Приключения моряка Паганеля - Владимир Гораль

Глава 10. Честный Урсус

– Что у вас, Устиныч, там дальше-то было с эскимосами этими гренландскими? – спросил я заинтересовано.

– Да уж было, – усмехнулся в сивые усы боцман. – И с эскимосами, и с эскимосками… Как налетели мы на махину ту ледяную, и как поставили тогда в Готхобе, Нууке по-эскимосски, нашего рыбачка в сухой док, я тебе уже рассказывал. Должен уже ремонт начаться, а капитан наш, Ромуальд Никанорыч, поутру получает радиограмму, а в ней говорится, что траулер наш под фрахт пойдет к датчанам на период летнего рыбного промысла. Экипаж наш остаётся на борту в прежнем составе, датчане же не дураки – русская рабсила завсегда ценилась: и работать умели, что бы там ни говорили, и стоит не дорого – по их понятиям, считай, даром. Ну, экипаж как узнал – возрадовался. Это же удача какая – под фрахтом у капиталистов поработать. Да на материке, чтобы под этот самый фрахт попасть, надо редким жуком быть, и нужные знакомства иметь, и нужных людей из рыбного министерства уметь крутым заморским презентом растрогать. А всё почему: да потому, что простой матрос за полгода иной раз тысячу долларов получал, а капитан порой и больше двух тысяч зелёных американских денег. На штурманца этого молодого после того, как он судовую обшивку ниже ватерлинии в стиральную доску превратил, с айсбергом поцеловавшись, поначалу экипаж злился. Ну как же – заработка лишил! Сиди, мол, теперь в ремонте. А тут получается, что своим раздолбайством он удачу экипажу принёс. Прям не пацан, а талисман. И ведь будущее показало, что Витька Шептицкий и правда – редкий удачник и как рыбак, и вообще по жизни. Меня капитоша наш, Ромуальд, в толмачи-переводчики произвел. Для датчан немецкий язык, уж не знаю, как сейчас, а тогда – что второй родной был. Я по-германски свободно шпрехаю ещё с войны, со школы юнг. Нас старшина Зельдович сурово по языку гонял – сто слов за неделю не освоишь, так месяц без увольнения просидишь и девок поселковых на танцах в клубе не пощупаешь. А после войны я еще три года служил и с немцами пленными вдоволь напрактиковался. Помню, даже Лили Марлен на праздник первомайский певали. Слава Богу, до особиста не дошло, а то ведь оприходовали бы дурачка-морячка на Колыму за такую солидарность трудящихся. Вызывают нас с капитаном в сопровождении представителя Министерства рыбхоза в датский офис частной конторы – фирмой называется, а по-нашему артель, значит. Называлась фирма эта «Урсус», и герб у них был – белый медведь на задних лапах с огромной рыбиной в обнимку, чуть не с него ростом, и держит он её как-то странно, будто целует. Оттого создается такое неприличное впечатление, что мишка этот, вроде как, рыбу с медведицей перепутал. Поговорили мы с датчанами. Этот в фетровой шляпе, из министерства нашего рыбного, всё со своим как бы английским встревал – «тел ми плиз», да «тел ми плиз». У датчан от этого долдона аж зубы заныли… такой нудник! Подробностей не догоняет, зато имеет право главной подписи в контракте с артелью этой, «Урсус». Я и перешел на немецкий язык к их датскому удовольствию. Тут выяснилась одна интереснейшая подробность. В контракте том указано, что минимальная месячная зарплата «фишарбайтера», по-нашему матроса-рыбообработчика, ты не поверишь – 750 американских долларов, а с премией – до полутора тысяч, и еще 1 750 долларов каждому на пять ежемесячных заходов в порт. На каждый заход для отдыха экипажа трое суток выделяется. И при этом питание и одежда за счёт «Урсуса» этого. И вдруг эта шляпа министерская как давай руками махать: «Что вы, что вы мистеры! Ноу, ноу, итс импосибл! Тут в контракте сказано, что наши советские моряки будут от представителя „Урсуса“ все деньги ежемесячно кэшэм, то есть наличными получать, поскольку личных банковских счетов у них, как ни странно, не имеется. Однако я, как представитель советской договаривающейся стороны, настаиваю на том, чтобы деньги экипажу выдавал наш советский уполномоченный товарищ, в противном случае суммы выплат экипажу нам категорически не подходят!» Ну, как ведется, из всей его речи на министерском инглише датчане хорошо поняли только последний пассаж, ну и зачесали затылки свои рыжие да белобрысые. Что же, говорят, мы, пожалуй, согласны, что наша бухгалтерия проявила, так сказать, излишнюю экономию на выплатах советским морякам, и мы, мол, согласны поднять ежемесячный минимум до 1 000 долларов американских, но более – ни цента. А шляпа опять руками машет: «Вы не совсем поняли. Для нас главное, чтобы всю сумму, заработанную экипажем, наш советский представитель получал, вот он всё советским морякам и заплатит, как положено по нашим советским законам. А если вы категорически не согласны, тогда наша советская сторона просит уменьшить ежемесячный минимум зарплаты моряка до 250… нет, даже до 200 долларов США». Тут-то у принцев наших датских челюсти и отвалились. Товарищ этот министерский в натуральный шок ввёл проклятых капиталистов, озадачил их не по-детски. А те, когда в себя немного пришли, то обратились ко мне за повторным переводом, дескать, что-то мы, несмотря на замечательный английский советского господина, не совсем «андестенд». Я им всю диспозицию этого министерского херра в шляпе по-немецки и повторил, а у самого аж скулы сводит – как я себе и друзьям своим прошу заработок урезать, чтобы господа капиталисты на нашем брате советском работяге побольше прибавочной стоимости поимели. Тут один пожилой датчанин, как потом оказалось – вице-президент артели этой рыбье-медвежьей «Урсуса» – и говорит эдак с волнением, датские, немецкие и английские слова мешая, но в общем понятно. Я, говорит, потомственный марксист-социалист, еще дед мой лично знал товарища Каутского, и ценности социализма, говорит, во многом разделяю. А то, что предлагает уважаемый советский товарищ имеет отношение не марксизму-социализму, а скорее – к кретинизму-идиотизму… так и сказал – идиотие, глупость по-немецки. По законам, говорит, датского королевства заработок работника выплачивает непосредственно фирма-работодатель, и всяческие посредники запрещены. Да будет вам известно, говорит, что основатель предприятия – Урсус Симсон – 120 лет назад начавший дело с одним рыбацким баркасом «Глад Дракар», имел почётное прозвище «честный Урсус», а посему и нынешний Урсус – честный и уважаемый торговый знак, и работает на него честный и компетентный персонал, который простых и честных тружеников моря обсчитывать и обманывать не приучен. Говорит, а у самого аж кожа на голове под седым бобриком от негодования покраснела. Сильно зауважал я тогда капиталиста этого. Тут капитан наш Ромуальдыч вмешался. Хоть и росточком не вышел, а умом Бог не обидел. Отвёл он эту шляпу министерскую в сторонку и тихонько ему советует: «Вы, дорогой товарищ, на компромисс в этом деле пойдите». А тот долдон отвечает: «Какой ещё может быть компромисс с министерской инструкцией? В инструкции этой чётко сказано, что, согласно закрытому постановлению ЦК КПСС, месячный заработок в иностранной валюте для рядовых советских работников за границей не может превышать 250 долларов США. Почему? Да потому, что у ЦК распоряжений не уточняют, а берут под козырёк». Ромуальдыч опять за своё: «Да вы на компромисс пойдите не с капиталистами-социалистами этими или, не дай Боже, с инструкцией ЦК, а с экипажем. Договоритесь с моряками, что после получения месячного довольствия в 750 долларов, 500 из них они будут возвращать вашему представителю c письменной гарантией возврата в рублях по гос. курсу. Это же ежемесячная прибавка к рейсовой зарплате в 380 полноценных ярких советских рублей, а не долларов там каких-то серо-зелёных. Какой же дурак откажется?» Сдвинул министерский дядя шляпу на лоб, почесал в затылке, и говорит: «А ведь дельное предложение. Нам, работникам министерства, премию за экономию валюты выписывают в чеках Внешторгбанка, и если дело выгорит, то сэкономим мы Родине 15 000 серо-зелёных в месяц, или 90 000 за полгода, а это чревато уже не премией – благодарностью от ЦК, что посерьёзнее любых денег!» В общем, ударили все по рукам, и контракт с этим честным Урсусом подписали. Знать бы мне тогда, что ждёт меня впереди теплое знакомство с настоящими гренландскими урсусами.

Глава 11. Таинственный остров

Заслушался я боцмана и даже подскочил на перекладине трапа от неожиданного звука, донесшегося сверху из нашей штурманской рубки. Звук был такой, какой издаёт велосипедный тренькающий звонок, только гораздо резче, явно рассчитанный на удар по нервам вахтенной службы. В то же время на сигнал судовой тревоги он не походил совершенно.

– Что это там? – встрепенулся Бронислав Устиныч и по скобам, приваренным к металлу судовой надстройки, ловко и быстро забрался на левое боковое крыло капитанского мостика, откуда, толкнув массивную дверь, вошел в рубку.

Я не удержался от соблазна и последовал его примеру. Выражаясь литературным штампом, в рубке царил таинственный полумрак. Неяркий свет исходил только от небольшой лампы на подвижном креплении над штурманским столом. Траулер наш, как я уже говорил, помещён был под скалистый навес наподобие каменной ниши, словно игрушечная модель кораблика в полуоткрытую пасть исполинского изваяния неведомого каменного зверя. Оттого в пределах нашего судна было достаточно темно. Наружный естественный свет, несмотря на молодой полярный день, яркостью нас и наш остров тоже не баловал. Недавно пронесшийся ураган Кашуту разогнал облака и дал погулять полярному солнышку, но уже менее чем через сутки северные широты напомнили о том, что мы не у Санта-Крус-де-Тенерифе, а у немного другого острова, и небо вновь заволокло привычной серой пеленой низких облаков. Итак, в штурманской рубке что-то происходило. Когда я перешагнул через комингс и вошел внутрь, неприятное треньканье внезапно прервалось – это второй штурман Алексей Иваныч щелчком выключил звуковой тумблер донного эхолота. Только что прекратившиеся звуки издавал мой старый знакомец, тот самый, с силуэтом субмарины на светящейся застеклённой панели самописцев. Тот самый, который вдохновил краснолицего норвежского майора Свенсона, мастера художественного свиста, на исполнение музыкальной увертюры о жёлтой подводной лодке.