Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы - Арсений Несмелов

Со второй половины 1980-х годов интерес к творчеству Несмелова достиг высокой степени накала: его стихи изучаются, во всяком уважающем себя издании, будь то антология или энциклопедия, есть о нем хотя бы несколько строк. Его стихи переводятся на самые разные языки — от китайского до голландского. Однако издание такого объема, как нынешнее, предпринимается впервые.

Чего хотел от литературы сам Несмелов? Вот две цитаты.

«Всякий ищет свое, — думал я. — Собака кость с остатками мяса, мать удачи для сына, сын — славы. Безумная женщина, не замечая любви мужа, стремится к другой любви. А чего ищу я? Ничего. Я люблю только точно писать жизнь, как пишет ее художник-реалист. Я хотел бы, чтобы мой потомок, удаленный от меня бесконечно, прочитав написанное мною, подумал: «А ведь он дышал и чувствовал совсем так же, как дышу и чувствую я. Мы — одно!» И подумал бы обо мне, как о друге, как о брате. Но, Боже мой, чего же, в конце концов, я хочу? Не больше, не меньше, как бессмертия!»

Этими словами заканчивается рассказ Несмелова «Ночь в чужом доме»: напечатан он был в августе 1945 года, за несколько дней до советской оккупации. Случайно ли такие слова оказываются в жизни человека последними? Несмелов, хоть и офицер, но в первую очередь поэт, хотел бессмертия — творческого, разумеется.

Вторая цитата представляется более важной, последнюю строфу из этого стихотворения уже приводила в своей статье «Чураевский питомник» в 1968 году Ю.В.Крузенштерн-Петерец, и сама потом не могла вспомнить — откуда запомнились ей эти строки. Но стихи нашлись. Все в том же «Рубеже», полного комплекта которого по сей день не смогла собрать ни одна библиотека в мире.

ФОРМУЛА БЕССМЕРТИЯ

Какой-то срок, убийственная дата,И то, что называлось мастерством,Что смелостью пленяло нас когда-то, —Уже фальшивит шамкающим ртом.

О, трупы душ в тисненых переплетах,Чей жар остыл, чей свет уже потух, —Что уцелело от посильных взлетов,От непосильных творческих потуг?

Лишь чудаков над вашим склепом встретишь;Но даже им, искателям пути,Сверкающую формулу бессмертьяВ остывшем пепле вашем не найти!

И только страсть высоким воплем медиЕще звучит, почти не отходя,Да голубые молнии трагедийУ горизонта небо бороздят…

Лишь вопль из задохнувшейся гортани,Лишь в ужасе воздетая рука…Лишь речь нечеловеческих страданий,Как маяки, как искра маяка, — Векам, в века!

Трудно сказать — был ли Арсений Несмелов верующим человеком. Но обычной творческой ценой — ценой жизни — он бессмертие себе в русской литературе обеспечил.

СТИХОТВОРЕНИЯ[46] [47]

СТИХИ (Владивосток, 1921)

ГОЛУБОЙ РАЗРЯД[48]

Николаю Асееву

I

Ложась в постель — ладью покоя,Ловлю плавучие стихиИ рву не видя и легко яС корней, упавших до стихий.И мнится мне: оруженосец —Вчера надменный сюзерен,Я сумасшедший миноносецУ остроострова сирен.И разрушать борта какиеОбречена моя душа,Летящий под ударом кияПланетно озаренный шар.И вот, свистя, несусь в овале,Качая ось-веретено,Но там, где сердце заковали,Уж исцарапано звено.И скрип цепей, протяжный скрежет,Под допотопный вздох стихийЯ переплавлю, сонный нежил,В легко скользящие стихи.И, засыпая, всё баючейКружусь, захваченный в лассо,В лучи истонченных созвучий —Сон.Сон.Сон.

II

Звенит колокольчик серебряный —Над тонкой травинкой оса,И в мозг, сновиденьем одебренный,Космато ползут чудеса.Нейроны, объятые спячкой,Разжали свои кулачки,И герцог целуется с прачкой,И кровли целуют смычки.И страж исхудалый и серый(От пота раздумий измок)С дверей подсознательной сферыСнимает висячий замок.

III

Вот нагибаюсь. В пригoршниЧерпаю тонкую суть,Что нагнетатели-поршниВ мир ураганно несут.Вот — торжествующей спазмойСжался родящий живот:Млечно-светящая плазма —Вот она, вот она, вот.Первая нить шелкопряда,Первая буква письма,И — голубого разрядаОшеломляющий взмах!

IV

Дальше! Но нечего дальше!Пыль! Не удержишь гонца.Жаль, понимаете, жаль жеСон рассказать до конца.Запах вдыхая аниса,Хочется выпить ликер,Но нарядить АдонисаВ фрачный костюм — куафер.Слово и камень ленивы,Слово сомнительный дар:Чтобы горело — огниво,Чтобы звенело — удар.

V

Причаль в лесу, за шхерами видений,Моя ладья, мой радостный корвет.Я запишу улыбку сновидений,Я встал, дрожу и зажигаю свет.Гляжу жену и крошечную дочку,И многих — раб, и многого — вассал.Я удивлен, я робко ставлю точкуВ конце того, что точно записал.

МАРШ[49]

Е.В. Худяковской

Словно моряк, унесенный льдиной,Грезит о грани гранитных скал,Близкий к безумью, к тебе, единой,Я приближенья путей искал.

Мир опрокинут, но в цепких лапахЗлобно вкусил я от всех грехов,Чтобы острее твой странный запахПрятать в стальные ларцы стихов.

Душу я предал клинкам распятья,Сердце кроваво зажал в тиски,Лишь бы услышать лишь шорох платья,Лишь бы поверить в предел тоски.

Лишь бы услышать лишь шелест вздоха,Лишь бы увидеть лишь раз один…Слушай — слышишь, мне снова плохоВ море, на льдине, меж шатких льдин.

Смелый на глыбе поставит парус,Море узнает героя гнет:Льдину на льдину, на ярус ярус —Небо за тучу к себе пригнет.

Но неудачник, влюбленный в Полюс,Всё же вонзает свой флаг в сугроб, —Путник, ведай: восторг и волюСнежный железно захлопнул гроб.

В версты — к тебе — золотые нити,В воздух — тебе — золотой сигнал!…Ветер, склоняясь, свистит: «Усните», —В шарканье туфель идет финал.

УРОД

Что же делать, если я урод,Если я горбатый Квазимодо?Человеки — тысячи пород,Словно ветер — человечья мода.

Что же делать, если я умен,А мой череп шелудив и гноен?Есть несчастья тысячи имен,Но не каждый ужаса достоин.

Я люблю вечернюю зарюИ луну в сияющей короне,О себе давно я говорюКак другой, как путник посторонний.

Я живу, прикованный к уму,Ржавой цепью брошен гнев Господен:Постигаю нечто, потомуЧто к другому ничему не годен.

Я люблю играющих детей,Их головок льную златокудрость,А итоги проскрипевших днейМне несут икающую мудрость.

Господи, верни меня в истокРадости звериной или нежной,Посади голубенький цветокНа моей пустыне белоснежной.

И в ответ:«Исскаль до плача рот,Извертись на преющей рогоже:В той стране, где всё наоборот,Будешь ты и глупый, и пригожий».

ОТВЕРЖЕННОСТЬ

Вода сквозь щели протекла,Твое жилье — нора миноги.А там, за зеленью стекла,Стучат бесчисленные ноги.

Сухими корками в крокетВ углу всю ночь играла крыса,И вместо Кэт, ушедшей Кэт,Тебя жалела Василиса.

Полузадушенный талантХрипит в бреду предсмертных песен:И этот черный бриллиантНе так давно украла плесень.

Трепещет сердце от отравПодстерегающих рефлексий,Один лишь миг, и вновь ты прав —Убить, украсть, подделать вексель!

АВАНТЮРИСТ[50]