Темная материя - Блейк Крауч

– Дэниела! – зову я.

Здесь даже эхо моего голоса звучит иначе.

– Чарли!

Вещей меньше, эха больше.

Я прохожу в гостиную. Моя старая вертушка стоит рядом с дорогой акустической системой. Мои виниловые пластинки с записями джаза аккуратно и с любовью расставлены в алфавитном порядке на встроенных полках.

Поднимаюсь по лестнице на второй этаж.

В коридоре темно, и выключатель не там, где он должен быть, но это не важно. Почти все осветительные приборы работают на сенсорах движения, и лампы скрыты в углублениях в потолке.

Деревянный пол тоже не мой. Он симпатичнее, половицы шире и не такие гладкие.

Фотография, на которой мы втроем стоим на фоне Висконсин-Деллс, заменена здесь эскизом с изображением Военно-морского пирса. Эскиз выполнен углем на листе толстого пергамента. В глаза бросается подпись художника в правом нижнем углу – Дэниела Варгас.

Я вхожу в комнату слева.

В комнату сына.

Вот только и она совсем другая. Нет ни одной из его сюрреалистических работ на стенах. Нет кровати. Нет манга-постеров. Нет письменного стола с разбросанными листками. Нет лавовой лампы и рюкзака. На полу не валяется разбросанная одежда. Только монитор на дорогом столе с книгами и бумагами.

Шокированный, я иду в конец коридора. Отодвигаю раздвижную дверь с матовым стеклом и вхожу в спальню. Шикарную, холодную, нежилую, как и все остальное в этом доме. Не мою.

На стенах выполненные углем на толстом пергаменте эскизы. Стиль тот же, что и у наброска в коридоре. Центральное место занимает стеклянная витрина, встроенная в деревянный – похоже, из акации – стенд. Идущий из основания свет падает на сертификат в кожаной папке, опирающейся на обтянутую бархатом стойку. На свисающей со стойки тонкой цепочке висит золотая монета с изображением Джулиана Павиа.

Текст на сертификате гласит:

Премия Павиа присуждена ДЖЕЙСОНУ ЭШЛИ ДЕССЕНУ – за выдающиеся достижения в продвижении наших знаний и понимания происхождения, эволюции и свойств вселенной посредством помещения макроскопического объекта в состояние квантовой суперпозиции.

Я опускаюсь на край кровати.

Мне нехорошо.

Сильно нехорошо.

Мой дом – моя тихая гавань, моя крепость, мой уютный уголок, где я окружен семьей. Теперь он даже не мой.

У меня сводит живот.

Я бегу в ванную, откидываю крышку унитаза, и меня выворачивает в сияющую белизной чашу.

Горло горит от жажды.

Я поворачиваю ручку и пью из-под крана.

Ополаскиваю лицо.

И бреду в спальню.

Мобильника при мне нет, и где он, я не представляю, но на прикроватном столике стоит проводной телефон.

Я никогда не набирал номер сотового Дэниелы и теперь вспоминаю его не сразу, но все же вспоминаю и набираю.

Четыре гудка.

– Алло? – отвечает мужской голос, глубокий и сонный.

– Где Дэниела? – спрашиваю я.

– Думаю, вы ошиблись номером.

Я называю номер своей жены.

– Да, – говорит мой собеседник, – номер правильный, но только он – мой.

– Как такое возможно?

Незнакомец дает отбой.

Я снова набираю номер Дэниелы, и теперь он берет трубку после первого же звонка.

– Сейчас три часа ночи. Больше не звони. Идиот.

С третьей попытки я попадаю на голосовую почту. Сообщения не оставляю и даю отбой.

Поднявшись с кровати, опять иду в ванную. Рассматриваю себя в зеркале над раковиной.

Лицо в синяках и царапинах. Засохшая кровь и грязь. Щетина. Глаза налиты кровью. Тем не менее это я.

Усталость накатывает волной и буквально валит с ног.

Ноги подгибаются, но я успеваю ухватиться за столешницу.

И тут… какой-то шум на первом этаже.

Как будто кто-то осторожно прикрыл дверь.

Я выпрямляюсь.

Настороженно прислушиваюсь.

Тихонько подхожу к двери. Смотрю в коридор.

Слышу приглушенные голоса.

Попискивание рации.

Скрип половицы под осторожным шагом.

Голоса звучат яснее, разбегаются эхом между стенами лестничного пролета, выплескиваются в коридор. Теперь я вижу их тени на стенах, шествующие по лестнице, словно призраки.

Осторожно выхожу в коридор, и тут же с лестницы доносится сдержанный, нарочито спокойный мужской голос. Голос Лейтона:

– Джейсон?

Пять быстрых шагов – и я уже у ванной.

– Мы не сделаем тебе ничего плохого, – продолжает Вэнс.

Они уже в коридоре. Идут медленно, методично.

– Знаю, ты растерян и дезориентирован. Нужно было сказать что-то в лаборатории. Жаль, я не сразу понял, в каком ты состоянии, насколько тяжело тебе это далось.

Я осторожно закрываю за собой дверь и толкаю задвижку.

– Мы хотим позаботиться о тебе, принять меры, чтобы ты не навредил ни себе, ни другим.

Ванная раза в два больше моей, стены душевой облицованы гранитом, рядом с ней – мраморная столешница с двумя умывальниками.

Напротив туалета я вижу то, что мне нужно: большую, встроенную в стену полку и люк, за которым находится ведущий в прачечную желоб для грязного белья.

– Джейсон? – зовет Лейтон.

Треск статических разрядов уже за дверью ванной.

– Джейсон, пожалуйста. Поговори со мной. – Идущий ниоткуда голос сочится отчаянием. – Мы все работали ради сегодняшнего дня. Мы посвятили этому жизнь. Выходи! Не дури!

Однажды дождливым воскресеньем – Чарли тогда было то ли девять, то ли десять лет – мы полдня играли в спелеологов. И я раз за разом спускал его по желобу в прачечную. Он даже надевал рюкзачок и самодельный налобный фонарь.

Я открываю люк, забираюсь на полку.

– Проверьте спальню, – говорит Лейтон.

Торопливые шаги по коридору.

Желоб выглядит тесным. Может быть, даже слишком тесным.

Дверь вздрагивает. Кто-то крутит ручку.

Издалека доносится женский голос:

– Эта на замке.

Я заглядываю в шахту.

Полнейшая тьма.

Дверь ванной довольно прочная и первый приступ выдерживает – дерево только трещит.

Я вовсе не уверен, что смогу протиснуться в тесный люк, но ничего другого не остается. Вторая попытка заканчивается тем, что дверь слетает с петель и с грохотом обрушивается на выложенный кафелем пол.

В последний момент я бросаю взгляд в зеркало и вижу Лейтона Вэнса и одного из тех консультантов по безопасности, что были в лаборатории. Один из них держит в руке что-то похожее на тазер.

Наши – мои и Лейтона – глаза встречаются на мгновение в стекле, а потом человек с тазером поворачивается и поднимает оружие.

Я складываю руки на груди и ныряю в шахту.

Крики в ванной глохнут, а я падаю в пустую пластиковую корзину для белья, которая раскалывается от удара. Сила инерции отбрасывает меня к стене между стиральной машиной и сушилкой.

Они уже спускаются, шаги грохочут по лестнице.

Острая боль иглой пронзает правую ногу. Кое-как поднявшись, я бросаюсь к застекленной двери, которая ведет на улицу.

Латунные ручки замерли намертво.

Дверь заперта на замок.

Шаги приближаются, голоса все громче. Чей-то громкий голос, перекрывая треск статических разрядов, раздает распоряжения.

Я поворачиваю замок, распахиваю дверь и проношусь через веранду красного дерева, которая может похвастать грилем получше моего и горячей ванной, которой у меня никогда не было.

Скатываюсь по ступенькам в задний дворик, пролетаю мимо цветника. Дергаю ручку гаража – заперто.

В доме – суматоха, во всех окнах уже горит свет. Несколько человек, четверо или пятеро, носятся, перекрикиваясь, по комнатам первого этажа.

Задний двор обнесен сетчатой оградой в восемь футов высотой. Я поднимаю крючок на двери, и в этот момент кто-то вылетает на веранду.

– Джейсон!

Переулок пуст, и у меня нет времени раздумывать, в какую сторону повернуть.

Я просто бегу и только на перекрестке позволяю себе обернуться. Меня преследуют двое.

Рев двигателя взрывает тишину, покрышки взвизгивают, зацепив бордюр.

Я поворачиваю налево и несусь к следующему переулку.

Почти каждый задний двор прячется за непреодолимой оградой, но пятый ограничился лишь кованой конструкцией в пояс высотой.

Темный внедорожник, развернувшись, влетает в переулок и, набирая скорость, несется мне навстречу.

Я бросаюсь к забору.

Взять барьер с ходу нет сил, и я неуклюже переваливаюсь через острые металлические зубцы и мешком падаю на землю в чьем-то заднем дворе. Заметив небольшую пристройку к гаражу – на двери нет замка, ползу к ней на четвереньках по траве.

Дверь открывается со скрипом, и я проскальзываю внутрь ровно в тот момент, когда по двору кто-то пробегает.

Я прикрываю дверь, чтобы меня не услышали, и замираю.

Но задержать дыхание не могу.

В пристройке темно, хоть глаз выколи, и пахнет бензином и скошенной травой. Я стою, прижавшись грудью к двери. Пот струится по щекам и капает с подбородка.

Снимаю с лица паутину. Шарю в темноте по дощатым стенам. Пальцы натыкаются на инструменты – садовые ножницы, ножовку, грабли, лезвие топора… Я снимаю со стены топор, ощупываю деревянную рукоять, провожу пальцем по лезвию. Судя по глубоким выщербинам, с точильным камнем оно встречалось давно.