Последний Люцифер: утраченная история Грааля - Светлана Поли

— Ищешь спасение в огне, отец? Так вот по кому воистину огонь плачет и стенает! — вздохнула она, потупив на мгновение взор. — Вот тебе и истина. Не в свете ты ищешь спасения и защиту, а в огне, человек. О-хо-хо… Глупец тот, кто считает, что свет можно победить огнём. Ну, и что вам дали, дети дьявола, костры инквизиции? Разве ты ещё не понял, что Свет Господа не ровня огню дьявола?

— Сгинь нечистая! Я не стану поддаваться искушению твоему, не стану слушать лживые речи твои богопротивные!

— А чьи же ты слушаешь речи? Какие голоса подают команды тебе в твоей голове? Бога? А что есть Бог? И не ты ли болен, мня себя господином над своими прихожанами?

— Ты одержима, ведьма! По тебе, и правда, костёр плачет. Ибо Сатана в тебе. Сгинь, нечистая! Сгинь! Именем Господа нашего Иисуса Христа изгоняю тебя из церкви Господней! Отче наш, Сущий на не…

— И разрушу я церковь твою, человек, ибо извратил ты Слово Божие, слово Истины, данное человечеству на заре. До тебя прежде были наказаны звери и ангелы за отступничество от законов Вселенной. И были отняты у них их телесные церкви их и лишились они слова Божьего, став животными неразумными… Теперь же и твой черёд настал. Ибо ты беспутен, и нет у тебя будущего!

Епископ вдруг осмелел:

— Тогда отчего ты в церковь пришёл? За жалостью? За пониманием? Чего тебе, проклятому понадобилось?

— Дабы лично удоствериться в гнусности твоей, проповедник, — грустно ответила Лючия.

И в этот момент священник схватил увесистый томик Библии с алтаря и выставил его вперёд, словно загораживался им от своего страха перед неведомой прихожанкой.

— Ею думаешь защититься? А ведь она — вся ложь да небылицы, цитаты древних да пересказы языческие. Нет, священник, она тебя не спасёт в Страшый день Суда.

Но епископ не унимался:

— Именем Господа нашего Иисуса Христа, — голосил он, поднимая книгу над своей головой, — приказываю тебе отправляться в ад!

Лючия выхватила книгу из его рук и отшвырнула вглубь церкви; Библия зашелестела и упала где-то между рядами. Тогда он выставил вперёд крест. И крест отправился туда же вслед за Библией. Епископ в ужасе схватил с алтаря Святые Дары и выставил перед собой это позолоченое солнце на ножке как последний щит.

— Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твоё, да прийдёт царствие Твоё… — продолжал стенать он, пятясь от Лючии, обходя алтарь.

— И это тебе не поможет, — она схватила реликвию, но Бенедикт не отдавал её. Тогда она отпустила её и священник не удержался на ногах и рухнул на светильник, стоявший сзади. Чаша перевернулась, облив его маслом, и он вспыхнул как свеча, выронив Святые дары. Пламя быстро обуяло и скатерть на алтаре, и одежды Бенедикта. Он закричал, и тот час церковь наполнилась ужасными воплями заживо горящего человека.

А Лючия развернулась и пошла прочь из церкви.

9

Старик задремал под деревом, уставший от полуденной жары. Он устал, действительно устал. Он устал от жизни, от путешествий, от знаний, от слов. Ему уже давно хотелось только молчать, что он и делал по возможности. Даже если кто-то из смертных задавал ему вопрос, он долго искал в себе силы ответить что-то, просто что-то произнести. Каждое слово давалось ему с трудом. И не потому, что оно отнимало у него физические силы, нет. Хотя на слова действительно затрачивается много сил и энергии… Он просто знал, что слово не спасёт людей. Только не людей.

Для людей слово не было спасительным. Они не считали его самым важным в своей жизни. Для них ценность представляли деньги, золото, недвижимость, еда, здоровье. На худой конец, — семья и дети или чудеса. Да и то, последнее дано было понять только самым умным из людей. Что и сказать, — смертные.

Их ценности всегда отличались от ценностей богов. Их нельзя за это винить, но и любить их тоже не за что. Разве что за умение радоваться мелочам. Так боги когда-то наблюдали за людьми, как точно так же сегодня люди умиляются играм кошек и собак. Беспечность, открытость, наивность, безмятежнось. А ведь когда-то и люди были такими. И испортило их — знание. Древнее знание доангельской разумной цивилизации, символом которого не без основания до сих пор считается змея. Но они считают библейского змея реальным персонажем. Глупцы. Посмотрели бы они хоть раз трезво на схему своей ДНК под микроскопом, змеющейся и обвивающейся. Змей, которого они страшатся, внутри них. Источник всех их знаний внутри них. Но они до сих пор ищут непознанное где-то далеко за пределами солнечной системы. Что и сказать? Смертные глупцы…

Если бы сегодня его попросили спасти кого-то из людей, он даже не обратил бы на это внимание. Но тогда, две тысячи лет назад, он ещё был послушным, был молодым, и полным надежды и веры в лучшее. Да и титул люцифер в то время не был знаком людям в полной мере. Они его не знали, потому не боялись тех, кто именовал себя люциферами, как сегодня люди не страшатся за свою жизнь из-за того, что называют себя профессорами или академиками. Всё изменилось с тех далёких незапамятных времён.

Раньше он мог позволить себе открыться смертному. Теперь нет. Но тогда, две тысячи лет назад он даже был влюблён… в одну из смертных. Теперь эта связь с ней обходится миру несоизмеримой ценой и фанатичной верой в придумки тщеславных людей, получивших некоторые знания от бессмертных.

Если бы он знал, что Иерушалаим станет городом проклятых, он бы ни за что не согласился помогать смертному, поддавшись на уговоры простой женщины, которая оказалась его слабостью, его ахилесовой пятой, его болезнью и изгнанием, его вековым кошмаром, его занозой, его кинжалом, воткнутым в сердце, медленно убивающим его каждый божий день. Он никогда бы не покинул северный Капернаум ради смертных.

А теперь отраву, причиной появления которой он стал, он вынужден наблюдать каждый день в любом уголке земного шара.

Ах, если бы всё можно было исправить. Вот если бы он нашёл ещё одного представителя бессмертных, он бы всё исправил. Может быть…

Но вот не стало и Нафанаила, последнего из Братства, и он, послушный последнему слову дряхлого старика, отправился в путь на поиски собратьев, последних представителей неберов. И это путешествие длится вот уже больше двухсот лет. А результатов так и нет.

10

Через два дня Анжела снова оказался в Батайске. Уж слишком велико было искушение познать дух нынешних сановников. Что поделать, священники и всякого рода святоши были её слабостью.

Снова шёл дождь, только уже куда сильнее, чем в прошлый её приезд. И снова в церквушке не было ни души. На сей раз Анжела намеревалась поговорить со священником и, возможно, исповедаться, если повезёт уговорить его совершить подобную «дерзость».

Увидев ту же прихожанку в стенах костёла снова, отец Яков направился к ней поздороваться и, если повезёт — тоже подумал он, то и познакомиться поближе.

— Здравствуйте. В прошлый раз вы не представились…

— Добрый день, святой отец. Меня зовут Анжела.

— Вас по-прежнему тревожит тот же вопрос?

— М…?

— Поиски Христа… — напомнил отец Яков.

— А-а-а, — вспомнила женщина и улыбнулась лишь уголками губ.

— Поэтому вы снова здесь?

— Наверное, да. По правде сказать, я хотела бы исповедаться. Никогда прежде этого не делала… — слукавила она.

— Но в католической вере… — попытался вежливо напомнить ей отец Яков.

— Да-да, я помню. Но если вы выслушаете меня, я приму католичество… Если только вы, конечно, захотите потом иметь такую прихожанку…

Отец Яков задумался на мгновение, внимательно всматриваясь в лицо молодой женщины и пытаясь угадать оттенок печали на нём.

Большие серые, почти бесцветные глаза на бледном и невзрачном лице. Пепельно-серые волосы, маленький не особо выразительный рот. Но пронзительный взгляд, взгляд, который пробирал, казалось, до самого естества, до самого мозга. И от него невозможно было спрятаться. Он притягивал…

Его размышление длилось не дольше и пяти секунд, но ему показались они вечностью, за которую он успел тысячу раз умереть и тысячу раз родиться заново.

— Я выслушаю вас, — наконец согласился он.

— Благодарю вас, святой отец.

«Надо же, он ставит общечеловеческие ценности выше церковных… Интересно-интересно…»

Приготовив всё необходимое для исповеди, Яков пригласил женщину занять одну сторону исповедальни, а сам присел в другой половине.

— Крепки ли вы в вере, святой отец? — неожиданно последовал вопрос.

Яков удивлённо посмотрел на Анжелу сквозь резную решётку.

— Что вы имеете в виду?

— Насколько крепки вы в своей вере в Бога, чтобы выдержать то, что я вам расскажу?

— Вы хотите меня испугать? — снисходительно поинтересовался он, несколько растерявшись.