Последняя крестьянка - Валентина Гусева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И то ли от этой лесной тишины, или от этого высокого чистого голубого неба, а может быть, от умиротворяющей тихой жизни леса, Любка вдруг ощутила такое беспредельное одиночество, такую сдавливающую грудь тоску и жалость к себе, что слезы брызнули у нее из глаз. Она зарылась лицом в жесткую траву и зарыдала. Зарыдала горько и безутешно, сотрясаясь всем телом и хватая руками жесткую траву.
Наплакавшись, она встала, вытрясла кофту, судорожно вздохнула и не торопясь пошла домой. Игоря не было. Бесцельно походив по комнате, легла на кровать.
Глава 3
О
на лежала и думала.
О чем? Думала о многом. О детстве, о родителях. О своей неудавшейся жизни. Как она пришла к ней, с чего началось? Ведь все было как у всех. Она очень хорошо училась в школе. Родители гордились ее успехами. Правда, Любка не очень гордилась родителями. Мама не раз выходила замуж. Любкин отец был у нее уже третьим. И ревновал к тем первым, хотя и не знал их. Особенно, когда выпивал. А выпивали они оба. Иногда, будучи совсем маленькой, она просыпалась от громкого крика родителей. Любке становилось очень тоскливо и одиноко. Она брала из-под подушки свою плюшевую ворону-каркушу, обнимала ее и, гладя ее мягкие крылышки, шептала: «Сделай так, чтобы папа с мамой помирились. Тогда я возьму тебя с собой гулять, посажу высоко на дерево и отпущу полетать». Каркуша соглашалась и Любка, засыпая, уже не слышала грохота летящей в маму табуретки, засыпая, думала, почему у других на столе красивая скатерть, на полу такой пушистый ковер, и почему Наташкины родители, когда она приходила к Наташке, называли Любку «бедная девочка».
Любка любила школу, там ей было хорошо и спокойно, уроки учила в продленке, окончила школу без троек. Родители хотели, чтобы она шла по стопам матери учиться на ветеринарного фельдшера и жила бы во время учебы в областном городе у тетки. «Квартиру или общежитие, — сказала ей мать, — мы оплатить не можем. Сама знаешь, только на «клюкве» да на «корзинах» и держимся. Зарабатывали родители, действительно, немного. Мать не доработала до пенсии, она была уволена из ветлечебницы за частое появление на работе в нетрезвом виде. Отец ранее работал в деревне трактористом, но когда колхоз развалился, стал зарабатывать клюквой и плетением корзин. Корзины получались у него мастерские, отец обучил этому мастерству и дочь и обещал помогать ей в учебе. А Любка хоть и любила животных, но еще больше любила литературу, читала много, и хотелось ей поступить в институт на филологический. Но смолчала, чтобы мама не скандалила, и поехала, куда велели. И быть бы Любке ветеринаром, да было в ее характере какое-то своеволие или непредсказуемость в принятии решений и еще легкая их переменчивость. Это и провело ее мимо зоотехнического факультета и остановило у двери с надписью «филологический». Здесь дрогнуло ее сердце, она проскользнула в аудиторию вместе с другими оробелыми абитуриентами и облегченно вздохнула. Но так как летом не готовилась, надеясь на свои хорошие знания, то не прошла по конкурсу. Домой решила не ехать, а устроиться на работу и понемногу готовиться к поступлению на филолога на следующий год. Тетка не возражала. Любку взяли на работу горничной в гостиницу. Да и как ее не взять, симпатичную, застенчивую, не накрашенную, да еще из провинции, значит, не избалованную. А подружку ее, тоже не поступившую, взяли посудомойкой в гостиничный ресторан.
И началась у Любки новая жизнь.
Работа горничной оказалась не очень обременительной. Любка с ней легко справлялась. У нее оказались свободными вечера, которые она решила посвятить подготовке в вуз. Правда, это решение все откладывалось: то подружка придет, на танцы пригласит, или в «свой» ресторан, бесплатно ее обедом накормит, со своими дружками познакомит. Заметила подружка Света, что посетители гостиничного ресторана заглядываются на Любку. «Смотри, как вылупился на тебя вон тот со столика у окна», — говорит она Любке. И как на нее не вылупиться, если было в Любке, кроме скромности и тоненькой стройной фигуры, нечто, что привлекало к ней внимание мужчин. Это нечто были ее глаза, особенные, темные, широко распахнутые с голубыми, а не белыми, как у всех, белками. И еще застенчивые. Все девчонки в школе удивлялись этим глазам. И она это знала. И от нее не ускользали внимательные взгляды мужчин. И этот, что за столиком у окна, пригласил ее на танец. А затем попросил сесть за его столик: скучно ему, из другого города он, в командировке, никого здесь не знает. Любка и села. А угостил он ее вином с таким названием, которое запомнилось ей навсегда, и которым хвасталась она потом перед своими подругами. Мартини — было это вино. Про вкус она не помнит, но название-то какое — мартини. «А у вас мартини нет?» — предварительно узнав, что его нет, небрежно буднично спрашивала Любка у официанта в своей будущей ресторанной жизни.
Этот симпатичный с тихим приятным голосом дяденька оказался жильцом комнаты, где Любка убиралась. И очень обрадовался, узнав об этом. Попросил сменить полотенце. Любка сменила и… осталась у него ночевать. Потому что «ну куда же вы пойдете так поздно, да и тетку вашу тревожить нехорошо — спит уже». Да и то правда. Да к тому же так дурманяще пахло от него сигаретами, когда он доверительно наклонялся к ней, шепча на ушко комплименты и нежно поправляя ее волосы. У Любки голова кружилась от запаха этих явно дорогих сигарет. На следующую ночь Любка снова осталась у него. И еще на следующую, пока не закончилась у Виталия командировка. Договорились перезваниваться. Тетка очень не довольна была ночевками Любки у «подруги». Видимо, догадывалась. «Не по той дорожке пошла, племянница», — сурово говорила она ей. Но Любке не до теткиных слов было: телефон-то Виталия оказался «недоступен». И имени такого в гостиничном списке не оказалось. А фамилию не спросила. Подруга Света успокаивала ее: «Брось ты переживать из-за него, мне он сразу не понравился. Да и стар он для тебя. Не влюбилась же ты в него». А Любке казалось, что влюбилась. Но время шло, и образ интеллигентного Виталия стал стираться из памяти Любки. Она, было, решила уже сесть за учебники, да помешал дружок Светкиного дружка, который явно влюбился в Любку и буквально не давал ей прохода.
