйдриан подошел к своему письменному столу, выдвинул ящик. Ни дисконтной карточки «Хефферз», ни его «Визы» в ящике не наблюдалось.

– Слушай, мог бы, по крайней мере, поставить меня в известность.

– Да мне такая вульгарность и в голову не пришла бы.

– Что ж, я тоже не хочу быть вульгарным, однако теперь ты должен мне в общей сложности… – Эйдриан полистал записную книжку, – шестьсот восемьдесят фунтов шестьдесят три пенса.

– Я же сказал, что отдам, разве нет?

– Я вот все гадаю – когда.

– Подождешь, не обеднеешь. Радовался бы лучше, что оказал услугу представителю рабочего класса.

– А тебе следовало бы гордиться тем, что ты позволяешь мне… о боже!

Из квартиры по другую сторону двора понеслись звуки «Аббы», распевавших «Танцующую королеву». Эйдриан захлопнул окно.

– Вот будешь теперь знать, как выбрасывать вещи в окно, – сказал Гэри.

– Я буду теперь знать, как не выбрасывать вещи в окно.

– Слушай, давай я тебе портретами заплачу. Эйдриан оглядел комнату. Стены были покрыты десятками изображавших его персону портретов. Масло, акварели, гуашь, гризали, рисунки пером, мелком, серебряным карандашом, углем, пастелью, распылителями акриловых красок, цветными карандашами и даже шариковой ручкой, – здесь были представлены все стили, от неопластицизма до протореализма.

Выбора относительно того, с кем он станет делить квартиру, никто Эйдриану не предоставлял. Во время жеребьевки билетики с его и Гэри именами были вытянуты вместе – вот они теперь вместе и жили. Черные кожаные штаны с цепями, выкрашенные хной волосы и широкий ассортимент режущих и колющих инструментов, свисавших с ушей Гэри, извещали мир о том, что он панк – единственный в Св. Матфее и потому являвший собой украшение колледжа, столь же чарующее и пугающее, что и современный Стаффорд-корт на другом берегу реки. Гэри был студентом отделения современных и средневековых языков, но на второй год собирался перебраться на отделение истории искусств; пока же он выражал свою преданность Эйдриану – подлинную или притворную, тот так и не смог разобраться, – третируя его, как страдающего слабоумием старшего брата, прибывшего с другой планеты. До Кембриджа Гэри не встречал ни одного ученика частной школы и, собственно, даже не верил в их существование. Эйдриан потрясал его куда сильнее, чем он Эйдриана.

– И тебе действительно прислуживала шестерка из младших классов и все такое?

– Да. Насколько я знаю, теперь эта традиция отмирает, однако, когда я там учился, каждый обязан был иметь шестерку.

– Черт, поверить не могу! И ты носил канотье?

– Когда требовалось.

– И полосатые брюки?

– В шестом классе.

– Мать-перемать! – Гэри аж скрючило от восторга.

– Я, знаешь ли, не один такой. Здесь десятки выпускников одной лишь моей школы и сотни ребят из Итона, Харроу и Уинчестера.

– Ну да, – сказал Гэри, – но вас же меньше семи процентов населения, так? Люди вроде меня, как правило, с людьми вроде вас не сталкиваются, разве что в коронном суде, когда вы напяливаете парики.

– У нас на дворе девятьсот семьдесят девятый, Гэри, люди вроде тебя формируют кабинет Тэтчер.

Эйдриан рассказал ему о школьной жизни, о журнале, о смерти Свинки Троттера. Даже про Картрайта рассказал.

Гэри немедля изобразил Эйдриана, каким он его себе представлял, – прогуливающегося в блейзере и белых крикетных штанах перед готическим дверным проемом, за которым перепархивали, точно вороны, учителя в академических шапочках и мантиях. Эйдриан же не сходя с места купил рисунок за десять фунтов. С тех пор он оплачивал марихуану и водку Гэри, приобретая по меньшей мере три произведения искусства в неделю. Правда, теперь Эйдриан думал, что вряд ли сможет вынести еще хотя бы один свой портрет – любого размера и ракурса, – о чем и сообщил Гэри.

– Ладно, – сказал Гэри, – в таком случае тебе придется подождать до конца года, тогда я все и верну.

– Да уж конечно, придется, – сказал Эйдриан. – Ах, коитус!

– Брось, ты можешь себе это позволить.

– Да я не об этом. О работе.

– О работе? Я думал, у нас тут университет.

– Да, хоть он и быстро обращается в технический колледж, – сказал, падая в кресло, Эйдриан.

– Значит, Трефузису твое эссе пришлось не по душе?

– Да нет, оно ему понравилось, в том-то все и горе, – сказал Эйдриан. – Эссе было хорошее. Произвело на него сильное впечатление. Но теперь ему угодно, чтобы я сочинил что-нибудь значительное. Что-нибудь потрясающее и оригинальное.

– Оригинальное? По филологии?

– Нет, по любому предмету. Вообще-то я, наверное, должен чувствовать себя польщенным.

Ну вот, если честно, в чем дело? Он же мог сказать Гэри правду, верно? А он соврал, просто по привычке. Что это – гордыня? Страх? Эйдриан закрыл глаза. Трефузис был прав. Прав и при этом смехотворно заблуждался.

Почему он не ощущает счастья? Дженни любит его. Гэри его любит. Мама шлет ему деньги. Дядя Дэвид шлет ему деньги. Сейчас майский триместр его первого университетского года. Погода прекрасная, экзамены сдавать не нужно. Все сложности позади. Кембридж в его распоряжении. Он уже решил, что останется здесь после выпуска, будет преподавать. Все, что от него требуется, – заучить наизусть побольше хороших эссе и выпаливать их трехчасовыми порциями. Трефузис, слава богу, экзаменов не принимает.