Черные стрелы вятича - Вадим Каргалов

— Кто по злобе истязает своего коня, недостоин садиться в воинское седло! Кто сегодня обидел своего коня, завтра предаст побратима! Гридни, гоните его плетями прочь!

И побежал Веремуд, втянув голову в плечи, и дружинники хлестали его плетями, пока не скрылся в лесу. А Святослав склонился к умирающему коню, ласково гладил ладонью по гриве, и Алку показалось, что в глазах у князя блеснули слезы…

Вспоминалось и другое.

Святослав заставил целый день и еще ночь ожидать у своей избы вождей сильного племени гузов, а потом выслушал их, коленопреклоненных, высокомерно и безразлично, будто не вожди перед ним, а жалкие рабы, прах земной.

Святослав без чести выгнал с пира знатного боярина Гуда только за то, что осмелился боярин прежде князя поднять заздравный кубок, нарушая обычай. Гридни сорвали с боярина бобровую боярскую шапку и почетную серебряную гривну и вытолкали за дверь.

Значит, князь Святослав высокомерен?

Тогда почему он прост и ласков с дружиной и многими другими обыкновенными людьми?

Почему, не допустив к себе послов болгарского царя, он приветливо беседовал с кормчими,[18] которые пришли проситься к нему на службу? Бедно одетые, неловкие в движениях и в словах, речные люди казались чернью, недостойной внимания князя, а Святослав обласкал их…

Почему?

Не сразу уразумел Алк, что простота князя неразрывна с грозным величием, что они едины, и это единство олицетворяет сущность самой Руси, где люди не разъединены так, как случилось в других начавших уже дряхлеть странах. Разве осмелился бы византиец, веками воспитанный в унижении перед высшей властью, просто заговорить с императором? И разве императору свободное общение с обыкновенными людьми не показалось бы крушением основ империи? На Руси — иное.

Люди были вчерашними свободными земледельцами, охотниками или воинами родовых дружин, и их предводитель не мог быть иным, чем князь Святослав. Мудрость Святослава как раз в том и заключалась, что он оставался простым и понятным людям, не теряя величия, был грозным, не опускаясь до бессмысленной жестокости, и при этом всегда оставался самим собой, потому что человек, не имеющий своего лица, не внушает уважения.

Алк считал, что служить такому князю — счастье.

Наверно, Святославу чем-то понравился молодой вятич, и он часто беседовал с новым гриднем, расспрашивал об обычаях вятичей, о земле, на которой жили эти лесные люди. Если Алк затруднялся с ответом, поучал без осуждения:

— Не знаешь, так и скажи. Не оскверняй уста ложью из желания угодить. Спроси лучше знающих людей, а потом расскажи. Любознательный знание добудет, а лживый и ленивый если знал что — забудет. Ленивых и лживых не люблю…

Однажды, остановившись у коричневого торфяного озерка, Святослав сказал задумчиво:

— К воде меня тянет. Чтобы много было воды. В Днепре много воды, в вашей Оке тоже, но вода бегущая, неласковая. Здесь вода стоячая, темная, недобрая. До теплого моря хочу дойти, до синей воды, где плавали ладьи отца моего, князя Игоря Старого. И не путником мимоезжим прийти к морю, но стать на берегах его крепко…

Алк не нашелся, что ответить. Князь ничего вроде не спрашивает, раздумывает вслух. Но слова о теплом море словно вошли в душу, и юноша выпалил звонко, по-ребячьи:

— Я тоже хочу, чтобы теплое море!

Святослав рассмеялся. Ему вторил воевода Свенельд, упершись ладонями в бока и раскачиваясь от смеха всем своим грузным телом. Смущенный Алк опустил глаза.

— Если ты, княже, прикажешь…

— А что? Может, и прикажу, — вдруг серьезно сказал Святослав и повернулся к воеводе. — Слышишь, воевода, о чем отрок мечтает? Подальше глядит, чем иные седобородые мужи. Иные ведь думают, что сверну я шею хазарскому царю и обратно в леса упячусь. Знаешь ты таких недомысленных мужей, воевода?..

— Как не знать, княже! А имена им… — И воевода Свенельд замолчал, оглянувшись на Алка.

Алк поспешно отбежал на десяток шагов: понял, что между князем и воеводой начинается тайный разговор, который не должны слышать даже ближние гридни-телохранители.

За последнее время таких разговоров было много. Войско готовилось к весеннему походу на Хазарию.

По большой вешней воде из Киева и Новгорода пригнали множество ладей, так что, может, и не понадобится болгарская помощь. Печенеги привели из Дикого Поля многотысячные табуны степных коней. В конные дружины Святослав звал всех, кто умел держаться в седле, невзирая на род и достаток, если у кого не было оружия — давали из княжеских запасов. С утра до позднего вечера на лесных полянах слышался топот копыт, звон оружия, повелительные выкрики десятников и сотников. Новые дружины обучались ратному делу. Не было уже отдельных ратей полян, северян, радимичей, кривичей, древлян, дреговичей и вятичей — было единое Войско Русское, и главой всему войску был князь Святослав Игоревич.

Крепкие сторожевые заставы перегородили все дороги и тропы на границе Дикого Поля и на Оке, чтобы в Итиль не проскользнул ни конный, ни пеший лазутчик. Ни к чему знать хазарскому царю о готовности войска. Когда придет время, князь Святослав сам оповестит о походе. А пока пусть нежатся хазарские правители в награбленном богатстве, пересчитывают мзду с торговых караванов. Как весенний гром будет для них поход князя Святослава!

И наконец этот день наступил. Князь Святослав напутствовал гонца, который отправлялся к хазарскому царю:

— Лишних слов перед хазарами не говори. За многими словами — малая сила, за немногими громкими словами — сила великая. Сильный прошепчет, а слышат все. А крика слабого только заяц испугается, да и то потому, что отроду пуганый. Всего три слова передашь царю: «Иду на вы!» Сказав, молчи. Смертью грозить будут, молчи. Помни: в молчании твоем — сила…

— Исполню, как велишь, княже! — поклонился гонец.

Алк смотрел на посла с почтительным удивлением. На верную смерть отправляется, рубаху перепоясал черным похоронным поясом, а лицом светел, невозмутим. Меча у гонца не было, только короткий нож за пояс заткнут, чтобы самого себя до сердца достать, если придет крайний случай. Немыслимого мужества и жертвенности человек. По нему хазары о всем русском воинстве судить будут. Не на посольский разговор отправляется гонец — на смертельный поединок. Доблесть хазарам показать, чтобы поколебать их дух еще до битвы.

Гонец двинулся к двери, тяжело ступая сапогами по сосновым доскам пола, будто память о себе навечно вколачивая. Потянулись из избы воеводы и бояре-советчики. Возле княжеского кресла остались только гридни.

Гридни-телохранители всегда при князе. Игорь Старый этот обычай завел, а Святослав посчитал полезным сохранить. Понадобятся зачем-нибудь гридни — вот они, рядом. А если ненадобны, то будто и нет их, столь молчаливы и ненавязчивы. Как копья, прислоненные до поры к стене…

— Эй, отрок! — обратился вдруг князь к Алку. — Замечал я, что смышленый ты. Угадай, зачем я хазарского царя о походе сам упреждаю?

— Не ведаю, княже…

Поступок князя был ему действительно непонятен. Всем известна воинская мудрость: нападай внезапно, не давай врагу изготовиться к войне, тогда твой верх. А князь Святослав сам извещает хазарского царя о походе. Должен быть в этом какой-то смысл, князь ничего без смысла не делает…

— Не ведаешь? — улыбнулся Святослав. — Не один ты, многие в недоумении. А догадаться просто. Сам поразмышляй: намного ли опередит гонец идущее следом войско?

— На неделю, наверно, — предположил Алк.

— А сумеет царь за неделю новое войско набрать, вооружить и обучить?

— Нет, думаю.

— И я так думаю, — согласился Святослав. — Что есть под рукой, то и выведет на битву. Но трепет у него в душе от нашей дерзости будет великий. Решит царь, что безмерно сильны мы, если сами о походе предупредили. Того мне и нужно.

Гридни с восхищением слушали князя, а тот, расхаживая по избе, рассуждал дальше:

— Всех воинов, что есть у хазарского царя, хочу одним ударом сразить. А что получится, если царь не успеет всех собрать? Разбредутся кто куда, разыскивай их потом по степям. Лучше гонца послать: собирайтесь-ка вместе, а я не замедлю, приду. Так-то вот, отроки!

Под ликующие трубные возгласы отплывала судовая рать, ратники-пешцы. Путь ей предстоял неблизкий, но привольный: вниз по великой реке Волге до самых низовьев, где на островах, образованных волжскими протоками, притаилась за глиняными стенами столица Хазарии — город Итиль.

Конные дружины пошли к Итилю прямым путем, через печенежские степи. По дороге к ним присоединялись со своими ордами печенежские князья, заранее оповещенные гонцами о начале похода.

Грозным и неудержимым было движение войска князя Святослава. Его тяжелая поступь спугнула сонный покой хазарской столицы.