Занятные истории - И. Судникова

– Что бы значило это отступление, когда Витт находится в гораздо лучшем положении, чем я?

– Вероятно, Ваше Величество, граф Витт принимает это дело за настоящее сражение, – был ответ Ермолова.

И.Ф. Крузенштерн

(1770–1846)

[4]

Знаменитый русский мореплаватель адмирал Иван Федорович Крузенштерн был отпрыском немецкого рода фон Крузенов.

Однажды адмирал приехал в школу гардемаринов в экзаменационный день. Захотел он самолично проверить знания великовозрастных учеников и вызывает по алфавиту наудачу какого-то рослого и здорового детину, который чрезвычайно смело и развязно полез за билетом.

На билете значилось: «Лютер и реформация в Германии».

Крузенштерн приготовился слушать. Гардемарин откашлялся, по привычке оправился и, встав в непринужденную позу, начал:

– Лютер был немец…

После небольшой паузы Иван Федорович его спрашивает:

– Ну и что же из этого?

– Хотя он был и немец, но умный человек…

Крузенштерн моментально вспылил и крикнул:

– А ты, хотя и русский, но большой дурак!..

Я.П. Кульнев

(1763–1812)

[5]

Изгоняя роскошь и желая приучить подданных своих к умеренности, император Павел назначил число кушаньев по сословиям, а у служащих по чинам.

Майору определено было иметь за столом три кушанья.

Яков Петрович Кульнев, впоследствии генерал и славный партизан, служил тогда майором в Сумском гусарском полку и не имел почти никакого состояния. Павел, увидя его где-то, спросил:

– Господин майор, сколько у вас за обедом подают кушаньев?

– Три, Ваше императорское Величество.

– А позвольте узнать, господин майор, какие?

– Курица плашмя, курица ребром и курица боком, – отвечал Кульнев.

Император расхохотался.

И.Д. Лазарев

(1820–1879)

[6]

Прослужив долгие годы в Дагестане, где командовал русскими войсками, И.Д. Лазарев отлично знал страну, ее обычаи, нравы и приемы обращения с населением.

В Дагестане было несколько отдельных ханств, и в том числе Кумыкское, в котором располагалась часть войск, находившихся под начальством Лазарева.

Приехал он к месту назначения и послал сказать хану, что желает ему представиться.

Тот отвечал приглашением.

Входит Лазарев к нему со штабною свитою, глядит: сидит с поджатыми ногами хан на ковре, из кальяна синий дым тянет: не шевелится, будто и не заметил вошедших.

Передернуло русского офицера. Он сделал несколько шагов вперед и стал перед самым лицом кумыкского владыки.

Тот повел на него глазами и чуть-чуть мотнул головою, в знак поклона.

Лазарев, не говоря худого слова, запустил руку за ворот сидевшего, поднял его одним взмахом на ноги и, вытянув в рост, сказал ему:

– Ты здесь хоть и хан, а я моему государю подполковник – и ты его подданный. Так принимай меня так, как подобает рангу, возложенному на меня и твоим, и моим повелителем.

И надменный хан обратился тотчас в любезнейшего хозяина на все время пребывания Лазарева с своим отрядом в его владениях.

А.В. Лохвицкий

(1830–1884)

[7]

Раз известный адвокат А.В. Лохвицкий пришел к своему приятелю незадолго до известного таганрогского дела Вальяна и говорит, что всех подсудимых разобрали «хорошие» адвокаты, а ему достался чиновник, притом во всем сознавшийся.

– Но придумал речь. На скамье подсудимых будут все невиновные, не сознавшиеся. Мой один, который сознался… Я обращаюсь к присяжным так. Гг. присяжные, император Николай раз посетил тюрьму. Входит в одну камеру и спрашивает заключенного: «За что сидишь?» – «Не могу знать, Ваше Величество. Оклеветали невиновного…» Входит в другую камеру, в третью, в четвертую, везде предлагает тот же вопрос и получает в ответ почти то же. Все невиновны, все по наговорам и клеветам. Император выходит из тюрьмы. «Ваше Величество, – говорит смотритель, – тут вот есть еще каморка, в ней сидит служивый». – Хорошо. Зайдем и к служивому, – говорит император. – За что сидишь? – спрашивает император.

– Виноват, Ваше императорское Величество. Украл! – говорит служивый, падая на колени.

– Уберите отсюда вон этого негодяя, пусть идет куда хочет, – сказал император, – он недостоин сидеть вместе с честными и невинными людьми.

А.С. Меншиков

(1787–1869)

[8]

Как остряк, большою славою пользовался князь А.С. Меншиков, бывший морской министр и главнокомандующий морских и сухопутных войск в достопамятную Крымскую войну 1854 года. Его шутки имели громадный успех и переходили из уст в уста по всей России. Жаль, что никто из приближенных не собирал его острот, потому что из них могла бы получиться целая энциклопедия скандальных историй Николаевской эпохи.

В Крымскую войну интендантское управление отличалось такими безобразными беспорядками, что вынудило князя Меншикова во время самого боя назначить следствие.

Глядя на слишком осилившего нас неприятеля, кто-то спросил у Александра Сергеевича:

– Неужели нет возможности избавиться от англичан?

– Есть! – ответил Меншиков.

– Какое же? – радостно воскликнул собеседник, полагая, что у князя созрел какой-нибудь новый верный план боя.

– Для быстрого уничтожения неприятельских войск есть радикальное средство: надо заменить их интендантскую службу нашею.

Перед самым сражением на Альме, еще в самом начале служебной карьеры, понимая всю важность этого сражения, Меншиков не мог удержаться, чтоб не сказать окружающим:

– А что, если мы выиграем сражение, ведь меня могут сделать графом Альмавива.

Граф А.А. Закревский, по назначению его в 1849 году после отставки князя Щербатова московским военным генерал-губернатором, принял строгие и даже крутые меры для водворения во всех частях управления порядка. Конечно, это не понравилось избалованным москвичам; они прозвали Закревского Чурбан-пашою.

Князь Меншиков много острил на счет строгости московского генерал-губернатора и говорил, что Москва находится теперь в осадном положении. Государь, узнав об этом, шутя выговаривал князю за его насмешки и между прочим сказал:

– Ну, можно ли выдумывать, что Москва в осадном положении.

– Нет, Ваше Величество, я не говорил, что она в осадном, а только сказал, что в досадном положении.

– Ты что ни говори, – улыбнувшись отвечал государь, – а надобно согласиться, что Москва наша истинно православная, святая.

– А с тех пор, как Закревский ее градоначальник, – добавил Меншиков, – она даже может назваться и великомученицею.

Однажды князь Меншиков, явившись во дворец и став перед зеркалом, спрашивал у окружающих: не велика ли борода у него?

На что такой же остряк – генерал Ермолов с ироничной улыбкой ответил: «Велика? Так в чем же дело! Высунь язык и побрейся!»

Г.Г. Орлов

(1734–1783)

[9]

В 1771 году во время моровой язвы в Москве и последовавшего за этим возмущения, для водворения спокойствия отправлен был из Петербурга приближенный императрицы Екатерины II граф Григорий Орлов, который презрел все опасности и водворил порядок.

Государыня, по его возвращении, приказала в честь своего фаворита выбить медаль с надписью: «Такового сына Россия имеет».

Орлов не принял самою императрицею вручаемые для раздачи медали и, стоя на коленях, сказал:

– Я не противлюсь, но прикажи переменить надпись, обидную для других сынов отечества.

Выбитые медали были брошены на переплавку и появились с надписью: «Таковых сынов Россия имеет».

Ф.Н. Плевако

(1842–1908)

[10]

Известна защита знаменитым адвокатом Ф.Н. Плевако владелицы небольшой лавчонки, полуграмотной женщины, нарушившей правила о часах торговли и закрывшей торговлю на 20 минут позже, чем было положено, накануне какого-то религиозного праздника. Заседание суда по ее делу было назначено на 10 часов. Суд вышел с опозданием на 10 минут. Все были налицо, кроме защитника – Плевако. Председатель суда распорядился разыскать адвоката. Минут через десять Плевако, не торопясь, вошел в зал, спокойно уселся на месте защиты и раскрыл портфель. Председатель суда сделал ему замечание за опоздание. Тогда Плевако вытащил часы, посмотрел на них и заявил, что на его часах только пять минут одиннадцатого. Председатель указал ему, что на стенных часах уже 20 минут одиннадцатого. Плевако спросил председателя: – А сколько на ваших часах, ваше превосходительство? Председатель посмотрел и ответил:

– На моих пятнадцать минут одиннадцатого. Плевако обратился к прокурору:

– А на ваших часах, господин прокурор? Прокурор, явно желая причинить защитнику неприятность, с ехидной улыбкой ответил:

– На моих часах уже двадцать пять минут одиннадцатого.

Он не мог знать, какую ловушку подстроил ему Плевако и как сильно он, прокурор, помог защите.