Нокаут - Николай Леонов

– Судья, счет! – крикнул Петер.

Он не видел удара русского, наверное, и никто не видел, но по поведению Бартена было ясно, что он пропустил сильный удар и находился в состоянии грогги. Русский мог убить его в эти секунды, но стоял в центре и ждал. Судья поднял руку, собираясь открыть счет, но Бартен повернулся и, закрывая перчатками голову, двинулся на русского.

В зале раздались запоздалые аплодисменты, теперь всем стало ясно, что во время атаки американец пропустил удар. Петер смеялся, он вытирал слезы и тонко, старчески хихикал. Он все понял: русский мальчик предвидел нырок американца и коротко встретил его, бить почти не пришлось, мальчишка просто вытянул и напряг руку, Бартен сам шарахнулся о кулак подбородком.

– Русский может выиграть?

Петер повернулся, увидел озабоченное лицо Лемке, снова вытер глаза и рассмеялся.

– Он может выиграть, Петер? – Лемке вцепился старому боксеру в плечо.

Петер хихикнул и повернулся лицом к рингу. Русский продолжал отступать, его левая рука опускалась все ниже и ниже и наконец безвольно повисла вдоль бедра. Боксер был совсем открыт, но Бартен финтил, угрожал и не нападал. Слезы катились по щекам Петера, его трясло от смеха. Американец боялся ударить незащищенного боксера, он понимал, что тот встретит его, что русский быстр, как легковес, и Бартен боялся.

– Петер, русский выиграет?

Старый тренер вытер лицо и, не поворачиваясь к Лемке, ответил:

– Он выиграл, когда родился на свет с такой реакцией.

– Ты знал об этом?

Петер пожал плечами.

– Но ты поставил на русского!

– Случайно, Вальтер, случайно. Я не играю на боксе.

Наконец Бартен решился и ударил левой, еще раз, сделал шаг в сторону и ударил правой; казалось, русский не шевельнулся, но удар пришелся в плечо. Русский никак не ответил на полученные удары. На этом и закончился первый раунд.

– Не надо, – сказал Зигмунд, когда Сажин подставил ему табуретку. – Дайте полотенце, – он вытер лицо и шею, взглянул на Сажина, вытер ему лицо, наклонился, быстро поцеловал в висок, бросил полотенце и, не ожидая гонга, вышел в центр ринга.

– Сейчас русский убьет его, – сказал Петер и хлопнул Лемке по коленке. – Запомни, Вальтер. Мы видим великого боксера.

Лемке уже смирился с потерей денег и улыбнулся.

– Ты мог бы шепнуть мне, дружище. Да бог с тобой, – он потрепал Петера по шее. – Может, все к лучшему?

– Смотри! Смотри, Вальтер, – крикнул Петер и встал. Сидящие сзади тоже встали, и через секунду все зрители круглой арены стояли, хотя бой еще не начался.

Но вот прозвучал гонг, и раздался возглас:

– Второй раунд!

Бартен медленно встал и подошел к ожидавшему его противнику.

– Бокс! – крикнул рефери и отскочил.

На мгновение боксеры замерли, затем в перехлесте ударов замелькали перчатки, раздался глухой стук, потом стон. Никто не мог понять, что произошло. Боксеры стояли вплотную, соприкасаясь перчатками и головами, потом Зигмунд опустил руки, сделал шаг назад, повернулся и пошел в угол. Бартен медленно опустился на колени, уперся об пол руками и с хриплым выдохом упал лицом вниз.

– Браво! – крикнул Петер.

Зигмунд пришел в свой угол, протянул руки. Сажин развязал ему перчатки и заглянул в лицо, но в голубых глазах снова появились шторки, боксер пожал тренеру руку.

– Спасибо, Михаил Петрович.

Он подошел к судье, который ждал, пока утихнет зал, чтобы объявить победителя.

Петер стоял в окружении любителей бокса.

– Дин Бартен надолго запомнит удар русского, – сказал кто-то.

– Бартен? – Петер злорадно усмехнулся. – Такого боксера больше нет. Покойник! – Он махнул рукой и заковылял к выходу.

Публика медленно расходилась. Мальчишки размахивали руками и принимали воинственные позы. Мужчины шествовали, гордо подняв головы и выпятив грудь, подавали своим спутницам пальто с таким видом, словно это они только что одержали блестящую победу.

Вытирая полотенцем лицо и глядя под ноги, быстро прошел через фойе Сажин.

Римас посмотрел на газету с фотографией Фишбаха, которую ему протянул Лемке, поднял воротник плаща и сказал:

– Тебе не кажется, что нам кто-то мешает? Кто-то ввязывается в нашу игру?

– Почему ты решил? – быстро спросил Лемке, посмотрел на отвернувшегося товарища и решительно сказал: – Нет. Это пустяки.

– Ты понял? – Роберт уперся указательным пальцем в грудь Шурику и грозно шевельнул усами. – Ты понял, кто такой Зигмунд Калныньш? —Он отвернулся, расслабил узел галстука, вздохнул и совсем другим голосом продолжал: – Это не Кудашвили и даже не Александр Бодрашев. Через двадцать лет, малыш, ты будешь рассказывать пионерам, что был в одной команде с Калныньшем, – он оперся подбородком на ладонь и посмотрел на пустой ринг, – тебе, конечно, никто не поверит. Он станет легендой.

– И все-таки он пижон, – упрямо сказал Шурик и встал. – Пойдем, все ушли.

– Зигмунд еще моется, – Роберт устало поднялся. – Ты хотел мне рассказать, где шлялся вчера ночью.

– Я? Ночью?

– Ты. Ночью.

– Понимаешь, Роберт, получилось так, – Шурик взял Роберта под руку и повел к выходу. – Иду я, значит, по Вене. Иду, как иностранец…

– Черт побери! – Хайнц смял программку, бросил под ноги. – Шеф уверял, что русский не имеет шансов.

– Однорукий, видно, неплохой парень, – задумчиво сказал Вольф и посмотрел на ринг. – Интересно, где он получил ранение?

– Мне бы твои заботы, – Хайнц подтолкнул брата к выходу, – скажи лучше, что я доложу отцу? Я проиграл тысячу монет.

Римас остановил «Ситроен» у маленького кафе.

– Минуту, Вальтер, я куплю сигареты. – Он зашел в кафе, молча положил на стойку монету и показал на пачку сигарет, другой рукой снял телефонную трубку висевшего на стене автомата и набрал номер. Абонент не ответил. Римас взял сигареты и вышел на улицу. Через минуту «Ситроен» вновь катился по улицам шумного города.

– Фишбах нам очень нужен, – продолжал Лемке, видимо, ранее начатый разговор. – И мы не можем свою политику в стране ставить в зависимость от памяти этого Сажина. Не узнал сегодня – узнает завтра. Ты представляешь, какой скандал поднимут русские? Австрийцы с их мягкотелым нейтралитетом отдадут парня.

Римас резко повернул руль и обогнал какую-то машину.

– Мы не у себя дома, и его нельзя просто застрелить на улице. Шеф не хочет обострения с австрийским правительством, газетной шумихи и прочего.

Римас недовольно хмыкнул.

– Мы не у себя дома, – повторил Лемке. – И ты был прав, Римас, нам кто-то мешает. Когда боксеры выходили из машины, мальчишка что-то сказал о телефонном звонке. Важно узнать, что именно.

Римас остановил машину.

– Разреши мне поговорить с мальчиком.

Лемке посмотрел на Римаса, улыбнулся, достал из кармана ключи и повесил на руль.

– Если хочешь, Римас. Моя квартира в твоем распоряжении.

Римас положил ключи в карман и спросил:

– Где ликвидируют тренера?

– У меня есть идея, завтра поговорим. Приходи утром, посмотрим шествие покойников.

– Зря ты доверился уголовникам, – ответил Римас.

Они вышли из машины и раскланялись.

– Не уходи, жди звонка, – Лемке приподнял шляпу и ушел, а Римас вошел в кафе и снял телефонную трубку.

Абонент не отвечал, Римас вынул из кармана почтовую открытку с изображением самолета и написал: «Привет из Вены», – проставил число и бросил открытку в ящик.

– Простите, Михаил Петрович, но я обещал послу, что привезу вас, – сказал работник посольства, усаживаясь за руль. Рядом с ним сел Зигмунд. Сажин, Роберт и Шурик разместились сзади.

– Николай Федорович не мог приехать на матч и очень сожалел, но просил привезти вас всех обязательно.

– С начальством не спорят, – Сажин демонстративно вздохнул. Несколько минут ехали молча.

– Вот мы и дома. Наша улица, ребята, называется Райзнерштрассе.

Все вышли из машины. Шурик оглядел старое трехэтажное здание посольства и сказал:

– Не шибко шикарно живете, Николай Николаевич.

– Этот дом занимало еще посольство царской России. Получили в наследство, – ответил Николай Николаевич и подошел к Шурику. – Напротив, – он показал на современное здание из стекла и бетона, – посольство Федеративной Республики Германии. Построили они свою резиденцию в шестьдесят шестом году. Живут, на нас любуются, очень им хорошо все видно. Так что мы с лучшими друзьями, можно сказать, лицом к лицу. Ну, пошли – нас, наверное, заждались.

Когда входили в здание, Роберт поймал Шурика за полу плаща.

– Ты знаешь, что дом человека ругать нельзя?

– Так я спросил…

– Меньше спрашивай, жеребенок. Если старшему ты нужен, он сам к тебе обратится. Понял?

– Понял, – Шурик вырвался и вприпрыжку пустился догонять товарищей.

Когда все сняли плащи, причесались и привели себя в порядок, Николай Николаевич открыл какую-то дверь и сказал:

– Ребята, проходите, вас ждут, а мы с Михаилом Петровичем сейчас вас догоним. – Он закрыл за боксерами дверь и повернулся к Сажину. – Сегодня у нас вечер отдыха, но сначала два слова о делах. – Он достал из кармана фотокарточку: – Вам этот господин знаком?