Жизненное пространство семьи. Объединение и разделение - Светлана Бочавер

Условие нормальной телесности – это возможность обрести «чувство автора» своего тела, которое возникает в детстве, когда ребенок проверяет, насколько тело повинуется ему. Если этот опыт ограничивать, если тактильные, вкусовые, сексуальные впечатления прерываются, изменяются, запрещаются, то границы между человеком и миром начинают искажаться. Помимо физического, человек начинает пользоваться «культурным телом», которому приписываются совсем иные, «разрешенные», потребности (Тхостов, 2002).

А кто же их разрешает, как не члены семьи? Родители предписывают ребенку, что и когда ему есть, как долго спать, а ребенок предписывает родителям, когда они имеют право на уединение, тайный бокал вина или сон. Близкие члены семьи – самые первые цензоры телесных проявлений человека, которые задают даже и сам уровень разрешенной телесности. Собственно говоря, телесные функции разделяются между членами семьи, создавая стереотипные символы телесности: горшок – ребенку, презерватив – родителям, вставную челюсть – бабушке. Бывают семьи, где родственники часто касаются друг друга, целуют друг друга, пользуются одной посудой и не стесняются своих болезней. А возможен и совсем другой семейный стиль телесности, менее непосредственный, при котором не принято близко подходить друг к другу, обсуждать физиологию друг друга и заниматься сексом, если в доме есть кто-то еще. Если правила, обычно негласные, создаются сообща, проблем нет. А если с ними согласны не все, то обязательно появляются дискомфорт, страдания и телесные проблемы. Тело перестает приносить радость и быть союзником в преодолении стрессов.

Стили телесности во многом задаются культурой, в которой живет семья. Японская культура избегает телесных контактов, потрепать кого-то по плечу, обнять при встрече или поцеловать на прощание там невозможно. Во многих средиземноморских странах телесные контакты, напротив, являются частью повседневного общения. В Испании при приветствии и прощании люди дважды целуют друг друга в щеку. При этом «поцелуй» не предполагает контакта губ и щеки, нужно коснуться щекой щеки и поцеловать при этом воздух. Прикосновение к плечу или руке собеседника воспринимается как норма. В больших семьях приветствия и прощания могут занимать много времени, потому что каждому родственнику нужно подставить щеку для поцелуя.

Телесные границы

В клинической психологии отмечалось, что многие телесные патологии вызваны принятием чрезмерной личной ответственности за те физиологические функции, которые должны осуществляться естественно. Данные психосоматики, телесно-ориентированной психологии, психоанализа, эмпирические материалы, касающиеся ранней материнской депривации, свидетельствуют о том, что прочность телесных границ, возникающая как результат диалогического ненасильственного взаимодействия с миром в течение раннего детства, становится основой самоидентификации человека.

Э. Гуссерль полагал, что телесность играет главенствующую роль в структуре пространственного опыта человека. «“Здесь” – это место, где нахожусь я со своим телом, точнее, это – мое тело. Что такое “там”? “Там” определяет себя через “здесь”. Если нет “здесь”, то нет никакого “там”. “Там” – это место, где находится не-мое тело…» (цит. по Лекторский, 1980, с. 104).

Телесность выражается в тех потребностях, которые традиционно обозначают как базисные, биологические, низшие. Однако всем понятно, что без их удовлетворения или хотя бы без осознания их фрустрированности человек существовать не может. Если провести пареллели между человеческим телом и компьютером, то «программное обеспечение» поведения во многом основано на инстинктах и импринтах («запечатлениях», которые мозг генетически принимает только в определенные моменты его развития) (Уилсон, 2005). То есть специфические особенности надстраиваются над телесной основой взаимодействия с миром, которая образует несколько поведенческих программ, или контуров. Среди этих контуров есть и очень важные для тех тем, которые мы сейчас обсуждаем.

Так, оральный контур биовыживания возникает под влиянием впечатлений от матери и уточняется в процессе последующего способа питания и вообще заботы. Первоначально он связан с кормлением (сосанием материнской груди) и безопасностью (прижиманием к матери), но впоследствии, в более взрослом возрасте, обеспечивает механическое избегание всего вредного или хищного. Поэтому понятно, что переживания и опыты, возникающие в процессе потребления и приготовления пищи, связаны с общей жизнеспособностью и уязвимостью человека.

Другой контур, называемый Уилсоном «моральным» социосексуальным, возникает под воздействием первых опытов оргазма в период полового созревания и уточняется существующими в семье и социальной группе правилами и табу. Он отвечает за сексуальное наслаждение, частные определения морального и аморального, продолжение рода, взрослую родительскую личность (половую роль) и воспитание потомства.

Таким образом, мы имеем полное право за некоторыми на первый взгляд незначительными бытовыми привычками видеть их биологический смысл и глубину статусных и эмоциональных посланий, которые за ними скрываются. Естественно, что пищевое поведение более важно для детей, хотя имеет значение и во взрослых отношениях, а сексуальное – для людей старше подросткового возраста, в семье в первую очередь для супругов.

Д. Моррис обращает внимание на многофункциональность простых физиологических отправлений в мире людей (Моррис, 2001). Люди не всегда едят оттого, что голодны, и пьют не обязательно потому, что их мучает жажда. «В людском зверинце процессы потребления пищи и утоления жажды имеют множество значений: можно щелкать орехи от нечего делать, а можно посасывать леденцы, чтобы успокоить нервы. Подобно дегустатору вин, можно только пригубить напиток и тут же выплюнуть его, а можно (на спор) залпом выпить десять кружек пива. При определенных обстоятельствах вы можете проглотить даже бараний глаз, если это необходимо для подтверждения вашего социального статуса.

Ни в одном из этих примеров описываемые действия не совершаются для утоления физического голода. Такое многофункциональное использование основных поведенческих качеств не распространено в мире зверей, однако в людском зверинце великолепное умение человека извлекать выгоду из сложившихся обстоятельств делает его жизнедеятельность более эффективной и интенсивной» (Моррис, 2001, с. 92).

Питание и секс могут быть языками любви, служения, восхищения, а могут символизировать и осуществлять подавление и насилие. Пищевое насилие в детстве, судя по нашему психотерапевтическому опыту, по своим психологическим последствиям может быть приравнено к физическому и сексуальному насилию, а манипулирование сексуальными потребностями представляет собой скрытый пласт многих семейных дисгармоний.

Конфликт тела и культуры

Надо сказать, что современная цивилизация способствует тому, что о теле часто забывают. Возможно, первоначальный импульс пренебрежению телесностью был задан переходом от языческих религий к христианству, где телесность начала ассоциироваться с греховностью, а духовное воспитание во многом подразумевало обуздание первичных, базовых потребностей. Не случайно многие ритуалы и церемонии основаны на пищевом и сексуальном ограничении.

Природное в человеческой истории давно подменяется социальным, браки по любви – браками по расчету, а само тело – местом, временем, деньгами и другими атрибутами человеческого существования. И если раньше телесное здоровье и красота были основой выживания и конкуренции, в том числе и военной, то сейчас телесные способности могут заменяться интеллектуальными, техническими, статусными возможностями. Человеческое тело в разных частях и направлениях легко протезируется. Появилось так много видов деятельности и новых профессий, для которых телесность не имеет никакого значения, что возникает пренебрежение к этому феномену вообще. А изначально телесные потребности также начинают перемещаться на иные предметы, замещаться, становиться формальными или превращаться в символы: обладатели второй сигнальной системы, мы можем не есть, а читать журнал «Еда», не иметь интимной близости, а читать журнал «Плейбой» и чувствовать себя в ногу со временем. Однако едва ли в гармонии с собой.

Недооценка телесности ведет к расщеплению личности, разотождествлению с самим собой. В случае невозможности для ребенка открыть и «присвоить» собственное тело (деперсонализации) оно может продолжать восприниматься как объект отчужденный, находящийся за пределами психологического пространства, в результате чего могут развиваться личностные и межличностные патологии, проявляющиеся в нечувствительности к телесной информации, пониженной болевой чувствительности, малой гибкости, закрытости от мира, задержанном познавательном развитии. Интеллект детей, которые, будучи оставленными матерью в раннем детстве, не смогли овладеть языком собственной телесности, даже во взрослом возрасте характеризуется неумением вообразить целостный образ события, длительным сохранением наглядно-образного мышления. У таких детей нарушена функция планирования, в том числе и в социальном мышлении, потому что они не могут представить цель действия.