Кузя, Мишка, Верочка - Губина Всеволодовна

Светлана приезжала в лагерь часто, насколько позволяла работа. Лагерь ей понравился. Удобные комнаты, любезные воспитатели. Хорошая, вкусная еда. Ну и природа, конечно. Главное для ребенка — чтобы он дышал свежим воздухом, хотя бы летом.

Анечка грустила без мамы. У Светланы разрывалось сердце, но она себя уговаривала, что так и должно быть. Многие дети уезжают на лето и скучают по родителям, а родители скучают по детям. Светлана надеялась, что через недельку Аня попривыкнет, а через две — и вовсе грустить перестанет. Подружится с кем-нибудь, в кружок ходить будет…

В очередной свой приезд Светлана застала Аню совсем расстроенной. «Мама, забери меня отсюда», — первое, что сказала Аня. «Ну что ты, Анечка, — Светлана говорила, как разумный родитель, который должен успокоить раскапризничавшегося ребенка, — что ты, Анечка, ты же знаешь, что маме надо работать. Что же ты, целыми днями будешь сидеть одна в квартире?»

Потом Светлана вспоминала каждую интонацию, каждый всхлип Ани. Пыталась воспроизвести в уме каждое слово, произнесенное Аней, — можно ли было по словам девочки догадаться, что происходит? Когда Светлана уезжала, Аня рыдала: «Мама, забери меня отсюда! Мне здесь плохо!» До конца смены оставалась неделя. «Через неделю ты поедешь домой, Анечка, — успокаивала Светлана девочку из последних сил, — потерпи, доченька!»

Через неделю Аня была дома. «Она как будто изменилась, — рассказывала Светлана, — стала тихая, грустная какая-то. Спросишь — „что-то случилось?“ — нет, говорит, ничего». Светлана тревожилась. С другой стороны, то, что Аня стала потише и позадумчивей, ей даже нравилось. Исчезла Анина «лихость», она перестала быть той «рыжей оторвой», немного разбитной и грубоватой, какой была в начале их знакомства.

Однажды вечером Аня подошла к Светлане. «Мама, а хочешь, я тебе что-то расскажу», — спросила она, глядя в сторону. «Конечно, хочу», — ответила Светлана, не предполагая ничего особенного. «Когда я была в лагере, меня старшие мальчики привели в свою комнату, раздели и… и руками… лазили», — проговорила Аня, по-прежнему глядя в сторону и не меняя интонацию. Светлана застыла. Тут же на нее накатила волна ярости. Она доверила своего ребенка этим людям, а они допустили такое!

— Ты кому-нибудь говорила об этом? — спросила Светлана, еле сдерживаясь.

— Говорила…

— Кому?

— Тебе говорила! Ну помнишь, я же говорила, мама, мне тут плохо, забери меня отсюда…

У Светланы началась истерика…

Сопротивлялась ли Аня, когда мальчишки затащили ее в комнату? Нет, не сопротивлялась. Потому что сначала не предполагала ничего плохого, а потом было слишком поздно. Пыталась ли кричать? Нет, ей зажали рот. Почему не рассказала никому из взрослых? Потому что мальчики ей сказали — убьем, и Аня им поверила. А еще потому, что никто из взрослых особо и внимания на нее не обращал. Ну, дети и дети. Играют…

Светлана решила наказать виновных. Она нашла юристов, которые не отказывались вести дело. Хотя отговаривали. Юристы объясняли — нужно будет доказать, что все это случилось. Опрашивать воспитателей, сотрудников лагеря. Опрашивать детей, а их родители могут не согласиться. Ане придется рассказывать много раз, что и как с ней произошло. «Вы всего этого не выдержите, — говорили Светлане, — ни вы, ни, тем более, ребенок. Да еще и вас обвинят в клевете и в чем-нибудь похуже…»

Светлана поехала в лагерь. Результат был приблизительно такой, как и предсказывали. «В нашем прекрасном лагере, — услышала Светлана, — ничего подобного быть не может. Вы все это сами придумали. Вы и ваш развратный ребенок. Как вы смеете вашими грязными наветами порочить доброе имя нашего лагеря!»

Аня прошла курс реабилитации. Есть такие специалисты, которые работают с детьми, получившими тяжелую психическую травму. С детьми, пережившими физическое или сексуальное насилие. Случилось ли это с ней, потому что она была ребенком из детского дома? Потому что не могла сопротивляться насилию, не умела, не знала как? Знаете, есть такая штука — виктимология. Наука о жертвах. О том, что жертва притягивает насилие. Была ли Аня жертвой? Или все это было стечением печальных обстоятельств?

Светлана ушла с работы. Я не буду здесь писать о том, что творилось в ее душе. Сколько боли, стыда и раскаяния она пережила. Какое чувство вины испытывала. Какую ненависть и ярость на обидчиков ей пришлось преодолеть. Она расставила приоритеты своей жизни. «Аня — это главное, — объясняла Светлана, — я забыла об этом, я думала о себе, и вот что получилось». Всю вину за происшедшее Светлана брала на себя.

Мы не встречались со Светланой довольно долго. Она не работала, благо позволяли кое-какие отложенные средства. Все свое время посвящала Ане. Видеть ей никого не хотелось. Они завели собачку, маленького щенка. «Как с младенцем возилась, — рассказывала потом Светлана, — подстилки, подкормки, „детские“ болезни…»

Увидела я Светлану нескоро. Она изменилась. Не столько внешне, сколько… даже не знаю, как это объяснить. Было такое впечатление, что человек взял и отбросил все случайное, наносное. Перестал заботиться о том, «что скажут». Нет, вы только не подумайте, что она себя как-то запустила, ничего подобного. Я увидела красивую, ухоженную, немного пополневшую женщину. Женщину, от которой исходило мягкое спокойствие. Какая-то нежная волна любви… Об этом трудно писать…

Потом Светлана нашла работу, которая позволяла ей проводить много времени с Аней. Аня пошла в школу. Собачка подросла. Светлана с Аней ездили в гости к Наде, помирились с бабушкой. Лето проводили у друзей в деревне. А потом в жизни Светланы и Ани появилась еще одна девочка. Но это будет уже другая история.

История 6

Прощай, сестра…

… А потом в жизни Светланы и Ани появилась еще одна девочка… Пятнадцатилетняя Рита.

— Анечка, как ты думаешь… ну, если Рита поживет пока у нас?

— Здорово! С ней так весело. Мама, а она играть со мной будет?

С Ритой Светлана познакомилась в детском доме, куда пришла за какой-то надобностью. Последние шесть лет Рита жила в патронатной семье, и вот снова оказалась в детском доме. Ее вернули. Почему вернули? Это не так просто объяснить. Лучше рассказать все по порядку.

Родилась Рита в маленьком поселке. Были у нее и мама, и папа, и старший брат. Мама — шумная и яркая, вспыльчивая и необузданная. Папа — мягкий и покладистый. Родив дочку, мама села в тюрьму. Рита осталась с папой. Папа работал и растил ребенка. Кто-то ему, наверное, помогал. Все-таки новорожденная девочка да еще братик пятилетний. Родственников у них, вроде, не было. Может, соседи «вахту несли», пока папа был на работе. Так или иначе, Рита росла здоровой и спокойной. Плакала, конечно, ну так все дети плачут…

Через год мама вернулась из тюрьмы. Была она, по рассказам очевидцев, не только вспыльчивой, но и очень самолюбивой. Не хотелось ей, чтобы соседи ее обсуждали. Не переносила, когда за спиной шушукались. Как соседи относятся к женщине, которая сидела в тюрьме? Странный вопрос — понятно как… Правда ли она не хотела заниматься детьми, или досужие языки «замазали» все одной черной краской? Кто теперь скажет… Наверное, ей на самом деле хотелось уехать из тесного, пропитанного сплетнями городка. Говорили, что дочку она назло мужу забрала. Чего злые языки не скажут…

В том маленьком городке были люди, которые помнили семью Риты — и маму, и папу. Помнили, как Риту мама увезла и братика прихватила. А вот о том, что было дальше, никто не мог ничего рассказать. Просто не знали. Уехала, и все… Осталось только то, что вспоминала Рита. Смутно помнила какую-то деревню, в которой они жили. Нет, не с мамой. Мама исчезла, оставив детей на попечение не то родной бабки, не то соседки. Больше Рита маму никогда не видела. Помнила она старшего брата, но потом он куда-то исчез. Помнила дом, чужую сердитую тетку. Смутные, обрывочные воспоминания. Не то явь, не то сон.

Потом были детские дома. Сначала один, потом другой. Ни людей, ни названий городов Рита не помнила. Когда ей исполнилось шесть лет, она оказалась в нашем детском доме. Крупная такая девочка, плотненькая. Немножко неуклюжая, но ласковая и улыбчивая. Смеялась весело, обнимала воспитательниц. Иногда, правда, нападали на нее приступы гнева. Нет, она не кричала, не ругалась. Она крепко сжимала кулачок и била. Иногда по стенке, а иногда по тому, кто оказывался рядом. Иногда доставалось другим детям, чаще — младшим. После этих приступов Рита грустила, долго сидела молча, глядя в одну точку. Потом плакала, просила прощения и тут же забывала все, начинала хохотать и просить «чего-нибудь вкусненького».

Семья для Риты все не находилась. Как-то не складывалось. Вроде и внешностью она удалась — темненькая такая, миловидная. Развитие — по возрасту, со здоровьем все в порядке. И характер хороший — веселый, открытый. Ну приступы злости случались, так ведь не часто. Да и что можно ждать от детдомовского ребенка, который столько за свою маленькую жизнь пережил. У каждого на ее месте злость будет. Поэтому на Риту никто и не обижался, и зла на нее никто не держал. Случилось — и ладно. Проехали, забыли…